— Что ты ответил?

— Сказал, чтобы не волновалась, без работы не останется. Найдем ей у себя место.

— Правильный ответ.

— Я бы всех теоретиков сделал сначала практиками, меньше бы лепили ошибок, а то состыковать две трубы не могут. Мы с Лавчуковым не в состоянии проконтролировать все размеры труб.

— А не придираетесь ли вы с Лавчуковым? Такое тоже бывает! Да ведь и проектировщики своего рода практики.

— Так-то оно так. Но я не могу всерьез принять довод Жемчужникова о том, что если замерный узел окажется в цехе, то нарушается гармония проекта. Да гармония прежде всего в целесообразности и практической необходимости. Да что я все о делах и о делах? Что эскулапы сказали?

— Перелом! — Мишустин почти физически ощутил ту неуемную энергию, что бурлила в молодом специалисте, и почувствовал свою вину. Почему он до сих пор не заглянул в чертежи? Надо встретиться и с Лавчуковым. Дело с проектом куда серьезнее, чем он представлял. Об этом должен знать и первый секретарь горкома.

В кабинете Викторенко Мишустин попробовал связаться с Надымом, но линия оказалась занятой. Только положил трубку, раздался настойчивый звонок.

— Вас слушают.

— Товарищ Викторенко! Родилась девочка. Первый ребенок в нашем поселке.

— Кто родители?

— Березкины.

— Спасибо! — Мишустин принялся сочинять приветствие молодым родителям. Старался подобрать какие-то особые слова, чтобы девочка потом вспоминала поселок, суровую землю, где она родилась. А может быть, к тому времени здесь будет город газовиков. Как его назовут: Глухарный, Ягельный или Новый Уренгой?

Выходя из своего балка, Пядышев, а жил он рядом со строителями, каждый день натыкался на высокие абсорберы. Не веря ни в какое чудо, он не удерживался и снова пересчитывал. Снова убеждался — четыре.

В те дни, когда с реки накатывался туман, он с тревогой принимался искать исчезнувшие башни. Старался представить тот счастливый день, когда все восемь займут в цехах свои определенные места. Как исполинские богатыри, они встанут наперекор погоде, снежным метелям и черным ночам. Мысли его невольно возвращались к месячным графикам. Они упорно срывались. Об этом говорили на всех планерках и совещаниях.

Снег лег на мокрую землю в самом начале августа. Как объясняли ненцы, зимний ветер мог каждый день проснуться за Камнем и задуть леденящим холодом. Холодные утренники и первый лед уже схватывали закраины Ево-Яхи.

Постоянная тревога лишила Пядышева спокойствия. Он часто просыпался среди ночи, мчался на стройку. Ему казалось, что бульдозеристы не разобрались в задании, нагребают не на то место песок или уже приступили к рытью котлована, который не предусмотрен. По сдвинутым валам земли, глубоким траншеям и разбегающимся в разные стороны трубам он старался дорисовать готовый комплекс. Видел поднявшиеся два цеха, диспетчерскую и котельную. Между цехами высокое здание — пульт управления.

Постройки еще не закончили, а монтажники уже ставили круглые цистерны фильтров, крепили перекачивающие насосы и точные измерительные приборы.

Черное небо казалось Пядышеву светлее, когда он поворачивал к строящимся цехам. На разных высотах то и дело вспыхивали ослепительные звезды, опоясывая корпуса гирляндами огней. Они убеждали его, что ночная смена работала полным составом бригад. Но в то же время тревожный вопрос не давал успокоиться и требовал ответа, как при решении задачи: почему срываются графики. Объяснить все только нехваткой материалов — обман. Три баржи успели по высокой воде пройти по Ево-Яхе и вовремя подбросили панели для корпусов и нужный металл.

При всем желании за ночь ему не пересчитать всех рабочих, сварщиков и монтажников, не разобраться, чем вызвано отставание. Пядышев нападал на прорабов и бригадиров, но особенно доставалось от него Лавчукову.

А тот с удивительным спокойствием его выслушивал и, как всегда, отделывался молчанием. Толстые веки закрывали глаза, и никогда нельзя было с уверенностью сказать, заснул главный инженер или продолжал внимательно слушать.

