На совести Бухарина лежит организация жуткого голода во многих районах страны, в том числе и на Северном Кавказе. Голод заговорщики решили использовать для массового недовольства советской властью.
ВЫШИНСКИЙ. У вас ставилась задача организовать повстанческое движение? Вы посылали на Северный Кавказ Слепкова для этого дела? Посылали вы в Бийск Яковенко?
БУХАРИН. Да.
(После перерыва речь заходит об убийстве Кирова.)
ВЫШИНСКИЙ. Это преступление тоже совершено с ведома и по указанию «право-троцкистского блока»?
БУХАРИН. Это мне не было известно.
ВЫШИНСКИЙ. Подсудимый Рыков, что вам известно по поводу убийства Кирова?
РЫКОВ. Я ни о каком участии не знаю.
ВЫШИНСКИЙ. Подсудимый Ягода…
ЯГОДА. И Рыков, и Бухарин говорят неправду. Рыков и Енукидзе участвовали на заседании центра, где обсуждался вопрос об убийстве Кирова.
ВЫШИНСКИЙ. Имели к этому убийству отношение подсудимые Рыков и Бухарин?
ЯГОДА. Прямое.
Припёртый тяжестью улик, Бухарин теряет самообладание и всю свою пустопорожнюю велеречивость. Едва речь зашла о планах убийства Ленина в 1918 году, он стремительно вскочил с места и, мотая пальцем, закричал.
— Я не говорил: убить. Не говорил. Я говорил: надёжно изолировать!
Председательствующий и обвинитель молча смотрели на него до тех пор, пока он не смешался сам, и не уселся на своё место.
Последним испытанием Бухарина явилось выявление его подлой роли в расправе с вождём немецкого рабочего класса Э. Тельманом. После поражения восстания в 1923 году Тельман скрылся в подполье. Бухарин «достал» его тем, что хозяйничал в те времена в Исполкоме Коминтерна. Он украдкой провёл решение об исключении Тельмана из коммунистической партии. На защиту чести пламенного антифашиста выступил Сталин. На объединённом пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в апреле 1929 года он добился отмены этого кощунственного решения.
Государственный обвинитель Вышинский выступил с пространной и суровой речью.
Он потребовал для всех обвиняемых высшей меры социальной защиты.
В тот же день вечером выступили защитники И. Брауде и Н. Комодов.
Весь следующий день, 12 марта, подсудимые выступали с последним словом. Ни один из них не ждал приговора с поднятой головой, с гордыми словами о смерти ради своих высоких идеалов. Все без исключения униженно каялись и просили пощады.
Подошла очередь говорить Бухарину.
— Я обязан здесь признать, — заявил он, — что в параллелограмме сил, из которых складывалась контрреволюционная тактика, Троцкий был главным мотором движения. И наиболее резкие установки — террор, разведка, расчленение СССР, вредительство — шли в первую очередь из этого источника…
Слова предателя падали в напряжённую тишину переполненного зала.
В голосе Бухарина внезапно зазвучали искренние нотки.
— Я около трёх месяцев запирался. Потом стал давать показания. Почему? Причина этому заключается в том, что в тюрьме я переоценил всё своё прошлое. Ибо когда спрашиваешь себя: если ты умрёшь, во имя чего ты умрёшь? И тогда представляется вдруг с поразительной яркостью абсолютно чёрная пустота. Нет ничего, во имя чего нужно было бы умирать, если бы захотел умереть, не раскаявшись. И наоборот, всё то положительное, что в Советском Союзе сверкает, всё приобретает другие размеры в сознании человека. Это, в конце концов, меня разоружило окончательно, побудило склонить свои колени перед партией и страной…
Голос Бухарина пресёкся, он помедлил, пожевал бледными губами.
— Чудовищность моих преступлений безмерна, особенно на новом этапе борьбы СССР.
Зал, казалось, не дышал. Бухарин сделал над собой усилие и ровным голосом произнёс:
— С этим сознанием я жду приговора.
