Ночью — станция Красноуфимск. Перед сном Маяковский решил прогуляться. Мороз трескучий.

— Чувствую уральский воздух. Уже похоже на север, Заставляю себя гулять на морозе: надо привыкать, поскольку я в принципе южанин.

Свердловск только просыпался.

Газетчики начинали свой крикливый день. Я позвал парня, взял свежие газеты. Маяковский привычно вонзил глаз:

— Смотрите — статья. И даже с портретом. Интересно!

Редкое явление: «Уральский рабочий» посвятил приезду гостя большую статью. Автор И. Нович, ныне известный литературовед, обстоятельно рассказал о творческом пути поэта, проанализировал поэму «Хорошо!». Он писал: «Владимир Маяковский — один из наиболее ярких представителей поэзии нашей пооктябрьской, революционной эпохи». И там же: «Приезд Маяковского на Урал — бесспорно глубоко положительное явление, становящееся особенно ценным в свете общего, наблюдающегося сейчас оживления литературной жизни области».

Первое выступление Маяковского ― в «Деловом клубе». Ему предшествовала любопытная история.

Я приехал в Свердловск еще 7 января и вел переговоры с заведующим этим клубом об аренде зала для вечера Маяковского на 26 января.

Он принял меня более чем равнодушно и выдвинул такие условия, с которыми нельзя было согласиться. Я ушел расстроенный. На следующий день, в воскресенье, я снова явился сюда, надеясь, что все же удастся убедить зава. Но… вторичная осечка. Загрустил. Скис.

Неожиданно мне навстречу по тускло освещенному коридору — группа людей. Среди них — Анатолий Васильевич Луначарский.

Я хотел пройти незамеченным. Но Анатолий Васильевич протянул руку:

— Здравствуйте! А вы что здесь делаете?

— Я здесь с Маяковским.

— Как, Владимир Владимирович здесь? Приятно, очень приятно.

— Маяковского самого пока нет, — уточнил я. — Я договариваюсь об его вечерах на конец января.

— Пожалуйте с нами, — указал мне на открытую дверь Анатолий Васильевич. И повел в комнату, где был накрыт стол.

Потом в дверях мелькнула фигура заведующего клубом. Он разглядел, должно быть, меня. В этот день мы с ним обо всем договорились.

Когда я рассказал Маяковскому эту историю, он засмеялся:

— Нам повезло на подхалима!

В то время в Свердловске гастролировали эстрадные сатирики Рим и Ром. Имея это в виду, Владимир Владимирович сделал на вечере такое оригинальное вступление.

— Рим-Ромы выступают с эстрады. Певцы, куплетисты и музыканты имеют аудиторию, а поэты — нет. Поэтов — на эстраду, искусство — а массы!

Сам он в тот вечер выступал в переполненном зале.

После выступления в «Деловом клубе» местные журналисты организовали нечто вроде банкета. Маяковский был весьма тронут.

Он осматривал город, заводы, новостройки.

В воскресенье на розвальнях отправились смотреть могилу последнего русского царя. Привезли тулупы. «На ваш рост нелегко подобрать», ― пошутил предисполкома А. И. Парамонов.[37]

Побывали и в доме, где был расстрелян Романов.

Читая потом стихотворение «Император», написанное под впечатлением этих экскурсий, поэт говорил:

— Конечно, как будто ничего особенного — посмотреть могилу царя. Да и, собственно говоря, ничего там не видно. Ее даже трудно найти, находят по приметам, причем этот секрет знаком лишь определенной группе людей. Но мне важно дать ощущение того, что ушла от нас вот здесь лежащая последняя гадина последней династии, столько крови выпившей в течение столетий. Когда я был гимназистом, я «имел счастье» наблюдать встречу царя в Москве. Нас вывели на Тверскую для показа этого представления. Вот об этих «встречах» здесь и идет речь:

Помню — / то ли пасха, / то ли — / рождество: / вымыто / и насухо / расчищено торжество. / По Тверской / шпалерами / стоят рядовые, / перед рядовыми — / пристава. /… / На всю Сибирь, / На весь Урал / метельная мура. /… / — Будто было здесь?! / Нет, не здесь. / Мимо! — / Здесь кедр / топором перетроган, / зарубки / под корень коры, / у корня, / под кедром, / дорога, / а в ней — / император зарыт.

