Невдомек ему, что стращание не достигнет цели. Человек, побывавший на Ленинградском фронте и неоднократно с тяжеленной рацией на плечах ходивший в разведывательный бой в составе штурмовых батальонов, из которых мало кто уцелел; человек, по пояс мокнувший в Сенявинских болотах и пивший воду из подернутых зеленой ряской ям; человек, закончивший войну в Прибалтике и всегда умевший преодолеть неизбежный, как он считает, страх, — не пугается даже убедительных угроз.

Я вообще убежден, что Иван Иванович — очень смелый, хотя он наверняка удивился бы, скажи я ему об этом. На самом пороге своей следовательской работы, перед выпуском из школы, он женился на дочери «врага народа» (по тогдашней печальной терминологии), впоследствии известного ученого. Тут бы хорошо сказать — ему, мол, и в голову не приходило, что сильно рискует. Нет, очень даже приходило. Но не пришло в голову поступить иначе...

Однако вернемся к обвиняемым, которых следователь выбирать не вправе, кому нельзя заявить отвод — какие попались, с теми и работай, ищи контакт, находи нужный язык, лучше всего общий.

С большинством из них у Белова складываются нормальные, в лучшем смысле этого слова деловые отношения. И в обвинительном заключении он обязательно подчеркнет: такой-то искренне раскаялся, своими показаниями способствовал наиболее полному раскрытию преступления, что является смягчающим ответственность обстоятельством. Пишется это не столько для суда, сколько для признавшегося и других, кто будет в суде.

Случается иное — человек рассказывал все как на духу, каялся, выворачивал наизнанку не только себя, но и компаньонов. И вдруг — передумал. Сменил курс на прямо противоположный, от всех признаний и разоблачений отказался. Такое редко происходит по собственной инициативе, чаще всего это результат консультаций с «бывалыми» людьми: не признавайся, хуже не будет.

Белова такие ситуации не ввергают в панику. Ибо любое признание, не подтвержденное объективно, гроша ломаного не стоит; а подтвержденное — что ж, пусть в любой момент забирается. Единственное, о чем он тогда просит, письменно изложить мотивы прежней позиции и причины ее изменения.

«Я заведомо оклеветал и оболгал людей, которым якобы отправлял в магазины качественные фрукты под видом нестандартных», — написал один.

«Если обвиняемый признал, что способен оклеветать честных людей, то тем более он способен лгать и изворачиваться в процессе следствия и суда при очевидности совершенных им преступлений».’ Это, как вы догадались, уже из обвинительного заключения. И здесь тоже проявляется высокий профессионализм следователя.

На днях мне довелось побеседовать с одним из его нынешних подследственных. Вздумай он напропалую хвалить Белова за его человеческие качества, справедливость и объективность, я бы еще усомнился в его искренности. Но он не хвалил, во всяком случае не считал это похвалой:

— Знаете, мне ваш Белов непонятен. Я многое рассказал ему, отдал все, что скопил. Ну, кое-что он сам нашел. Пусть занялся бы теперь другими. Того, что я натворил, хватит на солидный срок. Так нет, ему кажется, что я не во всем признался. Подсчитал чуть не до копейки, сколько у меня могло остаться и уговаривает или выдать деньги, или указать, кому они переданы. Будь его воля, наверное, все бы ходили в таких же кроличьих шапочках, как у него, и в сторублевых пальтецах. Хотя в логике ему не откажешь...

— Пишете жалобы на него? — полюбопытствовал я.

— Зачем? — удивился мой собеседник. — Видимо, он делает свое дело, как привык и считает нужным. Но и мне никто не мешает вести себя, как я считаю нужным.

Это говорил человек, смирившийся с неизбежным, но отнюдь не сломленный и тем более не деморализованный, не отказавшийся от борьбы.

Но мне-то Белов понятен. А относительно кроличьей шапки... Думаю, что разбогатей вдруг Иван Иванович, ну, выиграй по нескольким карточкам спортлото сразу, все равно он соболью или норковую шапку не напялит. Стиль не тот.