Словно предвидя нынешние спекуляции по поводу «невинных жертв сталинского произвола», Бухарин вдруг предупредил, что не хочет и не примет никакой защиты с Запада.
— Я не хочу такой защиты! — с надрывом произнёс он.
В самом конце дня случился казус: подсудимый Розенгольц внезапно прервал свою речь и громко запел: «Широка страна моя родная», после чего упал на скамью и зарыдал. Ягода в своём последнем слове был предельно краток:
— Товарищ Сталин, товарищи чекисты, если можете, — пощадите!
Поздно ночью суд удалился на совещание.
В 4 часа утра, когда над Москвой занимался рассвет, был зачитан приговор. Чтение его заняло ровно полчаса. Из всех подсудимых в живых были оставлены лишь двое: врач Плетнёв получил 25, а Раковский 20 лет тюремного срока.
Оказавшись в камере, Бухарин попросил бумаги, и принялся сочинять прошение о помиловании. Он писал:
«… Я считаю приговор суда справедливым возмездием за совершённые мною тягчайшие преступления против социалистической родины, её народа, партии, правительства. У меня в душе нет ни единого слова протеста. За мои преступления меня нужно было расстрелять десять раз. Пролетарский суд вынес решение, которое я заслужил своей преступной деятельностью, и я готов нести заслуженную кару и умереть, окружённый справедливым негодованием, ненавистью и презрением великого героического народа СССР, которому я так подло изменил… Я рад, что власть пролетариата разгромила всё то преступное, что видело во мне своего лидера и лидером чего я действительно был.
Я твёрдо уверен, пройдут годы, будут перейдены великие исторические рубежи под водительством Сталина, и вы не будете сетовать на акт милосердия и пощады, о котором я вас прошу. Я постараюсь всеми своими силами доказать вам, то этот жест пролетарского великодушия был оправдан.
Николай Бухарин. Москва,
13 марта 1938 года.
Внутренняя тюрьма НКВД».
Отдав написанное, он принялся лихорадочно ходить по камере. Мысли его метались. Внезапно он застучал в дверь и снова попросил бумаги. Ему показалось, что он не полностью выразил своё раскаяние в содеянном.
«Прошу Президиум Верховного Совета о помиловании. Я глубоко виновен перед социалистической родиной и преступления мои безмерны… Я стою на коленях перед родиной, партией, народом и его правительством и прошу Президиум о помиловании».
Сутки спустя, 14 марта, прошение Бухарина (как и других осужденных) было отклонено.
Приговор привели в исполнение.
* * *
Любопытна судьба заговорщиков, купивших себе жизнь активным сотрудничеством со следствием. Радек и Сокольников отбывали наказание в разных местах, но были убиты сокамерниками в один и тот же день — 19 мая 1939 года.
Раковского начало Великой Отечественной застало в старинном Орловском централе. Осенью 1941 года, когда фашисты приблизились к Москве, и во всех местах заключения проводилась первая «зачистка», он был расстрелян вместе с М. Спиридоновой и О. Каменевой (женой Каменева и сестрой Троцкого).
Молоденькой сожительнице Бухарина, Анечке Лариной-Лурье, пришлось испить часть горькой чаши, выпавшей на её долю. К тому времени в СССР появился Закон о наказании не только заговорщиков (врагов народа), но и людей, так или иначе, с ними связанных. Хорошенькая хохотушка Анечка была взята под стражу через полгода после ареста Бухарина и выслана в Астрахань. Так поступали со всеми «чесирами» — членами семей изменников Родины. После расстрела Бухарина её вновь арестовали, уже в Астрахани, и сослали в Мариинские лагеря.
Когда началась реабилитация троцкистов, A. M. Ларина сделала сенсационное заявление: будто бы её муж, Н. И. Бухарин, накануне своего ареста сочинил послание «Будущему поколению руководителей партии» и заставил её выучить текст наизусть. Это «пламенное слово» расстрелянного мужа (смесь фальшивой патетики и дешёвой демагогии) она и поведала изумлённым современникам.
