Панферову вспоминались встречи в прокуратуре с каждым из арестованных работников райжилотдела. Как охотно они «каялись», «признавались», но ведь не было это ни чистосердечным раскаянием, ни признанием собственной вины, а только страхом, что кто-то из «друзей» опередит, переложит часть своей вины на тебя. А виновными были все.

«Начальник берет — значит, и нам можно», — оправдывали они себя. И брали. Нагло, вызывающе. Распоряжаясь, а по сути торгуя государственными квартирами как своими собственными. Брали деньгами, вещами, коньяками и винами.

«Как назвать, как расценить то, что творилось в отделе учета и распределения жилья?» — угрюмо раздумывал Панферов.— Как самое настоящее Чрезвычайное Происшествие! Как можно это назвать иначе, если даже те, у кого были все права на жилплощадь, готовы были давать и давали деньги взяточникам?! Как можно забыть разговор вот здесь, в кабинете, с рабочим завода спортивных изделий, первоочередником на получение жилья. И несмотря на это, все-таки выложил 500 рублей, потому что был уверен: «не дав», не получит квартиру. И уверенность свою подкреплял примерами из жизни друзей и знакомых.

Панферов слушал, ужасался услышанному и понимал, что если б сам, собственными ушами не слышал, то никогда бы этому не поверил. Оказывается, можно вынести решение о выделении жилплощади, а квартиру так и не дать. И до такой степени заморочить человеку голову, что он сам спросит: «Сколько?» И получит вполне определенный ответ. И его мать, зная, кому и зачем нужны эти деньги, пойдет просить их у родственников. И те, тоже зная, кому и зачем они нужны, отсчитывают нужную сумму. Положенные в конверт 500 рублей окажутся у заместителя председателя исполкома Куликова, и тот, сняв телефонную трубку, скажет с улыбкой инспектору отдела: «Мариночка, прими повышенные обязательства к Первомаю. Возьми документы у...» И через несколько дней рабочий завода, первоочередник своего предприятия получит долгожданный ордер.

ЧП! Да еще какое ЧП!

А разве не ЧП, что одна-единственная Вера Васильевна Шеховцова восстала против несправедливости, пришла в милицию, написала заявление. А остальные, включая всех этих первоочередников, членов их семей, родственников? Выходит, не верят, если покорно выкладывают деньги? Не верят, что можно добиться правды, не верят в справедливость, в наши законы и в конечном итоге в нашу власть?.. Страшно? Да, страшно! Вот где оно, самое главное, самое настоящее ЧП! Как же мы дошли, докатились до этого? Куда смотрели? Впрочем, почему «мы»? Пришло время конкретных вопросов и конкретных ответов.

Ты прокурор, ты отвечаешь за законность в районе, и если вдруг вскрываются подобные факты, значит есть здесь и твоя вина, твоя недоработка, несмотря на бессонные ночи, постоянное напряжение. Значит, надо еще раз проанализировать все и взвесить, чтобы не повторять ошибок. Значит, надо работать больше и лучше прежнего. Запастись терпением и упорством, потому что очень не просто укрепить в людях веру в непременное торжество правды и справедливости.

...Панферов нажал клавиш селектора и попросил вызвать следователя Амелькину. И пока она шла по коридору к его кабинету, Владимир Константинович думал о том, что надо как-то потеплее сказать ей о том, что она очень профессионально завершила серьезную и ответственную работу и что настала пора передавать дело в суд.

— Есть ли связь между вашей болезнью и «делом» Куликова?

— В определенной степени, да. Очень велико было нервное напряжение. Мы не могли допустить ни малейшей ошибки. А параллельно прокуратура вела еще несколько сложных дел. В какой-то момент организм не выдержал «перегрузки». Когда я выписывался, врач признался: «Еще бы чуть-чуть — и инфаркт». И посоветовал в будущем не принимать все так близко к сердцу.

— Советом воспользовались?