Он предварял и стихотворение «Екатеринбург — Свердловск»: — Был захолустный Екатеринбург, а теперь — растущий и преображающийся Свердловск. А что еще будет! Ведь это только начало!

…как будто / у города / нету / «сегодня» / а только — / «завтpa» / и «вчера».

Свердловск очень нравился Маяковскому, в особенности его молодежь: «северное» спокойствие аудитории, умение слушать.

Днем он читал для комсомольского актива, вечером — для студентов Уральского политехнического института. Молодежь следила за каждым его движением, ловила каждое его слово.

В газете появилось трогательно-наивное и вместе с тем деловое объявление:

«Сегодня в клубе рабкоров состоится занятие литгруппы „На смену“ совместно с рабкорами Свердловска. Беседу проведет поэт Вл. Маяковский. Вход по особым билетам, разосланным по рабкоровским кружкам».

Но самым важным было то, что за пять дней пребывания в Свердловске Маяковский написал три стихотворения, О двух я уже упомянул. Назову еще «Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру», которое он обычно объявлял несколько иначе: «О моем вселении…» Интересна история этого стихотворения. Сестра поэта — Людмила Владимировна — рассказывала, что брат помог приобрести им (матери и сестрам) квартиру в новых кооперативных домах Трехгорной мануфактуры. Впервые войдя в нее, он спросил: «Это у всех рабочих квартиры с ванной?» Тогда, вероятно, и родилась мысль написать стихотворение о вселении в новую квартиру. Здесь, в Свердловске, побывав в хорошем общежитии и в новых домах, куда вселялись рабочие Верхне-Исетского завода, он снова вернулся к этой теме.

Однажды после чтения «Ванны» какой-то парень спросил Маяковского: «Вот вы пишите „ванна“, так это ж редко, у кого ванна! Это не реально!»

— Важна сама идея. Если уж начали строить с ваннами — дальше пойдет быстрее. Так, по крайней мере, должно быть, и я уверен, что так и будет.

30 января утром в Свердловске на вокзале я узнал, что через час должен пройти вчерашний «курьерский» из Владивостока. С трудом дозвонился в гостиницу Маяковскому (автоматов тогда еще не было). Собрав срочно вещи (свои и мои), он примчался на извозчике. Оказалось, что мягкий вагон «заболел» и его собираются отцепить, а пассажиров разместят кого куда. Билетов пока не дают. Я разыскал начальника поезда.

— Для Маяковского сделаю все, что могу. Только обязательно познакомьте меня с ним. Какой он из себя?

Пока поезд маневрировал, появился и Маяковский с носильщиком.

Начальник выполнил свое обещание и единственное двухместное свободное купе в «международном» предоставил нам.

Повезло, что и говорить!

Тут необходимо сделать отступление весьма принципиального характера: через сорок шесть лет в свердловском сборнике «Поиск» (1974 г.) отведено место и пребыванию Маяковского на Урале.

Автор очерка справедливо делает оговорку: «О предельной точности всегда говорить рискованно. А здесь тем более: ведь сам я не был очевидцем описываемых событий…» Но далее начинает фантазировать, рассказывая, как провожали Маяковского на ночь глядя на перроне свердловского вокзала — кто именно провожал и о чем беседовали и, дав волю воображению, приводит даже подробности процесса работы поэта в самом вагоне, отвозившем нас в Пермь. Источник ясен: автор использовал материал солидного тома «Литнаследства» (№ 65), в котором речь идет о предсмертных набросках поэта, якобы написанных в январе 1928 года. Эта датировка мотивируется лишь тем, что они вписаны в записную книжку рядом со стихами, действительно созданными во время пребывания Маяковского в Свердловске. Удивительно, как могла незаметно проникнуть в этот том следующая за стихами:

Уже второй / должно быть ты легла / Покой благой / в ночи Млечпуть серебряной Окою / я не спешу и молниями телеграмм / Мне незачем тебя / будить и беспокоить -

такая абсурдная фраза: «Строки эти приходят во время поездки в Свердловск, звездной ночью, навевающей покой…» И дальше автор статьи В. А. Арутчева вдается в область художественного вымысла.