Местами кроны деревьев расступались, и высоко в бледко-голубом небе — в полдень ветер угнал тучи блестели нити проводов, подвешенные на высоких ажурных мачтах. Лучи неяркого солнца пробивались сквозь осеннюю листву и заставляли вспыхивать цветными огоньками зеленые и розовые стекла на верандах. Было очень тихо. Лишь чуть слышно шелестели опавшие листья под легкими шагами Ксанты. Пахло осенним лесом. Это был удивительный запах горьковатой свежести, прелых листьев, грибов и хвои и еще чего-то, почти неуловимого, но странно знакомого и волнующего…

Мы всё шли и шли. И мне уже начало казаться, что нет никакой Паужетки, нет старой геотермальной станции. Я в заповедном сказочном лесу своего детства. Маленькая лесная фея ведет меня куда-то… Не все ли равно, куда… Сейчас мы повстречаем доброго волшебника и начнутся чудеса…

Волшебника мы не встретили, но чудеса начались сразу, как только мы с Ксантой очутились на небольшой площади, расположенной, вероятно, в самом центре поселка. Площадь была вымощена квадратными плитами розоватого туфа. Плиты не прилегали плотно одна к другой, и между ними всюду пробивался яркозеленый мох. Это был удивительный геометрический узор, сотканный из сетки живой зелени и квадратов теплого розового камня. Посреди площади — круглый бассейн, выложенный красноватым мрамором. Раньше тут был фонтан, но теперь он не действовал, и бассейн был пуст. За фонтаном поднимался памятник из серого гранита: худощавая, чуть сутулая фигура в широкополой шляпе и высоких сапогах, узкое лицо с бородкой клинышком, в левой руке — геологический молоток.

Я сразу, узнал его. Я видел его живым на старинных фотографиях. В прошлом веке его называли «отцом вулканологии», созданной им науки о действующих вулканах. Конечно, он завоевал право стоять тут в поселке вулканологов, у подножия вулкана, который он заставил служить людям. Но теперь… Разве не ирония судьбы — вечно стоять в покинутом людьми селении. Что говорит случайным посетителям этих мест его имя, высеченное на полированном граните?

— Знаешь ли, кто это? — тихо спросил я Ксанту. Девочка подняла на меня удивленные глаза:

— Конечно. Это мой прапрапрадедушка. Папа говорил, что он, — Ксанта указала на памятник, — первым стал изучать камчатские вулканы. И он уговорил своих ровесников построить здесь поселок и вулканическую электростанцию.

— Ого, — сказал я. Я чувствовал, что должен был что-нибудь сказать.

— Каждый день мы приносим свежие цветы к подножию его памятника, — продолжала Ксанта. — Мама рассказывала, что прапрапрадедушка очень любил цветы.

— Так значит, твои папа и мама тоже живут в поселке у моря?

— Что вы! В поселке у моря живут только дети, ну и, конечно, наши воспитатели и наставники. Серебристый Лебедь — детский поселок. А моя мама работает в Петропавловске. Она геолог, как и прапрапрадедушка. Папа — тоже геолог. Но сейчас он в командировке, там, — Ксанта подняла пальчик вверх. — Вечером будет видно, я вам покажу. Он на Луне. Изучает там вулканы. Он обещал мне привезти оттуда лунные камни.

— Вот как! Ты, наверно, тоже мечтаешь стать геологом?

— Нет, я еще не решила, — серьезно сказала Ксанта. — Понимаете, очень трудно выбрать. Все кажется таким интересным. В первом классе мы с Марой — моей лучшей подругой — хотели быть капитанами космических кораблей. Во втором — Мара вдруг Захотела стать океанологом, чтобы работать на дне Тихого океана. И я тоже захотела. Но потом мы узнали, что там всегда темно, и, понимаете, мы раздумали. Теперь Мара хочет научиться сочинять красивую музыку, а я — я еще думаю… Может быть, я буду работать на такой станции, как эта, только побольше…

— Таких станций теперь не строят, девочка.

— Я знаю. Я думала про новые, которые строят сейчас, например в Гренландии…

«Так тебе и надо», - мысленно сказал я самому себе и накрепко прикусил язык.

— А может быть, поеду сажать леса в пустынях Африки; — продолжала Ксанта, — или буду перевоспитывать диких животных, делать их умными и добрыми. Как Фома…

— Что — как Фома?

— Ну, Фома — он тоже… Вы увидите, — Ксанта вдруг захлопала в ладоши. — Смотрите, смотрите, — закричала она, — вот они идут к нам вместе с Букой!

