Такие сооружения андреевские ребята находили в землянках. Поразила мысль, что создавшаяся на Сосьве обстановка — фронтовая.

Нетерпеливо ждали прилета водолазов. Густой туман полз по воде. Иногда в его разрывах проглядывал противоположный берег с темными зубцами — кронами деревьев.

Викторенко изредка поглядывал на часы. Казалось, стрелки зацепились друг за друга и застыли на месте. А между тем прошла беспокойная и долгая ночь. Из-за противоположной стороны реки начало подыматься величественное солнце, расцвечивая Сосьву по всему течению.

Серый песок на берегу был весь исчерчен рисунками и чертежами, но нужное решение ремонтники пока не нашли.

В палатке продолжали спор два выпускника Башкирского политехнического института: Сулейманов, высокий, черноволосый, и Лавчуков — крепыш с глубокими залысинами на лбу.

Вышагивая по берегу, Викторенко угрюмо смотрел в темную воду. Время от времени на быстрине закручивались глубокие воронки. Перехлестывались и разносились быстрым течением по сторонам.

— Иван Спиридонович, есть решение! — сказал убежденно Сулейманов, догоняя Викторенко. От него не отставал Лавчуков. — Надо отсыпать дамбу! — Для подкрепления своей мысли начал быстро чертить прутом на песке.

— А вы что скажете? — спросил Викторенко и в упор посмотрел на второго инженера.

— Дамба не годится… Решение, может быть, правильное, но у нас лимит времени.

— Скажите проще — нет времени…

— Иван! — раздался из палатки сиплый голос Виктора Свистунова. — Звонит диспетчер с Урала. Спрашивает, когда дадим газ?

— Не знаю. — Викторенко передернул плечами. — Пока не знаем! — Резко оборвал продолжавших спор Сулейманова и Лавчукова: — Хватит митинговать. Эдисон говорил, что два болтуна могут своей энергией вращать швейную машинку. Мы за ночь истратили энергии на целую швейную фабрику, а дело ни с места. Вы слышали когда-нибудь о кессоне?

Лавчуков, еще не остывший после спора, удивленно посмотрел на Викторенко.

— Иван Спиридонович, — оживился Сулейманов и звонко хлопнул себя ладонью по лбу. — Кессон хорошо, но я лично его никогда не видел.

Николай Монетов все время держал Викторенко в поле своего зрения. Он уже знал, что на Ивана свалилось горе, что погибшая девушка не просто оператор, а любимая их командира. Николай давно прислушивался к спору Сулейманова и Лавчукова, которых окрестил «молодыми петушками». Услышав о кессоне, решил вмешаться в разговор инженеров.

— Мне приходилось строить мосты. Нехитрая штука кессон. Простой ящик. Опустив в реку, отгородим трубу от воды.

Лавчуков, прикрыв глаза длинными ресницами, прикинул, возможен ли в их случае предложенный вариант:

— А вода не хлынет в дырку, когда насадим ящик на трубу?

Острый прут в руках Монетова пришел в движение:

— Это ящик. Это труба. Надо блокировать вход и выход.

Никто не заметил, как подошел Касьян Лебедушкин. Он притопал из столовой, держа в руке ведро с гуляшом. Добровольно взялся кормить аварийную бригаду. Приглядевшись к чертежу на песке, сказал:

— А трубу надо с двух сторон канатом обмотать.

— А ведь Касьян прав, — согласился Сулейманов. — Если с веревками не получится, что-нибудь еще придумаем.

Неподалеку внимательно прислушивался к спорящим, стараясь не попадаться на глаза Викторенко, Пядышев. Он уже понял, что оказался для этого человека вестником несчастья.

— Есть решение, — сказал он. — Камеры от автомашин можно надеть бубликами.

Викторенко сразу оценил предложение, хотя посмотрел на оператора недобро.

— Заметано!

Лавчуков восторженно потер ладонью об ладонь. Они скрипели, как будто наждаком полировали одна другую.

— Точно. Вода сожмет камеры. Ни одна капля не вольется, — сказал Монетов и приятельски похлопал Пядышева по плечу. — Головастый ты мужик, Серега! Давайте размеры — и начну варить!

Звонкий гул авиационного мотора достиг берега. Ан-2 с висящими поплавками, легко пробежав по воде, подрулил к берегу.

