В нашей литературе прочно утвердилось мнение, что переход Энгельса к коммунизму произошел в период его первого пребывания в Англии, следовательно, между ноябрем 1842 г. и августом 1844 г. Принято считать, что у Энгельса, как и у Маркса, этот переход завершился в работах, опубликованных в «Немецко-французском ежегоднике», который вышел в свет в Париже в феврале 1844 г.
Эта в целом правильная концепция опирается на известные высказывания Ленина в его статьях «Фридрих Энгельс» (1895) и «Карл Маркс» (1914). Но она нуждается в уточнении и конкретизации, поскольку за последние полвека нам стали доступны многие новые материалы о жизни и деятельности Маркса и Энгельса.
Так, сравнительно недавно (в 1959 г.) было опубликовано письмо немецкого публициста, одного из предшественников научного коммунизма – Мозеса Гесса Бертольду Ауэрбаху, датированное 19 июня 1843 г. (приводимый далее фрагмент был опубликован в одной из биографий Гесса в 1921 г.). В этом письме Гесс хвастливо сообщал своему другу об Энгельсе: «Как раз в прошлом году, когда я собирался в Париж, он был проездом из Берлина в Кёльне; мы говорили о современных вопросах, и он, революционер anno I (с первого года, т.е. с самого начала революционного движения. – Г.Б.), расстался со мной как самый ревностный коммунист» (69, 103).
Оставим в стороне претензию Гесса быть наставником Энгельса в коммунизме. Проверим только его утверждение, что уже в то время Энгельс стал коммунистом. Но сначала уточним дату встречи Энгельса с Гессом.
Осенью 1842 г. Энгельс дважды побывал в Кёльне и в редакции издававшейся там «Рейнской газеты», одним из редакторов которой был Гесс, а главным редактором как раз в это время – с 15 октября – стал Карл Маркс. Первый раз Энгельс был в Кёльне проездом из Берлина в Бармен, второй раз – проездом из Бармена в Англию, в Манчестер. Встреча с Гессом произошла во время первого приезда Энгельса в Кёльн, а во втором случае Энгельс впервые встретился с Марксом.
Это подтверждается собственным свидетельством Энгельса в его письме Францу Мерингу, относящемся к концу апреля 1895 г.: «До октября 1842 г., – сообщает он, – Маркс был в Бонне; когда я в конце сентября или в начале октября проездом на обратном пути из Берлина посетил редакцию, то, насколько я помню, там были только М. Гесс и д-р Раве…» (39, 391).
Прервем ненадолго Энгельса. Сообщения его и Гесса в одном совпадают: их встреча произошла во время первого приезда Энгельса в Кёльн. Когда же именно?
В Берлине Энгельс отбывал воинскую повинность. Свидетельство об окончании ее датировано 8 октября 1842 г. Как видно из письма Энгельса, когда он приехал в Кёльн, Маркса там не было, он оставался еще в Бонне. Но 15 октября Маркс становится во главе «Рейнской газеты» и в этот же день пишет – уже в Кёльне – свою первую передовую статью под знаменательным заглавием «Коммунизм и аугсбургская „Allgemeine Zeitung“». Следовательно, редакцию «Рейнской газеты» Энгельс посетил во всяком случае между 8 и 15 октября, вероятнее всего – около 10 октября 1842 г. Это и есть дата встречи Энгельса и Гесса.
Если верить Гессу, именно в это время Энгельс и стал коммунистом. Правдоподобно ли такое утверждение? Вернемся к письму Энгельса Мерингу.
«Когда в конце ноября, – продолжает он, – проездом по пути в Англию я снова зашел в редакцию, то встретил там Маркса, и тогда состоялась наша первая, весьма холодная, встреча». Почему же «весьма холодная»? Энгельс сам поясняет: «Маркс тем временем выступил против Бауэров… он также высказался против фразерского коммунизма Эдгара Бауэра, основанного на одном лишь желании „действовать самым крайним образом“ и вскоре затем вытесненного у Эдгара другими радикально звучащими фразами. Так как я состоял в переписке с Бауэрами, то слыл их союзником и из-за них относился в то время к Марксу подозрительно».
