— Подождите! — Она метнулась к мужчине и ухватила его за полу пиджака. — Постойте! Вы же не слышали Полякова! Он и поет, и сочиняет…
— Полякова? — Мужчина напряг мозги, пытаясь вспомнить, не просил ли его кто-нибудь из знакомых составить протекцию некоему Полякову.
Вполне возможно, ведь во время отборочной горячки столько просьб, что легко что-то забыть, упустить, перепутать…
— Да! — подхватила Катя. — Вы не пожалеете! Димка! Иди сюда! — И она подтолкнула его вперед.
Мужчина мельком взглянул на него и буркнул:
— Ничего, фактуристый… Ладно, и ты тоже…
И Димка в числе избранных счастливчиков скрылся за дверью.
Он вошел последним, а вышел первым всего лишь через несколько минут. Отвергнутые неудачники еще не успели разойтись, гудели, кучковались в тесном дворике.
— Ну как? — разом бросились к Диме несколько человек, оттеснив Катю. — Что они требовали? Петь? Читать?
— Плясать, — буркнул Дима.
— Ты серьезно?
— Абсолютно.
Он кривил губы и изо всех сил сдерживал слезы.
— И что? Взяли?
— Взяли, — кивнул он, — за хвост. Раскрутили и подальше зашвырнули.
Катя наконец сумела протиснуться к нему и осторожно тронула за плечо:
— Димочка, ты бы спел им, они бы сразу…
Он посмотрел на нее абсолютно больными глазами, сорвал с плеча бесполезную теперь гитару и с размаху швырнул ее под ноги. Крепко припечатал каблуком. Потом молча раздвинул окружающих и пошел к подворотне.
— Димочка! — рванулась следом Катя. — Подожди! Ты куда?!
Он остановился, повернулся и глухо сказал ей чужим голосом:
— Не ходи за мной.
«Сама не пойму, как я попала в самый эпицентр урагана. Вокруг меня стремительно закручиваются темно-серые спирали, в ушах звучит пронзительный свист.
Тонкий, надсадный звук… И спирали вертятся все быстрее и быстрее, их центростремительная сила отрывает меня от земли…
Я лечу… Нет, я падаю… Я улетаю в мутную липкую пелену…
То вниз, то вверх… Как на качелях… Я болтаюсь между небом и землей, и ни земля, ни небо не желают меня принять…
Как страшно… Хочется крикнуть, но слова словно прилипли к горлу. Вместо них изо рта вырывается странное шипение.
Но верчение-кручение прекращается так же внезапно, как началось. Теперь я плыву параллельно земле, и подо мной сквозь клочья видна панорама города.
Это не Москва, и не Рыбинск… Я не знаю, где я… Только вижу сверху золоченые луковки церковных куполов. Кресты на них такие высокие, что почти что касаются меня заостренными макушками…
И вдруг новый порыв ветра подхватывает меня, точно пушинку, и подкидывает вверх. Дыхание перехватило… нет воздуха… Я только раскрываю рот беззвучно, как рыба, стараясь поймать пересохшим горлом хоть глоток…
И с ужасом вижу, что золоченые купола подо мной закачались, кресты согнулись… и рухнули вниз, сорванные с церквей…
Мне так страшно… Это плохая примета: видеть, как падают кресты… Это значит, что Бог отвернулся от меня…
Я никогда не верила в Бога, но сейчас поднимаю лицо к небу, покрытому клочковатыми облаками, и пытаюсь разглядеть там Его лик…
Тщетно… А губы шепчут сами собой: «Господи ты мой Боже… Спаси и сохрани…»
Но нет ответа…
И я плыву в небе, стараясь доплыть до Него, разгребаю руками густые, точно смородиновый кисель, тучи… Я едва продвигаюсь в этом вязком месиве… я захлебываюсь в нем…
А потом чья-то рука вдруг отпускает меня, и я опять лечу вниз, кувыркаясь и беззвучно вопя от ужаса…
Я не плыву… я не лечу… я па…»
Катя вздрогнула и открыла глаза. Сердце бешено колотилось в груди. За окном совсем темно, значит, часа три ночи… Сейчас темнеет поздно…
А Димочки нет рядом. И диван не расстелен, Катя лежит в одежде…
Она перевела дыхание, вытерла слезы, которые начали катиться по щекам еще во сне, и вспомнила…
После провала на показе Димка сбежал от нее, а она бегала по городу, искала, гадала, куда он мог деться… Потом вернулась домой, ждала, плакала и сама не заметила, как заснула…
Но где же он?!
