Возразить Катя не решилась. Ведь умная и щедрая Лида так много для нее сделала, зачем же ее огорчать! Тем более что старшая сестра, по всеобщему признанию, «умеет жить», а значит — и правда плохого не посоветует.

«Говорят, что киты — не рыбы, а млекопитающие. А мне снится, что я — чудо-юдо Рыба Кит.

И на мне держится весь мир.

Вернее, вначале мир покоился на трех китах, но два других уплыли. Я их не удерживала.

Ведь это были самец и самка, влюбленные друг в друга. Я понимаю: им необходимо было уединиться.

А я осталась одна, приняв на себя всю тяжесть нашей планеты. Ведь если я тоже покину свой пост, то Земля погрузится в пучины океана и погибнет.

Погибнет, как тот прекрасный храм, от которого над водой осталась только верхушка колокольни…»

Наутро, после бревнышка, голова была тяжелой, точно свинец. А может, это торжественная прическа так много весила.

К вечеру, к началу школьного бала, мигрень стала совершенно невыносимой, и Лида заставила выпускницу наглотаться но-шпы и спазмалгона, авторитетно объяснив причину Катиного недомогания по-своему:

— Волнуешься, дорогая моя. А зря. Надо быть всегда спокойной, как танк, и тебя станут уважать.

— А разве танки спокойные?

— Не язви.

Родители не сочли нужным пойти на Катин выпускной, зато Лида решила сопровождать сестричку, над которой в эти дни вообще взяла шефство. Она ведь закончила эту же самую школу, и теперь ей было интересно «людей посмотреть и себя показать».

Лидия, однако, проявила не только энтузиазм, но и недюжинную деликатность, даже самопожертвование: надела не самый дорогостоящий и умопомрачительный наряд, чтобы не затмить своим блеском Катюшу.

Зато она распорядилась, чтобы личный шофер мужа подвез их обеих прямо на школьный двор и там услужливо распахнул перед ними дверцы, как перед самыми важными персонами…

Лидины предсказания вполне оправдались: Катино появление в новом обличье, да еще из «мерседеса», произвело настоящий фурор. Одноклассники оторопели и замолкли.

Непонятно только, от восторга или от другой какой-нибудь эмоции…

Андрей Андреевич не любил произносить длинных речей, а потому открыть торжественный выпускной вечер было поручено завучу, словеснице Нине Яковлевне.

Впрочем, она и без того по справедливости имела право первенства, так как была тут старейшей учительницей. Давно уже выйдя на пенсию, работать Нина Яковлевна все еще продолжала: ни школа не могла без нее обойтись, ни она без школы.

Маленькая, сморщенная и сгорбленная, с тихим дрожащим голоском, завуч умела, однако, заставить слушать себя. И выступила она так, что многие из сидящих в зале, особенно родители выпускников, прослезились.

Нарядные девчонки, которые сегодня все без исключения казались красавицами, тоже наверняка разревелись бы, если б не густой, яркий, вечерний макияж.

— Ну а теперь, — объявила Нина Яковлевна, — приступим к самому главному. Сейчас каждый из вас получит документ, который свидетельствует о том, что отныне вы больше не дети. Да-да, дорогие мои, вы вступаете во взрослую, самостоятельную жизнь… хотя для нас вы всегда будете детьми… маленькими вертлявыми непоседами… Ах!

Новые всхлипы в зале.

— Передаю слово нашему замечательному директору, Андрею Андреевичу. — Нина Яковлевна кивнула своему молодому — конечно, по сравнению с ней — коллеге: — Я думаю, по традиции он начнет с золотых медалистов. Этот год у нас урожайный: сразу три круглых отличника! И среди них даже, — тут она изумленно, как бы недоумевая, воздела сухонькие ручки к потолку, — есть один молодой человек! А это уж и вовсе редкость.

На этот раз по актовому залу прокатился смех. Все знали, что Нина Яковлевна была старой девой и к мужскому полу относилась более чем скептически. Мальчик — и вдруг удостоен золотой медали? По мнению завуча, это могло быть только чистой случайностью, причудливым стечением обстоятельств.