У Маркса, в свою очередь, тоже были определенные основания относиться с недоверием к тому, кто мог быть близок к Эдгару Бауэру. Ведь именно в эти дни Маркс, не будучи еще коммунистом, уже развернул борьбу против несерьезного отношения к коммунизму.
Близость Энгельса к Э. Бауэру, который в то время слыл «коммунистом» (ср. 1, 541), может быть косвенным показателем того, что и сам Энгельс уже в берлинский период совершал переход к коммунизму. Возможно, что о таком переходе свидетельствует недавно обнаруженная и впервые опубликованная в переводе на русский язык (в 1970 г.) статья Энгельса «Централизация и свобода», появившаяся без подписи в «Рейнской газете» 18 сентября 1842 г. Статья заканчивается так: «Государство – это не реализация абсолютной свободы, каким оно считается». Оно может осуществить лишь объективную свободу. «Истинная субъективная свобода, которая равносильна абсолютной свободе, требует для своего осуществления иных форм, чем государство» (40, 326, ср. 325). Не исключено, что в зародыше здесь появляется идея об отмирании государства в будущем, бесклассовом обществе.
Впрочем, мы даже не нуждаемся в подобных предположениях, чтобы утверждать, что по крайней мере в конце ноября 1842 г. Энгельс уже был в известном смысле коммунистом.
Дело в том, что после встречи с Марксом Энгельс отправился в Англию и сразу же по приезде в Лондон, где он остановился по пути в Манчестер, написал две статьи для «Рейнской газеты». Первая, сравнительно небольшая заметка, датирована 29 ноября, а вторая статья – «Внутренние кризисы» – 30 ноября[2]. Конец этой второй статьи свидетельствует, по нашему мнению, о том, что к этому времени Энгельс уже перешел на точку зрения коммунизма.
Но действительно ли подтверждает такой вывод сама статья Энгельса «Внутренние кризисы»? Обратимся к ней.
«Возможна ли, более того, вероятна ли революция в Англии? Вот вопрос, от которого зависит будущность Англии» – так начинает Энгельс свою корреспонденцию от 30 ноября.
Возможна ли революция в Англии? Свой ответ на этот кардинальный вопрос Энгельс обосновывает путем анализа экономического развития и классовой борьбы. «Промышленность, – пишет он, – хотя и обогащает страну, но она также создает и стремительно увеличивающийся класс неимущих». К этому классу принадлежит почти половина всех англичан. Кризис лишает его средств к существованию. «Когда создается такое положение, что еще остается этим людям, как не восставать? А по своей численности этот класс стал самым могущественным в Англии, и горе английским богачам, когда он осознáет это». Правда, пока он этого еще не осознал. «Английский пролетарий только предчувствует свою мощь, и плодом этого предчувствия были волнения минувшего лета». Энгельс переходит к анализу событий августа 1842 г., когда в ряде промышленных районов Англии рабочие попытались провести всеобщую стачку и их борьба привела к вооруженным столкновениям с войсками и полицией.
«И тем не менее неимущие из этих событий извлекли для себя пользу: это – сознание, что революция мирным путем невозможна и что только насильственное ниспровержение существующих противоестественных отношений, радикальное свержение дворянской и промышленной аристократии может улучшить материальное положение пролетариев. От этой насильственной революции англичанина удерживает еще свойственное ему почтение к закону; но при том положении Англии, какое мы обрисовали выше, невозможно, чтобы в скором времени не наступила всеобщая нищета среди рабочих, и тогда страх перед голодной смертью окажется сильнее страха перед законом[3]. Эта революция неизбежна для Англии, но как во всем, что происходит в Англии, эта революция будет начата и проведена ради интересов, а не ради принципов; лишь из интересов могут развиться принципы, т.е. революция будет не политической, а социальной» (1, 498 – 503).
Таков вывод, к которому приходит Энгельс в конце статьи. Попробуем его проанализировать.
Прежде всего очевидно, что опыт, накопленный английским пролетариатом в борьбе, Энгельс описывает не как сторонний, бесстрастный наблюдатель. Нет, он определенно солидаризируется с выводом, к которому пришли неимущие в Англии, – о необходимости насильственной революции.