Катя вскочила и посмотрела на часы. Полчетвертого. Где можно быть до такого времени?! Может быть, с ним что-нибудь случилось?! Он был сам не свой… гитару разбил…
Надо бежать, искать его… Но куда?
Нет, надо справиться в бюро несчастных случаев… Вот только отыскать бы хоть один жетон для таксофона… Ведь на этот раз они снимают квартиру без телефона, и, чтобы позвонить, надо топать к метро…
Катя заглянула в кошелек, пошарила по карманам — пусто. Но все равно, дома сидеть невозможно.
Она накинула кофточку и спустилась во двор, принялась бесцельно расхаживать рядом с домом, вглядываясь в одинокие силуэты на проспекте.
Дима? Не Дима…
Ночная прохлада забиралась под тонкую кофточку, холодила плечи и голые ноги. Они скоро покрылись мелкими мурашками, а губы побледнели.
Но Катино ожидание не было напрасным — стало светать, открылось метро, появились на улице первые прохожие… Они пробегали мимо Кати деловитой трусцой, поглядывали удивленно: не время для одиноких прогулок…
Потом, видимо, на их станцию пришел первый поезд, потому что люди пошли не только по направлению к метро, но и от него… И среди них Катя сразу увидела Диму.
Он еле брел, пошатываясь на ходу, а Катя со всех ног понеслась навстречу, обняла его, прижала к себе.
— Димочка… Слава Богу… Где ты был? Я видела такой плохой сон…
— Не важно, — еле шевеля губами, отозвался Дима.
— Не важно, что плохой?
— Не важно, где был… Ты совсем не умеешь формулировать вопросы…
И оттого, что он опять сделал ей замечание, Катя неожиданно обрадовалась: подсознание подсказало, что, раз Димка в своем репертуаре, значит, все обойдется…
Отпоенный горячим чаем, обцелованный и обласканный, он лежал под одеялом, а Катя гладила его по лбу, по щекам, утешала…
— Я полное ничтожество… — мрачно говорил Димка. — Я переоценил свои силы…
— Чепуха, милый… — шептала Катя. — Ты же прекрасно знаешь, что это не так… Все это знают…
— Но тогда меня взяли бы хоть в один институт…
— Знаешь, бывает такая полоса невезения… Но если все сразу плохо, то потом станет все хорошо…
— Глупая философия. Что-то ничего не улучшается…
— Значит, надо подождать… — ворковала Катя, покрывая его лицо мелкими поцелуями.
— Сколько можно ждать?! Я столько сил на это потратил!
— Бедный мой… любимый… хороший… Потерпи немного… Для меня ты самый талантливый, самый лучший…
— Для тебя! — усмехнулся Дима. — Не велика честь.
— Разве этого мало?
— Мало!
— Конечно… Но тебя примут, обязательно… У тебя будут толпы поклонниц… Помнишь, как за тобой девчонки бегали у нас в Рыбинске?
— А ты до сих пор ревнуешь?
— Вот и нет…
— Вот и да, — передразнил Дима.
— Ты мне не даешь повода…
— Это только потому, что сейчас я никому, кроме тебя, не интересен, — заявил Димка.
Катя отстранилась и посмотрела ему в глаза.
— Ты так шутишь? — печально спросила она. — Не надо. Мне больно это слышать.
— А мне больно сознавать, что я дерьмо! — взорвался он. — Ты хоть сама-то понимаешь, что это значит?
— Ничего страшного… — пробормотала Катя. — Будешь готовиться еще год…
— Еще год… А ты будешь надрываться на рынке…
Она обняла его.
— Не думай об этом. Это не имеет значения. Мне не трудно…
— Но это стыдно…
— Глупости! — горячо оборвала его Катя. — Мы же любим друг друга… Если бы мне была нужна помощь, ты бы помог?
— Ну конечно…
— Вот видишь! И я хочу тебе помочь. И знаешь, я подумала… может, тебе надо позаниматься с кем-то из профессионалов? Ну… найти какого-нибудь режиссера или актера… и он с тобой порепетирует…
Дима саркастически усмехнулся:
— А деньги? Это дорого стоит, малышка.
— Я заработаю, — торопливо заверила Катя.