Спокойствие Лавчукова бесило. Пядышев едва сдерживался, чтобы не потрясти его за грудь, заставить быстрее бегать, строже требовать с подчиненных и вовремя принимать нужные решения.

Однажды Лавчуков словно проснулся, внимательно посмотрел на Пядышева и стал объяснять, что замучили переделки, что он устал ругаться с проектировщиками. Ничего нового Лавчуков не сказал, но Пядышев вдруг стал спокойнее в обращении с Лавчуковым, да и с другими, хотя ночные походы начальника строящегося комплекса продолжались. На летучках Пядышев выступал коротко, но напористо, как будто передавал телефонограмму, и после каждого слова пристукивал торцом карандаша, как будто ставил точку.

— Иду я сейчас, а под ногами ледок хрусть, хрусть! — Пядышев посмотрел в сторону сидящей Марии Петровны. — А рабочих чертежей для второго цеха у нас нет! Мария Петровна, я не коллекционер, чтобы собирать ваши объяснительные записки. Меня интересуют конкретные сроки, когда у монтажников будут чертежи?

— Я послала в институт телеграмму! — Мария Петровна низко опустила голову. — Жду ответа! — Она понимала правоту Пядышева и даже немного жалела его. Не могла понять, почему ее телеграммы не оказывали действия.

— Мария Петровна, прошло два месяца.

— Я знаю. Но в институте много заказчиков!

— Много заказчиков? — взвился Пядышев. — Уренгойское месторождение единственное!

В течение дня Мария Петровна несколько раз встречала на площадке Пядышева. Наблюдая его со стороны, она ловила себя на том, что ей не хватает его храбрости и дерзости. Действительно, почему она послала одну телеграмму в институт? Испугалась нарушить покой доктора технических наук Жемчужникова? А скорей всего его нет в институте: укатил в Пятигорск! «Мария Петровна, вы умница, и я на вас надеюсь, как на себя. Все будет хорошо!» Что хорошо? Хорошо, что ее и двух помощников склоняют на каждой летучке? Она устала, издергалась. Конечно, прав Пядышев. И она тоже хороша. Почему она была против перенесения замерного узла в цех? Боялась отойти от проекта. Если разобраться, что она придумала оригинального? Все время в плену привычных схем, компоновки. Кто-то вынес замерный узел в отдельное помещение, она перерисовала. Во время работы не появилась мысль, что надо поступить иначе. Север требует удешевления строительства. Да, но почему только один Север? Удешевляя любое строительство, проектировщики помогают стране больше строить, ликвидируя незавершенки.

Последнее время она стала все больше думать о Пядышеве. Стараясь в этом разобраться и понять, что с ней происходило. Неужели ее покорила его грубая сила?

В глубине души она не соглашалась с этим и не хотела думать о самой себе так упрощенно. Но помимо воли начинала сравнивать его с Виктором Чаплыжным. Вот кто был для нее идеалом. О друге детства она часто вспоминала, и прожитые годы не притупили боль утраты. После десятилетки они расстались, чтобы встретиться случайно через четыре года. Он — курсант Качинского авиационного училища летчиков, она — студентка Московского политехнического института. Набережная Волги стала местом их свиданий. Однажды она получила от него письмо. Он приглашал ее приехать, чтобы они могли расписаться. Долго она не отвечала, проверяла себя. Наконец купила билет на поезд. Двадцатого июля должна была выехать к нему, а пятнадцатого пришло извещение, что, Виктор Чаплыжный при исполнении задания погиб. Подробности она узнала в училище от командира, генерал-лейтенанта. При выполнении тренировочного полета на истребителе отказала турбина. Виктор мог катапультироваться, но тогда бы самолет врезался в поселок. Он старался перетянуть через жилые дома к далекому полю…

Прошла неделя, и на термометре красный столбик стремительно пополз вниз. Искристые снежинки неслышно неслись к земле, старательно засыпая строительную площадку, стоящие бетонные опоры и фермы. Пока еще угадывались открытые траншеи, лежащие навалом трубы и алюминиевые плиты. Но скоро все должно исчезнуть под сугробами.