Уриэль да Коста был одним из тех, кто отказался подчиняться. Его автобиография, выдержки из которой приводятся ниже, служит лучшим источником сведений по этой эпохе[179]. Он родился в португальском Опорто в 1585 году в семье богатого конверсо. Да Коста учился на священника и служил в местной церкви, пока в 1615 году не переехал в Амстердам с матерью и четырьмя братьями. Почему он вернулся в иудаизм, лучше всего рассказал он сам:
Я был воспитан в римской католической религии и очень боялся вечного проклятия. По этой причине я все время изучал Новый Завет и другие священные книги… Однажды я почувствовал, что совершенно запутался… Мне казалось невозможным признаться в своих грехах, чтобы получить полное прощение, как положено в католической традиции… Я начал сомневаться в истинности того, чему учился всю жизнь, и попытался примирить веру с разумом, потому что разум нашептывал мне вещи, совершенно противоречащие вере…
Надеясь найти удовлетворение в другой религии, я начал читать книги Моисея и еврейских пророков, хорошо зная о прошлом великом соперничестве между евреями и христианами. В Ветхом Завете я нашел множество такого, что противоречило Новому Завету. Как известно, Ветхий Завет чтут и евреи, и христиане, а Новый — только христиане. В итоге я начал склоняться к Моисеевой вере и решил жить по его закону, так как он получил закон от Бога, ну или так он утверждал, а себя считал только посредником…
Учитывая все это, а также и то, что в моей стране не было свободы вероисповедания, я решил уехать. Я покинул прекрасный дом, построенный отцом, и без колебаний оставил церковную должность. Мы сели на судно, подвергая себя опасности, — ведь лица еврейского происхождения не имели права уехать без разрешения короля. Со мной были мать и братья, которых я тоже убедил своими аргументами… Это было дерзкое предприятие и очень опасное в случае провала, так как в нашей стране даже обсуждать религиозные вопросы было небезопасно. После долгого путешествия мы прибыли в Амстердам, где евреи могли жить свободно и соблюдать заповеди. Я испытывал настоящее вдохновение и, вместе с братьями, немедленно сделал обрезание.
Уриэль понимал иудаизм в соответствии с Ветхим Заветом. Он хотел найти библейскую религию, которой давно уже не было. Как многие другие конверсос, он основывал свои представления на Ветхом Завете, изложенном в христианской Библии. Вместо этого да Коста столкнулся с иудаизмом диаспоры, который опирался на толкования и комментарии мудрецов и был, скорее, религией Талмуда, чем Торы. Желая жить по заповедям, да Коста отверг множество более поздних обычаев, не упомянутых в Пятикнижии Моисеевом.
Приезжая в Амстердам, крещеный еврей сразу попадал в объятия раввинов. Не важно, каким закоренелым идолопоклонником он был в «Вавилонском изгнании», его все равно принимали. Однако теперь, когда он возвращался в лоно иудаизма, раввины начинали душить его законами:
После нескольких дней в Амстердаме я начал понимать, что обычаи и учреждения евреев Амстердама совершенно не соответствовали тому, о чем писал Моисей. Если бы заповеди Моисея соблюдались со всей строгостью, то евреи не могли выдумать множество вещей, отклонявшихся от этих заповедей. Было несправедливо, что человек, отказавшийся от безопасной жизни дома ради свободы в иной земле, отказавшийся от всевозможных благ, сталкивался с подобным обращением…
Уриэль не скрывал своих взглядов и открыто обвинял членов «Маамада», исполнительного комитета синагоги, в изобретении новой Торы: «Они зовут себя мудрецами еврейского народа и изобретают множество законов, которые совершенно противоречат вере, и делают все это ради того, чтобы сидеть в первом ряду в Храме и получать особое уважение на рынке»[180].
В 1623 году произошли два происшествия, повлекшие изгнание да Косты из общины. Племянник, который «жил со мной, пошел к руководителям общины и сказал, что я пишу книгу, не соответствующую еврейским законам, и добавил, что я просто не могу быть евреем». Вскоре после этого да Коста встретил двух новоприбывших и «отговаривал их от присоединения к общине, говоря, что они не представляют себе бремя, которое собираются взвалить на себя».
