В 1620 году община Амстердама, насчитывавшая около 200 семей, распалась на три части, каждая из которых сплотилась вокруг своей синагоги — Неве-Шалом, Бейт-Яаков и Бейт-Исраэль. Эти фракции с разной степенью строгости соблюдали обряды. Получив возможность стать такими же ортодоксами в своей вере, как старые христиане, оставшиеся на Пиренеях, в своей, некоторые евреи стали фанатиками, но другим это было ни к чему. Многие, избавившись от католической метафизики, ограничивались соблюдением небольшой части обрядов. Иные вообще отказались от какой бы то ни было религии. Такое же разнообразное отношение к вопросам веры наблюдалось и среди детей[154]. Несмотря на разногласия по вопросам религии, члены общины работали сообща в благотворительных целях, чтобы поддерживать бедняков и спасать братьев из стран идолопоклонников (каковыми считались Испания и Португалия). В 1639 году Яаков Палаччи, племянник Самуэля, убедил все три фракции молиться вместе в здании, которое он купил и назвал «Талмуд Тора» («Изучение закона»). Из уважения к Самуэлю Палаччи, воссоединенная община сделала своей эмблемой феникса[155]. «У Моисея Микеланджело есть рога, у Моисея Рембрандта — нет», — такими словами один историк описал ежедневные зарисовки еврейских соседей художника-голландца, привыкшего наблюдать еврея в его среде[156]. Голландцы не терпели предрассудков, когда речь заходила о деньгах. Кальвинизм был религией бизнесменов, работа определяла их сущность, прибыль считалась частью пути к спасению, процветание однозначно расценивалось признаком Божественной милости. В отличие от испанской знати, считавшей себя превыше торговли, кальвинисты полагали работу своим призванием. Они верили, что «работа — это молитва»[157]. Девизом морских гёзов было: «Помогай себе сам, и тогда Бог тебе поможет»[158]. Голландская свобода имела экономическую составляющую. Местные жители приветствовали евреев как предприимчивых торговцев, готовых рисковать в разных областях ради своих интересов. Связанные наследием, языком и взаимным доверием с другими сефардскими общинами, пришельцы создали первую всемирную торговую сеть. Самуэль Палаччи открыл торговые врата в Северную Африку, а оттуда — в Османскую империю, другие эмигранты имели капитал и связи с торговцами в Новом Свете, Леванте и на Пиренейском полуострове. Во все эти районы голландцы не имели доступа ранее[159]. Хотя евреи не были так богаты, как голландские магнаты, контролировавшие торговлю рыбой, зерном и другими товарами массового потребления, их экономический вклад был весом. Один исследователь отметил: «Еврейская торговля, особенно торговля сахаром, была двигателем золотого века Голландии… По масштабам это можно сравнить с оборотами и влиянием голландских Ост-Индской и Вест-Индской компаний»[160]. В 1636 году амстердамские евреи составляли 1 процент населения, но контролировали 10 процентов городской торговли и, занимаясь в основном дорогими товарами, владели 20 процентами прибыли. Их общий вклад был еще больше, так как эти данные не включают прибыль от совместных с голландцами предприятий и комиссионные от транзитной торговли[161]. На протяжении столетий евреи составляли торговое сословие Пиренейского полуострова. Вынужденные уехать на заре эпохи Великих географических открытий, эмигранты в Амстердаме (совместно с теми, кто остался на полуострове) с самого начала стали главными торговцами колониальными товарами Испанской империи[162]. Особенно справедливо это было для Португалии, где в руках их партнеров сосредоточилась большая часть торговли. Один богатый торговец из Лиссабона обратил внимание на это положение в Португалии. Желая смягчить преследование Священной канцелярии, он писал, обращаясь к монарху: Короли Португалии владеют морем… а живая кровь всего — торговля, которая поддерживается исключительно людьми еврейского происхождения. Благодаря