Я оглянулся. Через площадь неторопливо шествовали здоровенный лохматый ньюфаундленд и большой бурый медведь. Ньюфаундленд был размером с годовалого теленка, весь белый, с черными пятнами на широкой лобастой морде и на массивных лапах. Приближался он с необыкновенным достоинством, бесшумно и мягко ступая по каменным плитам. Косолапый, ростом чуть поменьше пса, трусил за ним вразвалочку, опустив черный нос к самой земле.

Я невольно попятился и потянул за собой удивленную Ксанту.

— Не бойтесь, — сказала девочка, осторожно высвобождая пальцы из моей руки, — Бука не кусается.

А Фома — его перевоспитали, еще когда он был маленьким медвежонком. Он очень добрый и все понимает. Подходите, не стесняйтесь, — продолжала она, обращаясь к псу и — медведю, которые остановились в нескольких шагах от нас. — Бука, поздоровайся с… Ксанта взглянула на меня. В ее взгляде были вопрос и легкое сомнение.

«Как она сейчас назовет меня? Неужели дедушкой?… Если не назовет дедушкой, тогда, пожалуй, останусь тут», - загадал я, а ей быстро сказал:

— Меня зовут Филипп.

— Иди, Бука, поздоровайся с дядей Филиппом.

Я вздохнул с облегчением. Все-таки дядя, а не дедушка…

Но в этот самый момент здоровенный Бука подошел ко мне вплотную, легко поднялся на задние лапы и, положив передние мне на плечи, лизнул теплым шершавым языком в нос и в губы.

— Пшел! — вырвалось у меня. Сгибаясь под тяжестью огромного пса, я поспешно заслонился локтем от его широкой добродушной морды. Бука мимоходом лизнул меня еще раз в правое ухо и, видимо решив, что достаточно полно проявил дружеские чувства, освободил из своих объятий. Он присел у ног Ксанты и, не сводя с меня круглых янтарных глаз, принялся энергично подметать мохнатым хвостом чистые розоватые плиты площади.

Очевидно, теперь настала очередь Фомы. Он заковылял ко мне, помаргивая маленькими темными глазками и поводя влажным черным носом.

— Ксанта, — жалобно сказал я, — Бука еще куда ни шло… Но, право, никогда в жизни я не целовался с медведем, даже с перевоспитанным. Не кажется ли тебе, что нам с Фомой достаточно ограничиться дружеским рукопожатием?

— Пожалуйста, — согласилась Ксанта. — Фома, дай лапу дяде Филиппу. И помни, ты должен во всем слушаться его. Он теперь твой главный начальник.

Фома одобрительно проворчал что-то и, присев рядом с Букой, протянул мне тяжелую когтистую лапу.

Я пожал ее с глубоким удовлетворением.

— Ну вот вы и познакомились, — сказала Ксанта. — Я очень, очень рада… Как дела, Фома? Как твое ночное дежурство?

— Уффф! — сказал Фома и принялся тереться широкой коричнево-бурой головой о комбинезон девочки.

— Понимаю, — кивнула Ксанта. — Тебя опять обижали белки? Знаете, дядя Филипп, вам придется что-то придумать. Белки не дают покоя Фоме. Они кидают в него вылущенными кедровыми шишками. Шишки застревают в его косматой шерсти и очень мешают. Вот смотрите, сколько на нем шишек.

— Можно приспособить какого-нибудь кибера. Он будет вычесывать Фому, если Фома, конечно, позволит.

— Позволит, позволит! — закричала Ксанта. — Правда, Фома?

— Уфф! — сказал медведь, иронически поглядывая на меня.

— Вот видите… Фома знает, что для него полезно. А белок надо еще раз предупредить. Они ужасно непослушные. Некоторые даже прибегают в главную диспетчерскую и сорят там орехами.

— Ну, такое безобразие им придется прекратить, решительно сказал я.

— Вот именно, — согласилась Ксанта. — Я знаю, добавила она, — у вас с Фомой теперь будет полный порядок.

Потом мы вчетвером отправились осматривать геотермическую станцию. Ксанта показывала мне различные механизмы и объясняла их назначение. Фома кивал тяжелой коричнево-бурой головой, помаргивал маленькими глазками, время от времени одобрительно ворчал. Один Бука держался сдержанно. Он шел позади, опустив хвост, часто зевал, широко раскрывая розовую пасть. Он явно скучал. По-моему, он не любил техники.