Ежов мгновенно уловил: «Трилиссер!» Вот откуда сталинское раздражение. Тогдашняя неразговорчивость секретчиков объяснялась слишком просто: дело оказывалось не в халатности, а в предательстве. Вместо возмездия негодяям — сочувствие, даже содействие!

Сталин назвал ещё имена Агранова, Бокия… Как уберечься от измен? Возможны ли гарантии абсолютной надёжности?

К счастью, к такому разговору Ежов был готов. В системе закордонных служб приступила к исполнению своих обязанностей специальная команда Якова Серебрянского. Предателя Агабекова, завалившего более 400 наших агентов, да ещё и выпустившего на Западе паскудную книжонку, возмездие настигло в Париже, в одном из отелей. Его зарезали, тело уложили в чемодан и сбросили в Сену. Пыхнув трубкой, Иосиф Виссарионович вскинул на Ежова свой пронзительный летучий взгляд.

— Ну… а…

— Максимов недавно упал с Эйфелевой башни, — коротко доложил Ежов.

Облако густого дыма окружило сталинскую голову. Раздражение его прошло. Наступили самые приятные для Ежова минуты общения с Вождём наедине. Сталин становился доверительным.

— У нас что, — спросил он, — Бухарин на самом деле такой уж горячий охотник? Я смотрю: то он на Кавказе, а то вдруг на Памире!

И снова Ежов блеснул своей сообразительностью. Памир… А там рядом — Афганистан. А в Афганистане сейчас во всю хозяйничают немцы!

— Установлено, товарищ Сталин, что на Кавказе Бухарин регулярно связывается с Беталом Калмыковым.

Этот человек, Калмыков, считается лидером Северного Кавказа. А к этому региону нарастает интерес секретных служб Германии. Удалось засечь, в частности, проникновение немецкой агентуры в неспокойную Чечню. Воскрешается имя Шамиля…

Кавказ, и не только Северный, опасный регион в национальном смысле. Сколько стоило трудов его утихомирить! Но пепел всё же остался и местами тлеет, дожидается ветерка… На это и расчёт!

В самом деле, что это вдруг понадобилось слюнявенькому Бухарину сначала на Кавказе, а теперь ещё и на Памире?

И всё-таки напоследок Ежов осрамился. Расслабившись, он пропустил внезапный сталинский вопрос: Вождь вдруг заинтересовался Дольфусом. В голове Ежова замелькали всё эти Тибеты и Гипербореи. Шамбала… «Туле»… Оказалось же, что Дольфус — всего лишь имя австрийского канцлера, на которого совершили покушение фашисты. Но вот поди же знай!

Вернувшись из Кремля, Николай Иванович стремительно, как всегда, миновал вестибюль и, наклонив голову, быстро шёл по коридору. На приветствия сотрудников нарком не отвечал. В кабинете было тихо, сумрачно, плотные шторы от потолка до пола закрывали окна на Лубянскую площадь. Ежов швырнул папку, сорвал фуражку и плащ. Поколебавшись, растворил массивную дверь служебного сейфа и достал бутылку водки. К этому проверенному средству он пристрастился ещё в Семипалатинске. Заученным движением нахлестал в стакан привычную дозу (не до краёв), махнул двумя крупными глотками и прижал к губам рукав гимнастёрки. Хмель подействовал благотворительно: в голове возник туманчик, притупилась тревога в груди. Он сел за стол и уронил лицо в ладони.

Плохое это место для работы, Лубянка. В других наркоматах снимают (пусть иногда и с треском) и посылают на низовку. На Лубянке всё иначе. Здесь имеется свой трибунал, а трибунальцы по обыкновению дают не срок, а девять граммов свинца! Поэтому вся служба на этой проклятой Лубянке напоминает балансирование на канате…

Запах крови Янкель Блюмкин полюбил с детских лет, прислуживая старому резнику при забое коров.

Приготовление кошерного мяса обставлялось сложным ритуалом, освящённым многими веками. Обречённое животное не просто забивалось, а медленно обескровливалось. Это было целое искусство, вроде врачевания: резник протыкал жилы в определённых местах и обильно спускал живую кровь. Теряя кровь, корова превращалась в груду кошерного мяса. Оставалось лишь разделать её на куски… Занимаясь умерщвлением коровы, резник неумолчно бормотал ритуальные заклятия. Книгу с древними текстами перед его глазами обязан был держать мальчик-прислужник.