Назначение мужчины на пост директора Нина Яковлевна переживала очень болезненно, считая, что «мужлан» не способен понять детскую душу, и далеко не сразу между нею и новым начальником установились добрые отношения.

На уроках же она мальчикам делала поблажки, оценки за сочинения им завышала, но не потому, что симпатизировала им больше, чем девчонкам, а по принципу: «Что с них взять-то? Давно доказано, что в мужском мозгу извилин меньше».

Исключение за многие годы ее учительства составил лишь один ученик, хоть и не получивший ни золотой, ни даже серебряной медали: это был Дима Поляков.

У него, по мнению пожилой словесницы, склад ума был отчасти женским: Дмитрий родился, как она выражалась, стопроцентным гуманитарием, интуитивно одаренным, артистичным и тонким, как девушка.

А ребята потихоньку хихикали: «Ниночка просто к Димкиным длинным ресницам неравнодушна, они у него как у девушки. Эх, ей бы скинуть годков пятьдесят-шестьдесят!»

…Итак, три золотых медалиста — две девушки и «даже» один парень — уже нетерпеливо ерзали на стульях, готовясь, едва назовут их фамилии, выйти на сцену. Туда, где на столе президиума скромно белели три маленькие картонные коробочки с заветными кружочками желтого металла.

Но Андрей Андреевич почему-то медлил. Он сосредоточенно перебирал стопку аттестатов и наконец вытянул один из них, лежавший в серединке.

Бережно держа его в огромных, совсем не учительских ручищах, вышел на край сцены, отодвинул в сторону не нужный ему микрофон и пророкотал:

— Прошу уважаемых медалистов…

Отличники привстали с мест…

— …меня простить. Но сегодня я нарушу традицию. Первым я хочу вызвать на эту сцену человека, который, по моему глубокому убеждению, достоин получить не просто документ о среднем образовании… не так уж важно, какие в нем оценки по физике, химии или даже физкультуре…

«О ком он, о чем он?» — прошелестело по рядам актового зала. Слушатели были заинтригованы. Может, кто-то из ребят отличился на пожаре? Или спас утопающего?

— Сейчас будет вручен не бланк с водяными знаками и круглой печатью, — продолжал директор. — Но — по самому высокому счету — аттестат зрелости. Так как этот человек, по-моему, на «отлично» сдал свой первый, но такой сложный и такой значимый экзамен — на зрелость. Сдал, не сдавшись! Извините, Нина Яковлевна, за неуклюжую игру слов.

— Очень даже удачно сказано, — благосклонно кивнула заинтригованная словесница. — Теперь хотелось бы получить расшифровку этого загадочного образного текста.

— Это не десятая глава «Онегина», все куда проще, — усмехнулся Андрей Андреевич. — На сцену вызывается Екатерина Степановна Криницына!

Кто-то по инерции захлопал — и тут же вновь воцарилась тишина. Школьники и родители недоуменно переглядывались. Катька — и вдруг чем-то отличилась? Быть того не может, ошибка какая-то! Никогда и ни в чем не была она «в первых рядах».

Да и самой Кате показалось, что она ослышалась: в голове по-прежнему гудело, немудрено было вообразить невесть что.

Только Лида ни в чем не усомнилась. Не вникая в подробности, она просто сочла справедливым, что член их семейства наконец-то публично отмечен. Она ткнула сестру локтем в бок и скомандовала:

— Иди!

И Катя стала пробираться по ряду, с непривычки путаясь в длинном шелковом подоле, цепляясь нейлоновыми воланами за деревянные, не новые, занозистые спинки стульев.

Она была смущена, ей хотелось спрятаться или по крайней мере опустить голову, однако страшно было, что из-за неосторожного движения может разрушиться прическа, и приходилось держать шею неестественно вытянутой.

Директор терпеливо ждал, пока вызванная, спотыкаясь, боязливо озираясь по сторонам, поднималась к нему по трем невысоким ступенькам.

— Твой экзамен, Катюша, длился долго, целых два года! — произнес он наконец. — И сегодня он сдан.

Катя таращилась на него, ничего не понимая. Потянулась было за аттестатом, но Андрей Андреевич, вместо того чтобы передать документ, неожиданно взял ее руку и — нет, даже не пожал, а почтительно поцеловал.