Об одном из них, Бакурском Сергее Ивановиче, старшем помощнике прокурора города Южно-Сахалинска, и хочу рассказать.

Первый раз я встретил этого человека в 1978 году, когда меня, тогда еще молодого следователя, перевели из островной глубинки в областной центр.

Что бросилось мне в глаза?

Невысок... По-русски прост и одновременно красив лицом... С зачесанной назад, на старый манер, густой с проседью шевелюрой...

Вот, пожалуй, и все.

Если быть откровенным, трудно было первое время выделить его из числа новых товарищей по работе, ибо главное место в своих привязанностях отводил, конечно же, не тем, кто старше, а сверстникам.

Работа ладилась поначалу, все вроде бы получалось. Это продолжалось довольно долго, как вдруг наступила тяжелая полоса: по ряду причин прокуратуру покинуло сразу несколько следователей, и, будто специально выбрав момент, повалили дела. Казалось, конца и края им нет: не успевал закреплять результаты по одному преступлению, как на другое ехал, на третье... Дня не было, чтоб на рабочем столе не появлялась новая папка!

И никто тебе — единственному знающему все материалы дела— здесь не поможет. Ты и только ты держишь в руках нити расследования, помнишь обо всех деталях, обстоятельствах преступления... А ведь за каждым уголовным делом, как правило, судьба человека. Потому и сидят часто следователи ночами, не знают праздников, выходных. Заменить их трудно...

В таком фактически положении оказался и я: кипа дел, сил и времени не хватало, настроение катастрофически падало...

Тогда-то, заметив мое состояние, и зазвал он меня в свой кабинет.

— Садись, — показал на стул, а сам стал возиться с чайником и стаканами. — Кофейком угощу. — И желая, видимо, подбодрить, улыбнулся. — Что невесел?

— Да так... — махнул я рукой.

— Небось дел нахватал? Сколько уже?

— Много, — вздохнул я. — Шестнадцать...

Он засмеялся.

— Всего-то?! Э, брат... не видел ты наших дел! — И подал стакан с кипятком. — Вот как ты, сидел, помню, лет тридцать назад один из наших, качал головой: «Не могу, — говорит. — Все. Двадцать восемь дел в производстве!»

Я посмотрел на Бакурского.

— Что... серьезно?

— А то! Неделями домой не ходили. Прикорнешь в кабинете— и вновь за допрос. Не то, что сейчас... Ладно, пей. Кофе вон, сахар. Клади. Не стесняйся. — Он снял китель со звездами советника юстиции в петлицах, повесил на стул и сел. — Рассказывай...

— О чем? — недоуменно пожал я плечами.

Он размешал кофе, потрогал горячий стакан, взглянул на меня.

— О работе. О чем же еще? Как настроение? Как дела?

Рассказывать-то как раз и не хотелось, но минуту спустя, подкупленный доверительным тоном его, я уже говорил о наболевшем: оголенном следствии, небывалой нагрузке, усталости. Рассказал и о том, что всю ночь накануне провел на месте происшествия, осматривая квартиру потерпевшего К., однако ничего, что помогло бы выйти на преступников, увы, не нашел...

Он не перебивал, слушал, потом, сделав паузу, тихо спросил.

— Давай откровенно. До сих пор работалось хорошо?

— Нормально.

—А кто создал эту, нормальную обстановку? Кто? Мы. Из года в год создавали. И такая, как сегодня у вас, нагрузка была — уже говорил — не в диковинку. Обыкновенной, повседневной была... Чем жили? Надеждой, что со временем меньше станет преступников, меньше дел... И знаешь,—лукаво прищурил глаза,— выдержали, добились-таки своего! Мы добились. Неужели же вы слабее?!

То ли от кофе, то ли от слов его, но я, впервые в те трудные дни, почувствовал себя не усталым. И в свою очередь улыбнулся.

— Конечно, нет: не слабее. Выдержим. — И вздохнул: — Тяжко вот только...

Он вскинул брови.

— Кто говорит, что легко? Сколько б дел ни было, легче не станет За ними трагедии! Рушатся судьбы! Поэтому тяжело.— Отпил кофе, поставил стакан. Задумался. — Значит, осмотр квартиры К. не дал ничего... — Помолчал. — А может, плохо смотрели?— Смерил взглядом меня, словно прикинул, стоит ли говорить. — Хочешь, расскажу... Об одном преступлении? Два дня бились с осмотром дома. Благодаря лишь осмотру этому и раскрыли убийство...

— Где? — скорей из уважения к Бакурскому, нежели из интереса спросил я: сколько убийств — столько не похожих одна на другую ситуаций...

