Первая смерть Остапа описывается так: "Гроссмейстер О.Бендер спал вечным сном в розовом особняке на Сивцевом Вражке".

Недалеко от Сивцева Вражка, в другом арбатском переулке, заснул вечным сном другой Мастер, чтобы получить в награду "вечный дом" с венецианским окном и вьющимся виноградом до самой крыши. О том же мечтал Остап, представляя "легкую безалаберную жизнь на берегу теплого океана, в воображаемом городе детства, среди балконных пальм и фикусов...".

Чего не достиг Остап, то удалось Мастеру, если заграница — это загробная жизнь, то и загробная жизнь — заграница, а смерть — эмиграция. Иными словами, Мастер добился именно того, о чем Булгаков просил советское правительство, — выезда за границу. Смерть персонажа обеспечила бессмертие автора, прорвав замкнутое время "Мастера и Маргариты". С замкнутым временем ильфопетровского романа этого не случилось. Почему? — А потому, что исходные мифы были

разные.

Булгаков, опираясь на евангельское чудо и счастливое детство, сделал ставку на бессмертие, Ильф, возможно, из-за отсутствия сантиментов к своему детству, построил мир на вечной смерти.

Подобно "Мастеру и Маргарите", "Золотой теленок" тоже содержит роман в романе — это Рассказ Остапа Бендера о Вечном жиде. Точно так же, как Ешуа Га-Ноцри — двойник Мастера, Вечный жид -двойник Остапа. До начала роковых событий, изложенных в "Рассказе", Вечный жид проживал в Рио-де-Жанейро — хрустальной мечте Останова детства и, более того, разгуливал там под пальмами в белых штанах, тех самых, которые были для Великого Комбинатора символом счастья. Вечный жид перешел румынскую границу, но не отсюда — туда, как пытался Остап, а оттуда - сюда, то есть пришел из загробной жизни. Далее: ему поручили передать подарок (контрабандный, как и товар, отобранный у незадачливого Остапа румынскими стражниками); поручение же это дала ему "одна кишиневская дама", в чем вечный старик, не имей он дырявой памяти, сразу должен был увидеть дурное предзнаменование: в мировой истории город Кишинев прославлен только еврейскими погромами. Подарок сей скиталец собирался вручить "киевским родственникам", что вызывает в памяти как киевского дядю Берлиоза, так и соответствующий эпизод из "Белой гвардии" с участием тех же петлюровцев, которые порубали Вечного жида. Петлюровцы продолжают начатое в Кишиневе мероприятие по переселению евреев в вечность (возможно, именно в память об этом событии Остап носил фуражку с гербом города Киева)...

Вообще "Рассказ о Вечном жиде" — это конспект обоих ильфопетровских романов: "пошлый старик", который "шатался по всему миру, не прописываясь в гостиницах и надоедая гражданам своими жалобами", — вылитый "человек без паспорта", М.С.Паниковский; географические маршруты Вечного жида — перечень романных ходов и, одновременно, культурно-исторический комментарий.

Так, заседание, на котором Вечный жид присутствовал, а "Колумбу не удалось отчитаться в авансовых суммах, отпущенных на открытие Америки", — возвращает нас к театру "Колумб" и его первопроходческому пафосу; расположившийся же рядом с заседанием пожар Рима — его Жид "видел еще совсем молодым человеком" — напоминает об апокалиптическом пожаре "Колумба" и мировом — Вороньей слободки. Индия, где непоседливый старец "прожил лет полтораста" и "необыкновенно поражал йогов своей живучестью и сварливым характером", — связана сразу с двумя значительнейшими духовными событиями в жизни Остапа: поисками смысла жизни на Востоке, то есть в номере "Гранд-отеля", где остановился индийский гость, и поисками личного счастья в Черноморске (роман с Зосей Синицкой).

