— Хоть один!
— Ну… может, имя.
— Вот еще, придумала! Дмитрий — чем плохо? Был Дмитрий Донской, к примеру. По-моему, звучит.
— Да нет же, Дмитрий — это чудесно. И Дима, и Митя хорошо. Но ребята ведь зовут тебя Димон, а это вроде собачьей клички, мне всегда становится неприятно.
— Гм… Ты, пожалуй, права. Димон, ко мне! Димон, апорт! Димон, фу! Действительно, фу. Знаешь что, давай переиначим Димона — на Демона. Это будет романтично, похоже на сценический псевдоним.
— Демон? Здорово. Как у Лермонтова. Жаль, что родители меня не назвали Тамарой.
— Эх ты, троечница моя. Тамару ведь Демон погубил. Не читала, что ли?
— Почему не читала? Даже наизусть какие-то кусочки помню.
— И я помню. «Я тот, которому внимала ты в полночной тишине…»
Катя просияла от того, что им запало в память одно и то же место. Сейчас она совсем забыла, что именно этот отрывок учительница литературы задавала им выучить наизусть.
Она с готовностью подхватила, и дальше они читали дуэтом:
…Чья мысль душе твоей шептала,
Чью грусть ты смутно отгадала,
Чей образ видела во сне.
Я тот, чей взор надежду губит;
Я тот, кого никто не любит;
Я бич рабов моих земных,
Я царь познанья и свободы,
Я враг небес, я зло природы,
И, видишь, — я у ног твоих.
Тут Дима запнулся: он закончил школу год назад, и теперь, достигнув совершеннолетия, ждал призыва в армию. Предметы школьной программы были для него, естественно, уже так далеки!
Но восьмиклассница Катя помнила и дальше:
Тебе принес я в умиленье,
Молитву тихую любви,
Земное первое мученье
И слезы первые мои.
— Вот видишь, Демон же нечаянно! — с горячностью воскликнула она. — Он любил Тамару. Как умел, так и любил. Просто такой уж он был, что от его поцелуев умирали. «Он сеял зло без наслажденья»!
— Все равно. — Дмитрий был непреклонен. — Я бы не хотел так поступить с тобой, даже нечаянно. Чтобы ты от моих поцелуев умерла? Нет уж!
— А я от них умираю, — прошептала Катя, прикрыв глаза. — Каждый раз. И если вдруг тебе потребуется — готова умереть по-настоящему.
Это прозвучало так искренне, с такой любовью, с таким безграничным доверием, что у парня перехватило горло, и он даже закашлялся.
— Ах, помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела! — наконец пропел он, переводя разговор в иное русло. — Мы же еще не старики, Катюха! Мне восемнадцать, а ты и вовсе ребенок. Маленькая глупышка.
— Почему глупышка… Конечно, я не такая умная, как ты, но…
— Не спорь со старшими. Ты у меня — пока несмышленыш. Вот отслужу, а ты к тому времени постарайся поумнеть, и тогда мы с тобой…
— А мы и тогда будем с тобой, правда ведь? Мы ведь не расстанемся, как ты считаешь?
— Что за вопрос! Или ты себе кого-то другого присмотрела?
— Я?!
«Не расстанемся с ним никогда, никогда, никогда! И раз мой Демон тоже так считает — значит, это и есть истина.
Я слышала выражение: Бог есть любовь.
В Бога я не верю, но… до чего же это правильно! И так красиво, даже дрожь пробирает… Не знаю, правда, кто это сказал…
А все-таки мне немножко не по себе становится от этого нового имени, которое Дима себе придумал, — Демон. Наверное, я просто трусиха.
Одно слово: Тюха…».
— …Криницына, опять в облаках витаешь? — раздраженно повысила голос учительница. — Экзамены на носу! Чует мое сердце, не перейти тебе в девятый класс.
— А? — Катя встрепенулась и перевела взгляд с окна на школьную доску.
Пытаясь сообразить, что за чертеж изображен мелом на черном фоне и о чем соответственно ее спрашивают, она принялась нервно теребить пушистый кончик длинной пепельной косы.
— Треугольники называются подобными, если… если… они похожи. Только один большой, другой поменьше, вроде как мама с ребеночком.