Оба брата Блюмкина, Исай и Лев, а также обе сестры, Роза и Лиза, стыдились родства с ним и нисколько не горевали, когда он покинул отчий дом и навсегда исчез из Одессы.

К изумлению родных, непутёвый Янкель сильно преуспел в жизни. Помогли этому события 1917 года. Для таких натур, как Блюмкин, великая игра по переустройству мира открыла широкие возможности. Он оказался в числе сотрудников Дзержинского. Глава ВЧК почему-то выделил шустрого талмид-хахама и поручил ему возглавить Первый отдел по борьбе с иностранным шпионажем. В опаснейшей «рулетке революции» Янкель Блюмкин сумел угадать счастливый номер.

Коридоры Смольного поразили Блюмкина: в них могли разъехаться встречные повозки. Высокие двери уходили под потолок. Блюмкин стал искать комнату № 75. За одним из столов сидел тощий еврей в очках. На взгляд Блюмкина, его съедала какая-то болезнь. Это был Трилиссер. Впоследствии он стал покровителем молоденького Блюмкина, но при первой встрече строго оборвал посетителя:

— Товарищ, вы задаёте слишком много вопросов! Из

Смольного аппарат ВЧК перебрался на Гороховую, где у Блюмкина появился свой кабинет.

Вскоре Блюмкин убедился, что в карательном ведомстве (на Гороховой, а затем и на Лубянке) подобрались отборные люди, чьи сердца не знали жалости.

Отдел, который возглавлял Блюмкин, назывался Первым, но выполнял подсобную работу. Призванный бороться с иностранным шпионажем, он ограничивался тем, что только наблюдал за иностранцами. Объектов для наблюдения имелось множество: американцы, немцы, французы, англичане. Но ни одного из них Блюмкин не смел тронуть пальцем. Попробуй тронь того же Рейли-Велинекого, если у него на руках удостоверение, подписанное самим Дзержинским! Но именно эти месяцы стали для Блюмкина превосходной школой. Он многое увидел и ещё больше уразумел. Деятельность чекиста сплошь да рядом не имела ничего общего с теми лозунгами, что пламенно выкрикивались с трибун. Понимание того, что было неведомо для остальных, наполняло душу Блюмкина сознанием собственной-исключительности, превосходства над толпой.

Из Блюмкина со временем выработался образцовый исполнитель.

Догадывались ли сотрудники его отдела о настоящей подоплёке своей работы? Блюмкин сомневался. Первый отдел комплектовался как попало, процветала текучка кадров. Всю подготовку операций, всю ответственность Блюмкину приходилось взваливать на себя. В те дни работникам Первого отдела приходилось нелегко. Служебные задания связывались с поисками повода для массовых расстрелов.

В первый день наступившего нового 1918 года председатель Совнаркома В. И. Ленин возвращался из Михайловского манежа, с митинга. На Симеоновском мосту по его автомашине был открыт беспорядочный огонь. Шофёр догадался дать газ, и машина выскочила из-под обстрела. Результат покушения вышел ничтожный: ехавший с Лениным швейцарский социалист Платтен получил лёгкое ранение в руку. На следующий день газеты взвыли, требуя крови буржуазии. Но… пошумели и затихли. Настоящего инцидента не получилось.

6 июля мир впервые услышал фамилию Блюмкина: в Москве вспыхнул мятеж эсеров.

Утром зловещего дня Янкель Блюмкин, ответственный сотрудник ВЧК, заявился в германское посольство, добился встречи с самим графом Мирбахом и убил его. Чудовищное преступление имело целью вызвать новое германское наступление (остановленное недавним Брестским миром). На этот раз немецкие войска непременно заняли бы и Петроград, и Москву.

По расчётам эсеровского руководства, не исключалось, что убийство германского посла вызовет Большую войну в Европе.

Янкель Блюмкин упивался своей ролью в организации столь масштабных катаклизмов. Он знал, что мятеж эсеров имел своё секретнейшее «Зазеркалье». Что стоило, например, пленение самого Дзержинского в штабе мятежников, помещавшемся в особняке Морозова в Трёхсвятительском переулке. Ненавидимый всеми глава ВЧК освободился из плена совершенно невредимым. Вернувшись на Лубянку, он в тот же день без суда и следствия расстрелял 13 своих самых близких сотрудников-чекистов. Казалось бы, не сносить головы и Блюмкину (по логике обстоятельств, он должен бы понести наказание первым). Однако с его отчаянной головы не упало и волоса. Вот что значит быть посвящённым!