Я попросил их не рассказывать о нашем разговоре евреям. Но эти подлецы предали меня… Узнав о разговоре, старейшины общины встретились с раввинами, кипевшими от ярости. Началась открытая война. Раввины и люди начали преследовать меня с удвоенной ненавистью и причинили мне столько вреда, что я мог отвечать лишь справедливым презрением.
Исключенный из синагоги, он оказался в изоляции. «Даже братья, которых я учил, отвернулись от меня. Они так боялись властей, что не приветствовали меня, встретив на улице». После смерти жены Сары единственным человеком, с которым он мог говорить, был его благочестивый домовладелец. Через семь лет да Коста сдался. Он попросил принять его обратно и согласился на унизительную церемонию, которую «Маамад» установил для возвращающихся в общину. В назначенный день:
Я вошел в синагогу, переполненную мужчинами и женщинами, пришедшими посмотреть на представление. Когда настало время, я поднялся на кафедру… и громко прочитал список прегрешений, закончив словами: «Я заслуживаю умереть тысячу раз за то, что совершил…» Затем служка сказал мне идти в угол и раздеться. Я разделся до пояса, обмотал голову полотенцем и снял обувь. Служка привязал меня за руки к одной из колонн. Подошел кантор и нанес мне 39 ударов кожаным хлыстом, согласно закону, позволяющему 40 ударов. Но они были настолько совестливы, что боялись случайно нанести мне больше ударов, чем позволяет закон. Во время бичевания я читал псалом.
Когда это закончилось… я оделся и распростерся у порога синагоги, а служка держал мою голову. Все прихожане, мужчины, женщины и дети, прошли на улицу, наступая на нижнюю часть моих ног. Никакая обезьяна не придумала бы более безвкусную, унизительную и смехотворную процедуру. Когда все ушли, я поднялся и кто-то помог мне отряхнуть пыль, чтобы никто не мог сказать, что со мной обошлись недостойно. Хотя они только что бичевали меня, теперь они испытывали жалость, погладили меня по голове, и я пошел домой.
Немного позже, в 1640 году, Уриэль да Коста купил пистолет, пришел домой, приставил ствол к виску и нажал на курок. Никто из родных не осмеливался поддерживать его открыто, но после смерти да Косты один из младших братьев уехал в Новый Свет, чтобы избавиться от еврейской версии Святой инквизиции, а другие родственники, настроенные также воинственно, посвятили свои силы борьбе за гражданские права в Европе и Новом Свете. Во второй половине XVII века везде, где евреи боролись за свои права, можно было встретить представителей семьи да Коста[181].
Суд над Уриэлем да Костой и его страданиями рисуют портреты раввинов еврейской общины Амстердама в самом мрачном свете. Самуэль Палаччи пришел бы в ужас от такого обращения. Наверняка многие члены общины неохотно поддержали эту жестокость. Не будучи фанатичными последователями религии, они выполняли указания тех, кто был таковыми. Есть некая историческая аномалия в том, что религиозные еврейские лидеры, пережившие преследование со стороны религиозных фанатиков, создали свою инквизицию, вместо того чтобы терпимо относиться к другим евреям. И хотя никого не держали в темных подземельях, не раздевали догола, не вешали на дыбу[182], жизнь изгнанных из общины была разрушена.
Самому известному изгнаннику было девять лет, когда он наступил на распростертое тело да Косты у порога синагоги. Знаменитый философ Барух Спиноза открыто высказал сомнение в каждом религиозном запрете иудаизма и в том, что Библия несла Слово Божье. Как и Уриэль, он был «проклят днем, проклят ночью, проклят, когда уходит и проклят, когда приходит». Но, в отличие от да Косты, сегодня Спинозу почитают как великого мыслителя эпохи Просвещения и одного из самых видных деятелей в еврейской истории.