Первым на поплавок спрыгнул бригадир водолазов — крепыш в черной мичманке. Он неторопливо здоровался — рывком тискал руку, как будто кровельными ножницами отсекал куски жести, и басил:

— Будем знакомы, Сашко, он же Черномор. Сверху — цыганский табор у реки. Испугала водичка? Все путем. Поглядим что к чему!

Длинноногий парень в высоких резиновых сапогах, подвязанных веревками к поясу, смело шагнул в воду, то и дело втыкая перед собой мерный шест.

Сашко Черномор не спускал взгляда с парня.

— Какая глубина, длинный?

— Берег подмыт. Пока по шесту три метра, дальше не дотянуться.

— Нужен плот, мужики. С лодки работать не сможем! — Черномор вопросительно посмотрел на Викторенко, признав его за старшего.

Викторенко покраснел. Не мог понять, почему допустил такую промашку.

— Большой плот нужен? — Лавчуков засопел простуженным носом.

— Метров на пять! — пробасил Черномор. — Должен выдержать компрессор и все наши железки. Надо прогуляться вдоль трубы, поглядеть что к чему. Все будет путем!

— Сварим из труб. Танковую роту грузи — выдержит! — словно боясь, что его опередят, сказал Пядышев.

— Роту выдержит, — усмехнулся Сулейманов. — Пока трубы подвезут — пропала неделя!

Загорелся спор, как быстрее построить плот, какой выбрать материал.

Водолазы выгружали на берег свое имущество: медные скафандры, свинцовые пояса, резиновые сапоги и перчатки. А Черномор принялся рулеткой вымерять разнос трещины до самой воды.

В палатке разрывался телефон. Викторенко делал вид, что не слышит. Убедил себя, что снова звонит Лунев. Будет спрашивать, не повышая голоса: «Как дела?» Можно ответить бодрой однословной фразой: «Стараемся!» Но Лунева не обманешь.

Еще немного позвенел телефон и замолчал. И тотчас раздался голос Пядышева:

— Иван Спиридонович! Вас спрашивают. Не пойму кто?

— Какого черта вы всюду суете нос? — не сдержался Викторенко. — Кто вас просил подходить к телефону? Я уже сыт по горло этими звонками.

— Иван Спиридонович, — пришел на выручку Лавчуков. — Да скажите вы им всем — работаем. Ну жили же люди без газа. А тут двое суток не перебьются? — И уже по-деловому доложил: — Плот делаем из пустых бочек. Из-под метанола. Их у нас хоть завались! Серега придумал. Ходил-ходил по бережку и придумал.

— Из пустых бочек? — Викторенко заставил себя успокоиться и внимательно посмотрел на Пядышева.

На бугре сидел Егор Касаткин. Не первый раз он убеждал себя, что приходил на берег отдохнуть от семейной жизни, но на самом деле ему не терпелось посмотреть, как шла работа на трубе. Ругал последними словами Викторенко. Это он не допустил его до работы — лучшего варилу. Злился и на Надьку. Два раза отбивал об нее кулаки, но не мог отучить от кошачьих повадок: врать и изворачиваться. Жена каждый день задерживалась допоздна в магазине: как объясняла, проводила ревизию. Но он замечал, что она не прочь покрутить с парнями и подторговывает ночью водкой. «Сучка, посадить хочешь!» — грозно ревел он от ярости и принимался по-своему учить уму и разуму.

«Тюрьма по тебе давно страдает, — огрызалась Надежда, плакала, размазывая тушь по лицу. — Молись за хохла, бей лбом пол, что он еще не продал тебя с дружками. Загремели бы, как миленькие, на пятнадцать лет. Статья двести шестая, пункт шестой!»

Егор Касаткин не понимал, почему его до сих пор не вызывали в милицию, и от этого злился еще больше. Жил в постоянном страхе. С минуты на минуту ждал ареста. Участкового милиционера старался обходить стороной. Уговаривал Надьку смыться из поселка, но она обзывала его дураком. Держалась за свой магазин. Он не знал, кто предложил варить ящик для кессона, но понимал, что делали все по уму.

Сашко Черномор выбивал в песке около стального ящика дорожку каблуками резиновых сапог. Иногда останавливался около, простукивал его молотком.

— Черномор, а ты профессор, — заметил сварщик в фетровой шляпе с обрезанными полями. Он только что кончил варить и с трудом раздирал слипающиеся глаза. — Двое суток не кемарил. — Подхватил ведро с водой и вылил на себя.