им торговля процветает, а без них она зачахнет, так как старые христиане из дворян не уважают торговцев и не имеют таких навыков, как торговцы еврейского происхождения[163]. Хотя торговое искусство амстердамских евреев являлось важным элементом экономического роста в молодом государстве, необходимо отметить, что золотой век Голландии наступил еще до прихода евреев. Когда Самуэль Палаччи впервые встретился с принцем Морицом, Голландия уже была процветающим торговым государством. В Амстердаме действовал сырьевой рынок, голландская Ост-Индская компания вытесняла португальцев с азиатских рынков, голландцы контролировали работорговлю, с их верфей сошла большая часть торговых судов Европы[164]. Основу торговли при этом составляли товары низкой стоимости, продававшиеся большими партиями: зерно, древесина, железо и соль. Перемены произошли после появления еврейских торговцев, которые специализировались на более дорогих товарах: пряностях, сахаре, табаке и драгоценных металлах. Как купцы, занимавшиеся колониальным импортом в Испании и поддерживавшие отношения с конверсос по всему миру, они помогли превратить порт, торговавший рыбой и зерном, во всемирный супермаркет. Гавань Амстердама, вмещавшая сотни иностранных судов, выглядела как шевелящийся лес матч и снастей. Пока суда дожидались своей очереди, чтобы разгрузиться и забрать ценные товары из портовых складов, выстроившихся вдоль каналов, моряки из всех стран мира проводили время в припортовых кабаках и борделях. В тюрбанах и с серьгами в ушах, они резко отличались от голландцев, носивших в основном скромные черно-белые одежды. Тут можно было встретить французов в париках, колоритных итальянцев и многих других иностранцев в национальных костюмах. Голландская республика была аномальным образованием. В эпоху королей и императоров, претендовавших на власть Божьей милостью, молодая нация казалась «островом буржуазной терпимости в океане теократического абсолютизма»[165]. Сефарды, привыкшие к общению с испанской знатью, обладали хорошими манерами и могли держаться на равных с самыми влиятельными жителями города. Представители высокой светской культуры, они обладали безупречными манерами и привыкли вращаться в лучших христианских кругах. С самого начала сефарды чувствовали себя как дома в этом космополитическом окружении и вели светский образ жизни, будучи уверенными в своих силах. Они жили в роскошных особняках, оплачивали музыкальные и театральные постановки и поэтические состязания, а также устраивали дорогие приемы. Они формировали философскую и литературную элиту и учреждали многочисленные организации, определявшие различные аспекты общинной жизни. Они часто посещали игорные дома Самуэля Перейры и Абрахама Мендеса Васкеса и популярный бордель, где трудились еврейские проститутки из Германии[166]. Как и другие религиозные диссиденты, нашедшие в Нидерландах приют, эмигранты из Испании и Португалии обнаружили, что могут быть верны и Голландии, и своей вере. На вид они не слишком отличались от своих голландских соседей, но долгие поколения предков на полуострове оставили их лояльными своей старой культуре и языку. Прибыли ли они прямиком с Пиренеев или же из других общин, эмигранты называли себя членами La Nação, португальской нации. На берегу реки Амстел раскинулась Еврейская широкая улица (Jodenbreestraat), похожая на миниатюрный Лиссабон или Мадрид: вернуться Prinz, The Secret Jews, 74. В 1660 году Исаак Оробио де Кастро так описывал ситуацию в Амстердаме: «Есть такие, кто делает обрезание сразу по приезде и жаждет изучать то, что забыли его предки за годы злоключений… Есть и другие, находящие удовольствие в логической казуистике… они суетливы, заносчивы и ставят себя превыше других, потому что считают себя всезнающими… они принимают счастливое бремя иудаизма, но их суетность не позволяет им принять наше учение