Восьмой «А» грохнул.
Катя растерянно уточнила:
— Или папа.
Одноклассники едва не падали с парт. Слышались выкрики:
— Все ясно: Криницына надумала ребенка завести!
— Только подходящего отца никак не выберет!
— Был один кандидат, да вчера в армию забрали!
— Не горюй, Катька, мы тебе другого, с высшим образованием подыщем!
— Нет, лучше с большими деньгами!
— Нет, лучше с большим-пребольшим… сами понимаете чем!
— Давайте смотр-конкурс устроим! С обмером! Создадим отборочную комиссию, чтоб все объективно, никакого блата! Какой у нас будет проходной балл?
Они так увлеклись, что даже не заметили, как математичка, чуть не до потери голоса тщетно пытавшаяся остановить безобразие, выскользнула в коридор. И вернулась уже не одна, а вместе с молодым, по сравнению с ней, плечистым директором Андреем Андреевичем.
Педагоги застали следующую картину: весь класс беснуется, а Екатерина Криницына стоит неподвижно, все в той же позе, и затравленно молчит. И только по щекам ее катятся тихие слезы.
Директор прищурился, быстро оценил ситуацию и рявкнул:
— Молчать! Всем!
У него были свои педагогические приемы: в свое время Андрей Андреевич лейтенантом прошел Афганистан и вернулся из пекла невредимым.
Пединститут, который он закончил после этого, лишь отшлифовал его умение усмирять непокорных.
Вмиг наступила мертвая тишина, ребята застыли кто где находился, как в игре «замри-отомри». А директор добавил с нескрываемой яростью, но уже почти шепотом, и это было пострашнее крика:
— Скоты. Все против одной, слабенькой.
Катя подняла на него свои круглые заплаканные глазищи и еле слышно вступилась за одноклассников:
— Они пошутили, Андрей Андреич. Я… я ничего.
Директор прищурился:
— Ну-ну. Вечно ты вот так, Криницына: я ничего, я никто! Из ничего — ничего и не получится. Чтобы выжить в этом мире, надо быть чем-то и кем-то. Личностью пора становиться, Екатерина. Уметь заявить о себе и постоять за себя.
Математичка вклинилась:
— И не мечтать на уроках о посторонних предметах.
Директор недовольно покорился в сторону коллеги и вновь уперся взглядом в Катю:
— Посторонних, хм. Письма-то будешь «предмету» писать? В армии, Катюша, весточки от любимой девушки как воздух нужны.
— Буду, — почти беззвучно выдохнула она. — Каждый день.
— Ты уж смотри, — строго добавил Андрей Андреевич, — дождись Дмитрия. Ведь небось обещала?
Екатерина кивнула.
— Дождешься? Не дрогнешь за два года? Нелегко будет, тебе ведь всего пятнадцать, а это возраст соблазнов.
И тут Катин голос впервые прозвучал четко, звонко, отчетливо:
— Дождусь. Не дрогну.
— Вот и молодец! — заключил директор. — А говоришь — «я ничего». Ты очень даже чего, девочка.
Глава 2
ХВОСТ КОМЕТЫ
В школе дети делятся на «звезд» и «прочих».
Катеньку Криницыну всегда относили к числу «прочих»: она считалась самой обыкновенной девочкой, средненькой ученицей, не слыла ни красавицей, ни дурнушкой, никакими яркими талантами вроде бы не блистала.
А если и крылась в ней одаренность, то именно — «крылась». Катя никогда не выставляла своих способностей напоказ: не то чтобы намеренно скрывала их, но просто не придавала им значения. Может быть, поэтому и окружающие не замечали их.
У Катюши был, к примеру, абсолютный слух. Но и в музыкальной школе, которую она заканчивала параллельно с обычной, девочка ходила в середнячках.
В начальных классах «музыкалки» ее еще выдвигали для сольных выступлений на концертах и смотрах, затем перестали.
Во время занятий, в тиши школьных кабинетов, наедине с преподавателем она могла безупречно, даже вдохновенно исполнять сложные для ее возраста скрипичные и фортепьянные партии, да и вокальные данные были у нее незаурядные: могла бы стать оригинальной певицей.