Кроссворд

...Автор для персонажа, как судьба для человека: что пожелает, то и сделает, захочет — осиротит, не захочет — подбросит кучу родственников, хочет — женит, расхочет — разведет... Бессильные перед судьбой, мы отыгрываемся на авторах, с пристрастием допрошая, почему именно этими, а не другими анкетными данными они снабдили своих персонажей? Почему, например, Зося Синицкая не дочка, а внучка, и почему дедушка ее — ребусник?

Из дедушкиных творческих достижений авторы особо отметили шараду на модное слово "Индустриализация", которое Синицкий привычно разделил на шарадные части "Индус. Три. Али. За", а потом ловко зарифмовал:

Мой первый слог сидит в чалме,

Он на Востоке быть обязан.

Второй же слог известен мне,

Он с цифрою как будто связан..."

Оба слога нам давно и хорошо известны — это переведенная в поэтический ряд афиша, извещавшая о приезде знаменитого бомбейского йога Иоканаана Марусидзе.

Бомбейский йог — искомый слог в чалме, а поскольку Иоканаана Марусидзе мы разоблачили как факирское триединство Крестителя, Спасителя и девы Марии, второй слог — цифра "три" — есть ничто иное как пресвятая Троица. Что речь действительно идет о теургии, а не о какой-нибудь там пятилетке в три года, доказывает вторая строфа:

В чалме сидит и третий слог,

Живет он тоже на Востоке,

Четвертый слог поможет бог

Узнать, что это есть предлог.

Попросту говоря, весь эпизод со старым ребусником для авторов (Ильфа и Петрова) есть предлог щелкнуть и крепко щелкнуть антропософию по ее бледному вездесующему носу. Антропософский шарж исполнен в антропософском стиле — превращение любой наличной действительности в ребус, шараду, шарадоид, логогриф и загадочную картинку, подброшенную из высших сфер потусторонними интриганами. А что наличная действительность разумна, демонстрирует алгеброид, "в котором, путем очень сложного умножения и деления, доказывается преимущество советской власти перед всеми другими властями" (ср. арию индийского гостя — "Марш Буденного"). Что же до слова "Теплофикация", уяснением тайной символики которого гордился старый ребусник ("А третий слог, досуг имея, узнает всяк фамилию еврея"), — оно дорого нам связью не только с "индустриализацией", но и с мистической сутью самого Остапа Бендер-бея как "истребителя и теплотехника", то есть адожителя и Сатаны.

В качестве косвенного доказательства сказанного предъявляем название одного из самых популярных оккультно-антропософских журналов 10-х годов: "Ребус"; в качестве прямого — портрет Синицкого: "У Синицкого была наружность гнома. Таких гномов обычно изображали маляры на вывесках зонтичных магазинов. Вывесочные гномы стоят в красных колпаках и дружелюбно подмигивают прохожим, как бы приглашая их поскорее купить шелковый зонтик или трость с серебряным набалдашником в виде собачьей головы"

(ср. портрет Воланда: "...под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя") .

И еще один знак того, что ребусник пришел Оттуда

— его сходство с Вечным Жидом: у того и у другого бороды одной цветовой гаммы — желтоватая у Синицкого, зеленая у Вечного Жида — и такие длинные, что один свешивает ее под стол в корзину для бумаг, другой — в Днепр...

Займемся внучкой. Единственно в ней для нас интересное — имя. Женские имена в романах Ильфа и Петрова, как правило, просты по звучанию и не головоломны по смыслу: Эллочка Щукина (соревнование меж именем и фамилией, как между самой Эллочкой и дочерью Вандербильта) ; Фима Собак (смешно); Елена Станиславовна Боур (с оттенком заграничного шика); Лиза (тургеневское) ; генеральская Варвара; Грицацуеву и вовсе зовут "мадам"... Не будь дедушки, мы и на Зосю не обратили бы внимания.

Спрашиваем у знакомых: почему Зося — Зося? Отвечают: — ясное дело — полька. — Откуда, — спрашиваем,

— известно, что полька?

— Из текста, — отвечают.

Поясняем: в тексте о том, что семейство Синицких польское, и слова нет.