полностью… Проблема в том, что молодежь восхищается ими и подражает им. Они быстро низвергаются в бездну отступничества и безверия». вернуться Odette Vlessing, «Samuel Palache: Earliest History of Amsterdam Portuguese Jews», in Dutch Jewish History, vol. 3 (Jerusalem: The Institute for Research on Dutch Jewry, 1993), 52. вернуться Simon M. Schama, «А Different Jerusalem: The Jews in Rembrandt’s Amsterdam», in The Jews in the Age of Rembrandt, ed. Susan Morgenstein and Ruth Levine (Rockville, Md.: The Judaic Museum of the Jewish Community Center of Greater Washington, 1981), 3. вернуться Swetschinski, «Conflict and Opportunity in Europe’s Other Sea: The Adventure of Caribbean Jewish Settlement», American Jewish Historical Society (December 1982), vol. 2, 216–217: «Старые христиане Португалии традиционно пренебрегали занятием торговлей… Неудивительно, что новые христиане обратились к этой профессии, испытывавшей нехватку рабочих рук и недооцененной с социальной точки зрения… Новые христиане составляли 65–75 % от купечества Португалии, хотя их доля в населении не превышала 10 %». вернуться John J. Murray, Amsterdam in the Age of Rembrandt (Norman: University of Oklahoma Press, 1967), 49. вернуться Schama, «А Different Jerusalem», 8: «Евреев хотели использовать в самых сомнительных отраслях экономики, куда предпочитали не вкладывать деньги даже самые смелые инвесторы». Евреи в Голландии могли заниматься только самыми опасными предприятиями, например вторжением в Новый Свет и нападениями на испанский «Серебряный флот». Автор цитирует Elie Luzac, The Wealth of Holland, vol. 1 (1778), 63, 501: «Только в 1612 году, подражая евреям, нашедшим убежище среди них, голландцы начали строить свои корабли и отправлять их в разные уголки Средиземного моря». вернуться Ibid., 54, 62–63: «С момента прибытия в Амстердам евреи контролировали торговлю сахаром. В письме Генеральным Штатам „португальские“ купцы Амстердама отмечали: „За 12 лет перемирия с испанцами ежегодно их суда доставляли в Голландию тысячи мешков с сахаром… Судоходство и коммерция значительно развились, и каждый год от 12 до 15 новых судов присоединялись к торговле… Мы настолько преуспели, что перевозили все португальские каравеллы с сахаром в тех водах“. Торговцы описали и выгоду, которую Голландия извлекала из их торговли с Бразилией: „Главным результатом торговли стало строительство сахарных заводов. Четверть века назад их было три или четыре, а сегодня только в Амстердаме их двадцать пять. Сахар поступает в Голландию, Францию, Германию, Англию и на восток“». Cornells Ch. Goslinga, The Dutch in the Caribbean and on the Wild Coast 1580–1680 (Asen, the Netherlands: Von Gorcum, 1971), 149. Во время перемирия голландско-«португальский» союз контролировал две трети европейской торговли с Бразилией. вернуться Jonathan I. Israel, «The Changing Role of the Dutch Sephardim in International Trade, 1595–1715», in Dutch Jewish History, vol. 1, ed. Jozeph Michman (Jerusalem: Tel Aviv University, 1984), 33: «Сефардские купцы Нидерландов предпочитали торговать с португальскими колониями… через Лиссабон». вернуться Ibid., 36: «Во время перемирия основные контракты по фрахту судов, заключенные сефардами, относились к плаванию в Португалию и из нее». вернуться Dorothy R Zeligs, A History of Jewish Life in Modern Times (New York: Bloch Publishing Company, 1940), 109: «В XVII веке голландцы владели более чем половиной всех торговых судов Европы». вернуться Schama, «А Different Jerusalem», 6: «Голландская республика представляла собой прототип терпимого, плюралистичного общества, позволяющего исповедовать любую веру, не опасаясь обвинений в двойной лояльности». вернуться Daniel М. Swetschinski, Reluctant Cosmopolitans: The Portuguese Jews of 17th Century Amsterdam (Portland, Ore.: Littman Library of Jewish Civilization, 2000), 62. |
