Возмущение и страхи писателя были понятны, но, кажется, что он не замечал, что и до Фанстона американцы творили злодейские преступления по отношению к «туземцам», в том числе и на американской земле. Писатель словно не желал видеть, что воспитание американцев с детства на рассказах о честности Вашингтона-ребенка, идеализация других «отцов американской нации» и всей американской общественной системы вели не только к некритическому, однобокому освещению американской истории, но и порождали обманчивую уверенность в том, что американцы, воспитанные на идеалах демократии, свободы и гуманизма, защищены ими, как непробиваемой броней, что они в принципе не способны к злодейству. Это также порождало иллюзию того, что лишь Америка является носителем высшей морали, что всякий американец добродетелен от природы. Поэтому американцы, сталкиваясь с иными народами, не получившими американского воспитания и не жившими в США, не признавали за ними права на человеческое обращение. Непризнание же за неамериканцами права на человечность автоматически вело к игнорированию моральных норм и возрождению «ассирийских» методов ведения войны. Несмотря на резкость заявлений критика Марка Твена, Генри Джеймса и других представителей творческой интеллигенции не была глубокой, а потому она не оказала заметного воздействия на общественное сознание. Моральные же пороки американского общественного сознания, проявившиеся в ходе американо-филиппинской войны, продолжали усугубляться.

Хотя не исключено, что часть деловых людей, осуждавших американо-филиппинскую войну, поступали так по моральным соображениям, антивоенные выступления некоторых из них объяснялись прежде всего тем, что их интересы не были связаны с Тихоокеанским регионом.

Выступления же ряда профсоюзов, а также левых общественных и политических организаций против войны объяснялись прежде всего их борьбой против капиталистического строя, являвшегося для них заведомо аморальным и антигуманным. В то же время ряд профсоюзов выступали за войну, исходя из чисто корыстных и меркантильных соображений. Так, профсоюз типографов объявил, что поскольку присоединение новых земель будет означать увеличение производства публикаций на английском языке, то они приветствуют войну. Поддержал войну и профсоюз стекольщиков, заявив, что население вновь приобретенных колоний будет закупать оконные стекла. За войну выступил и профсоюз железнодорожников, объяснив, что отправка американских товаров в заокеанские земли прибавит им работы. Моральные соображения отступали под конъюнктурными соображениями о возможной материальной выгоде.

В ходе покорения земель Тихоокеанского бассейна Соединенные Штаты действовали так, как они до этого поступали в ходе войн против других народов, начиная с тех, что велись против индейцев, и кончая мексиканской войной. В то же время методы, которые применяли США на Филиппинах, были обычными в колониальных войнах того времени. К таким же методам прибегали французские колонизаторы в Алжире и тропической Африке, голландские — в Индонезии, английские колонизаторы в Индии и Южной Африке в XIX веке. Как и американцы, англичане в ходе англо-бурской войны строили концентрационные лагеря, прибегали к пыткам и массовому уничтожению мирного населения.

Победа США над Испанией, захват Филиппин и других земель в Тихом океане и Карибском море вызвали новый подъем шовинистических настроений в Америке. После подписания Парижского договора в американской газете появилась картинка: на географической карте 1898 года был изображен орел с государственного герба США. Правое крыло орла касалось вновь приобретенных островов в Тихом океане, конец его левого крыла дотрагивался до Кубы и Пуэрто-Рико. Подпись под картинкой гласила: «Десять тысяч миль от одного кончика крыла до другого». Для контраста тут же была помещена другая картинка, показывающая мир, каким он был сто лет назад: тогда орел значительно меньших размеров касался одним крылом Миссисипи, а другим — побережья Атлантики. Логично было предположить, что через сто лет весь мир окажется под сенью крыльев американского орла.

Уверенность американцев в своей способности стать ведущей державой мира опиралась на свидетельства экономического и технического развития США. С 1877 по 1899 год США увеличили производство стали почти в 19 раз, добычу угля в 5 раз, добычу нефти в 6 раз. За 30 лет в США было построено 140 тысяч миль железных дорог. Больше чем в 3 раза вырос объем всевозможной промышленной продукции. В промышленность и сельское хозяйство внедрялись новые машины, технические новинки, усовершенствованные методы производства. У. Фостер напоминал изобретения второй половины XIX века, которые были «полностью или частично американскими»: «вагон-холодильник (1868 г.), телефон (1876 г.), фонограф (1877 г.). электрическая лампа (1878 г.), линотип (1880 г.), фотографическая пленка (1892 г.), гусеничный трактор (1900 г.)». В 1901 году в воздух поднялся самолет, созданный братьями Райт. Успешно развивались новые отрасли промышленности — химическая и электротехническая. К 1894 году США стали ведущей страной мира по объему промышленного производства.

Правда, время от времени экономику страны поражали циклические кризисы (в 1873, 1885. 1894 и 1907 гг.). При этом всякий раз кризис приводил к перераспределению богатства: мелкие и средние предприниматели, как правило, разорялись, большая часть богачей еще более богатела. 3/4 промышленного производства США находились в руках 445 трестов с общим капиталом в 20 миллиардов долларов. К началу XX века свыше 90 % всех богатств страны было сосредоточено в руках 10 % населения США.

Несмотря на рост рабочего класса в стране (с 1869 по 1899 год число рабочих в обрабатывающей промышленности увеличилось в 2 раза) и увеличение численности профсоюзов, в США, в отличие от многих западноевропейских стран, так и не было создано массовой социалистической партии, представленной в выборных органах власти. В отличие от Европы, где рабочий класс был главной опорой быстро растущего социал-демократического движения, среди рабочих США были широко распространены представления о той, что существовавший в стране порядок обеспечивал всей равные права и возможности для успеха. Американцы воспитывались в духе некритического отношения к основам общественно-политического устройства своей страны и уверенности в том, что они живут в «лучшем из миров».

Политическая борьба в США была поставлена в рамки удобной для правящих классов двухпартийной системы. После гражданской войны в США эта двухпартийная система строилась на сочетании соперничества и сотрудничества между республиканской и демократической партиями. Правда, после победы первого республиканского правительства А. Линкольна в гражданской войне, а затем Реконструкции Юга, проведенной республиканскими президентами Джонсоном и Грантом, на пост президента в течение долгого времени почти постоянно избирали республиканцев: 19-й — Рутерфорд Хейс (1877–1881), 20-й — Джеймс Гарфильд (4 марта—19 сентября 1881), 21-й — Честер Артур (19 сентября 1881 — 4 марта 1885), 23-й — Бенджамин Гаррисон (1889–1893), 25-й — Уильям Маккинли (4 марта 1897 — 14 сентября 1901) были республиканцами. Лишь 22-м и 24-м президентом был демократ Гровер Кливленд (1885–1889; 1893–1897). И республиканцы, и демократы последовательно проводили политику в интересах влиятельных деловых кругов США.

Обладание громадными богатствами кружило голову денежным людям и их представителям во властных структурах. Характеризуя настроения правящей элиты США в конце XIX века, Юрий Мельников справедливо писал: «Лозунг «Америка для американцев» сменяется требованиями «всего мира для американцев», выхода США на мировую арену, открытия всех других стран для свободной деятельности американского капитала, использования силы для поддержания претензий на те или иные владения, сферы влияния, «опорные пункты», рынки сбыта, источники сырья и т. д.».