— Здесь. В городе. — Он встал, подошел к шкафу, открыл его. — Вот Копия обвинительного заключения по тому делу. Я за прокурора остался тогда, потому со следователем и выезжал. А после — так уж случилось — и вел дело, и заканчивал сам. Посмотри.

Я взял листы.

На первой странице, по печатному тексту, наискось, кто-то вывел толстым синим карандашом: «Высшая мера — расстрел». И ниже: «Приговор оставлен в силе Верховным Судом. Ходатайство о помиловании отклонено. Приведен в исполнение»...

— Когда это было? — начал Сергей Иванович. — Посмотри, будь добр, там написано...

Я вернулся к первой странице, отыскал дату.

— Август. Шестьдесят девятого.

— Да. Шестьдесят девятый. Убили супругов Фоминых в собственном доме. Выехали мы — он назвал одного из работников прокуратуры — на место происшествия. Милиция уже там, все оцепили. Никого посторонних. Лишь сын убитых, Сергей, восемнадцати лет. Перепуган, помнится, плачет, трясется... Кое-как вытянули у него, что спал на чердаке. На сеновале. Услышал шум, спустился, а мать и отец зарублены...

Он потер рукой шею, поморщился.

— Крови было... Труп на веранде, в прихожей труп... Ну что? Начали мы. — Вздохнул. — Ох, и смотрели! Миллиметр за миллиметром! Всех лишних выгнали, даже угрозыск, чтоб не мешали. Понятые, мы со следователем и эксперт! — Помолчал. — Да. Смотрим, смотрим... Ночь... Утро... — Взмахнул кулаком. — И нашли! На залитом кровью дверном косяке смазанный след. Кто-то до нас коснулся влажного косяка и размазал. Бле-е-едный-блед-ный мазок... Едва видно его, но... зацепка. Кто мог? Тот, кто убил. Некому больше! Потерпевшие, судя по ранам, кровь свою на стенах, дверях задеть уже не могли; а мы приехали — все давно уж засохло. — Он сел и тут же встал снова. — Вот тогда и розыску вводную: искать на одежде подозреваемых кровяной след. Не просто капли, а след. Именно след! Понял зачем? Отпечаток, трассу сличить: идентифицировать. Высоту примерную указали, на которой след должен быть... И — закрутилась машина! А мы— назад, осмотр продолжать. И вновь успех! — И без того молодо выглядевший в свои пятьдесят семь лет, он стал еще моложе в азарте. — В ванной, где для воды сток, нашли розовые капли. Слабые тоже, но — опять информация! Если это растворенная кровь в воде, то... что ж получается?! Преступник не убегал?! Здесь же мыл руки? Когда весь на взводе, и не известно, кто, зачем и в какую минуту может явиться в дом? — Развел руками.— Логично? Нет. Обычно бегут с места убийства. К тому же, ночь, окраина города. Кто б на него в захолустье там обратил внимание в темноте? Никто! Да и руки мог по пути сполоснуть в луже, речке любой: чего-чего, а воды на Сахалине хватает... — Бакурский прервал рассказ, выдержал паузу и вдруг щелкнул пальцами. — Последнее! В руках женщины был халат. Как бежала с ним на веранду, так застигнута и была... Долго думал о нем. Что бы это значило? Чувствую, что-то есть, а понять не могу... Потом дошло! Суди сам, стала бы женщина, образно говоря, под поднятым топором одеваться? Нет! А раз так — убийцей мог быть кто-то близкий, кого стеснялась! Это и вывело на преступника.

Он вздохнул.

— Сын — Сергей тот — убил их. Из-за денег. Сначала отца, на веранде. Затем, в прихожей, выбежавшую на их крики мать. Она и одевалась-то на бегу, так как услышала мужа и сына. Не хотела появляться раздетой. Стеснялась. А сын ее... топором...

Сергей Иванович замолчал.

Давно остыл кофе, но я забыл о нем, недопитом.

Так и сидели, вслушиваясь в тишину.

— Сознался? — спросил я некоторое время спустя.

— Куда деться? Конечно, — усмехнулся Бакурский. И тут же с досадой. — Угрозыск, правда, чуть не подвел... Я дал команду увезти Фомина-младшего в отдел милиции. Там он и был. Ну а в розыске как... Навалились. Ребята ушлые: тот о том спрашивает, этот об этом. Один из инспекторов и отчебучил. С ходу в лоб: «Может, ты их убил?». Не помогает. Тогда он вдруг и говорит: «Может, Сергей, ты отца убил.,, когда увидел, что он убил мать?»