— Увы, — Панферов разводит руками, — не могу, не получается у меня так. А переделывать себя поздно. Да и не нужно. Кстати, — Владимир Константинович поднимает вверх палец,— Дзержинский требовал от чекиста только головы холодной. А сердца-то как раз наоборот — горячего. Я же, как вам уже говорил, увлекающийся. Когда вижу зло, готов на него с кулаками идти, не раздумывая.

Панферов смеется, но потом говорит серьезно:

— Помню, был случай. Сосед прибегает около двенадцати ночи: «В овраге женщина кричит! Что делать?» — «Как что? Бежать туда!» (Это еще на старой квартире было. Я только начал работать в прокуратуре). Побежали. Буквально кубарем скатились в овраг. Там действительно четверо терзают женщину. Я сразу: «Стой! Стрелять буду!» Темно. Они растерялись. Вывели их наверх. Они видят, что никакого пистолета у меня нет. И — на нас! И тут милицейская машина подъезжает. Всех четверых и взяли.

Оказалось, жена моя, после того как мы выбежали из квартиры, в отделение милиции позвонила. Вот тогда-то я на собственном опыте убедился, что голова должна быть холодной.

— А сердце с тех пор не беспокоит?

Панферов качает головой:

— Нет. Бросил курить. Режим, тренировки, зарядка. Сейчас даже не напоминает.

— А забот, конечно, хватает?

Владимир Константинович улыбается:

— Я еще не видел прокурора, который бы пожаловался на то, что у него мало работы... Работы, конечно же, много, но вот уставать стал меньше.

— Значит, безработица вам не грозит?

— В обозримом будущем — нет. Хотя очень многое будет зависеть и от сегодняшних дней. Сейчас идет перестройка. В стране, в Москве, в нашем районе. Мы это видим. И понимаем, что весь этот процесс должен проходить при строжайшем соблюдении законности во всех сферах жизни общества. Каждым человеком! Иначе ничего не получится.

— Ну, а если попробовать подвести итоги двадцатилетней работы... Что будет главным?

Владимир Константинович не спешит с ответом, думает и, наконец, говорит:

— Главным, думаю, будет все-таки то, что за эти годы я много доброго сделал людям. Многие пишут письма, поздравляют с праздниками. Раньше мне казалось это странным. Ведь я же их уличал в нарушении закона, лишал свободы. А они пишут, благодарят. Вот это, я считаю, главное...

— Но Куликов вам, наверное, не пришлет весточку, — не удержался я от «журналистского» вопроса.

— Может, и не пришлет. — Панферов пожал плечами. — Я не буду в обиде. Но у него впереди долгие годы раздумий о своем прошлом, настоящем и будущем.

Поживем — увидим.

Много лет назад мне довелось прочитать книгу Льва Шейнина «Старый знакомый». Ее автор долгие годы проработал следователем по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР, расследовал ряд известных дел, прожил яркую жизнь и сумел интересно рассказать об этом читателям.

Тогда мне казалось, что Шейнин — человек необыкновенный, профессия его овеяна романтикой и стать таким, как он, — мечта несбыточная. Мог ли я думать, что спустя пятнадцать лет сам буду занимать такую же должность и у меня появится возможность написать о своей работе и о тех делах, которые приходится расследовать мне и моим товарищам.

Я решил, что буду писать именно о работе следователей прокуратуры, деятельность которых мало известна широкому кругу читателей. И в детективной литературе, и в приключенческих фильмах они редко бывают героями и основными персонажами. Да, они не разыскивают преступников, рискуя жизнью, не участвуют в головокружительных погонях на автомобилях, не знают эффектных приемов защиты в рукопашном бою и в большинстве фильмов появляются, как и прокуроры, в знакомой мне темно-синей форме с петлицами, чтобы произнести коротенький, иногда полный достоинства монолог, заявив тем самым, что в происходящих событиях они тоже занимают какое-то место, а затем исчезнуть, уступив место героическим работникам уголовного розыска, распутывающим сложный клубок преступлений.