Кстати уж и о логике.

В его первом дипломе — потом он закончил институт — единственная тройка именно по логике. Я допускаю, что он действительно мог плохо подготовиться к экзамену.

Хуже, когда ошибочно занижается оценка профессиональных качеств. Именно с такой оценкой в свое время Белова перевели из Ленинградской городской прокуратуры в районную. Теперь-то ясно, что в его следовательской судьбе это была чистая случайность. Но если их было бы даже множество, необходимость все равно пробила бы себе сквозь них дорогу. Уже много лет Прокуратура РСФСР постоянно привлекает его к расследованию сложных хозяйственных преступлений вместе со следователями по особо важным делам. Так что Иван Иванович больше находится в командировках, чем дома.

Мне как-то захотелось узнать мнение коллеги по одному деликатному вопросу, волнующему многих.

— Иван Иванович, вот вы почти тридцать шесть лет только на следственной работе. Как, по-вашему, существует в нашем деле призвание?

— Только не в общепринятом смысле слова, — улыбнется этот давно уже седовласый отец двоих детей и дед троих внуков.— Трудно представить себе ребенка, мечтающего быть следователем или прокурором, тем более играющего в них. Я, например, хотел быть врачом. Или с удовольствием занялся бы изучением истории Ленинграда. Да вот после демобилизации направил меня райком партии в юридическую школу, так что хочешь не хочешь, а призвание обеспечь.

И он обеспечивает: недавно Генеральный прокурор Союза ССР присвоил ему звание «Почетный работник прокуратуры».

Мне очень бы не хотелось представить Белова этаким хватом, к которому попал — и пропал.

Я знаю такой случай из его практики.

На одного человека возбудили уголовное дело, предварительно исключив из партии: самовольно-де захватил участок земли, выстроил на нем хоромы, всячески при этом злоупотребляя, а от инвалида войны, которому участок был выделен, откупился крупной суммой. Белов доказал обратное: инвалид сам отказался осваивать участок и не противился его передаче другому лицу; хоромы оказались недостроенным срубом, приобретенным на законных основаниях за вполне умеренную цену; сигнализаторы были примитивными завистниками, а проверяли сигнал элементарно недобросовестные люди. Уголовное дело прекратили за отсутствием состава преступления, человека восстановили в партии.

...Кто знает, может быть слово «следователь» означает, что кто-то не только идет по следу, но и сам оставляет добрый след па земле.

Когда одиннадцать лет назад, по окончании университета, я вылетел на Сахалин, то знал об этом крае до обидного мало. Воображение рисовало мне дикий остров, неповторимый пейзаж... у подножий вулканов видел себя, у гейзеров, в лесной глухомани... Глушь, помню, интриговала: накануне вычитал в атласе, что в некоторых сахалинских районах число бурых медведей на километре квадратном доходит порой до пятнадцати! Было, признаюсь, от чего сердцу забиться. И не удивительно: мне тогда, учившемуся в столице крымчанину, восточней железной дороги Москва— Симферополь бывать не приходилось...

А под крылом ИЛ-18 — в те годы на трассе летали они, а не современные ИЛ-62 или ТУ-154 — словно в подтверждение ожиданий, бесконечно тянулись просторы Сибири. Час. Второй. Пятый. Лишь нет-нет, да проплывет вдруг далеко внизу тонкая нить просеки или дороги, еще реже — поселков. И вновь горы, реки, тайга...

Сахалин, вопреки ожиданиям, оказался не диким. Больше того— достаточно обжитым... И сейчас, спустя годы, с улыбкой приходится вспоминать вулканы, из которых увидел пока только один, гейзеры, которых так и не видел... И медведи снятся разве что по ночам...

Зато окупилось все радостью встреч с людьми — открытыми и простыми. С некоторыми в первые дни столкнула судьба, с иными позже, но от каждого удавалось взять что-то хорошее.