Ан нет, вымахала детинушка, а ничегошеньки и не прошло, а только усугубилось. А наивные родители вдруг прозрели да за головы похватались: «Ба, глянь-ка, мать моя честная, что же это у нас выросло-то? А? Похоже, что сорняк!». А нечего, братцы, и за голову-то хвататься, а надо было «самоим» с детства запоминать, как подсказывал в свое время один известный российский поэт:

А вы вот дельных советов-то и не учли. Вот и не прошло, вот и выросло, а вернее, вымахала большущая, сами понимаете, ошибочка то ли природы-матушки, то ли уж родительского воспитания… На что многие известные и неизвестные философствующие головы склоняются к тому, что первейшее дело все же заключается в воспитании, и гены наследственности здесь совсем ни при чем. Другие с этим категорически не согласны, а на самом деле так до конца и не выяснено, что же является главенствующим условием для выращивания хорошего человека. Ведь «безобидные шалунишки», превратившись вдруг в опасных гадюк и скорпионов, выходят как из бедных, так и богатых семей. И получаются, на удивление, как у образованных, так и, мягко говоря, не совсем образованных родителей… И здесь любой согласится, что это до чрезвычайности важная для общества проблема!.. Но и этот вопрос со временем прояснится. Будьте уверены!..

Я не хочу утруждать Ваше драгоценное внимание… Стоп! А вот это напрасно! Логика событий как раз требует обратного, чтобы на первый взгляд совсем незначительный фактик со всей откровенностью, вот как на ладони, был выложен заинтересованному читателю: на-ко, дорогой друг, получай на здоровьице! Да и, спрашивается, кому охота брать на себя смелость определять значительность или незначительность того или иного события? Ведь из маленьких семян порой вырастают во-он какие большие деревья. То же самое и с фактами. И это будет как нельзя справедливо. Ведь, согласитесь, что бы подумал, что бы нафантазировал каждый из вас, если бы услышал, как глава могущественного ведомства как бы между прочим обратился к своему собеседнику:

— А кстати, Валерий Иванович, не будете ли так любезны подсказать, как желательно приодеться на ваше завтрашнее собрание, чтобы не выделяться и не выглядеть в вашей среде, как говорят, белой вороной? Не удивляйтесь, уважаемый, но сведения эти для нас очень полезны. И именно завтра вы поймете почему. Безукоризненный запев — это уже половина успеха.

Со своей стороны могу засвидетельствовать, что именно все так и было.

Само собой разумеется, что Валерий Иванович страшно удивился и попытался высказать сомнения в целесообразности присутствия столь высокого гостя на этом скучноватом и малозначительном для него мероприятии. На что получил объяснения, что присутствие «Воландина» и его приближенных как раз и преследует цель насколько возможно оживить и разнообразить атмосферу, внести элемент творчества в это, казалось бы, рядовое событие.

Конечно же, как вы понимаете, Валерий Иванович, говоря протокольным языком, дал подробнейшие разъяснения по существу заданного ему вопроса, чем гости были вполне удовлетворены. На том и расстались.

И здесь, пожалуй, можно было бы и закончить повествование об этом, как вы убедились, насыщенном фантастическими событиями вечере, выдавшемся 12 октября 1987 года, если бы… не прекрасная Филомена и Федор Александрович Кружков. Да-да-да. О них-то мы вроде и позабыли. Вернее, не позабыли, а так, на время оставили. Но, друзья мои, разве выбросишь слова из песни? Разумеется, хорошие, берущие, что называется, за душу. Да и, согласитесь, возможно ли оставить без внимания, как вы уже успели убедиться, столь прекрасную даму? Увидев которую, поверьте, любой бы из вас, даже самый отчаянный повеса и сердцеед, ощутил бы в своем избалованном частыми победами любвеобильном сердце крайнее опустошение, тоску, смятение, рабские неуверенность и покорность и… глубоко запрятанную тайную надежду. Надежду, больше схожую с несбыточным чудом или мечтой, чем с упрямой реальностью, заключить эту драгоценность однажды в свои объятия. Да что там заключить — лишь на миг почувствовать прикосновение ее божественной руки или пусть даже слегка прикоснуться губами к самому кончику ее игрушечного мизинчика… и от этого ощутить необъятное вселенское счастье, подобное взорвавшемуся вулкану, против которого все былые победы и волнения лишь скромный намек или всего лишь неудачная шутка…

Ну так вот, если все же вернуться к череде неизвестных пока что для нас событий и попытаться приоткрыть завесу над тем, а что же все-таки произошло с Федором Александровичем и восхитительной Филоменой с того момента, как они отправились в одну из лучших городских гостиниц, то, надо с уверенностью заявить, что они вполне благополучно прибыли к месту назначения. И больше того, Федор Александрович, устраивая на временное пребывание гостью, проявлял невиданные до сих пор организаторские способности, чуткость, заботу и массу других исключительно редких человеческих качеств. Даже тембр голоса его как-то поменялся. В нем слышалось куда больше участливых и предупредительно задушевных ноток. Ну просто какая-то магия! Видела бы сейчас своего дражайшего супруга Евгения Павловна! Она бы уж ни за что его не признала!.. Да и шутка ли сказать, вовсе другой человек! А уж случись понаблюдать ей своего благоверного со стороны, тут уж можно представить, какое горделивое чувство приласкало и согрело бы мечтательную женскую душу — ведь трудно даже и поверить в то безмерное счастье, свалившееся однажды в молодости на ее доверчивую русую головку. Так что можно лишь пожалеть о том, что великий поэт, земляк и гражданин, не кто иной, как сам Некрасов Николай Алексеевич, оставив потомкам одну из известнейших своих строчек: «Есть женщины в русских селеньях…», досадно упустил тот факт, что и стоящие мужчины порой попадаются.

Так вот, оформив гостью в отличный номер люкс с прекрасным видом на живописную речку, Федор Александрович, желая выглядеть истинным джентльменом, любезно вызвался проводить спутницу и, естественно, доставить ее нехитрый багаж прямо в отведенные апартаменты. Щелкнув ключом, он предупредительно открыл дверь, на табличке которой на черном фоне золотом сверкнули три одинаковые шестерки, и вежливо пропустил свою новую знакомую вперед. Сердце его сладостно замерло, а затем, как загнанный зверь, заметалось в кажущейся теперь слишком тесной груди. Он глубоко втянул ноздрями воздух и, сдерживая неожиданную дрожь в голосе, как можно спокойнее произнес:

— Ну вот, Филомена Петровна, это, конечно, не Рио-де-Жанейро, но, по-моему, все же неплохо. Все необходимые удобства, по-моему, имеются…

Глаза его мгновенно промчались по внутреннему убранству номера и невольно впились в округлую белизну толстеньких подушек, покоившихся одна на другой.

— Не знаю, как уж вас и благодарить, Федор Александрович! — обворожительно улыбаясь, мелодично пропела соблазнительная гостья. — Ну что бы я без вас делала? Да вы же сэкономили мне уйму времени! Все просто отлично, и стоит ли еще о чем-то беспокоиться, — и она окатила его полным искренней благодарности взглядом, а затем, чуть помедлив, добавила: — Жаль только, что время так быстро пролетело, и вам, наверное, уже пора? — И во взгляде ее промелькнули легко читаемая досада и грусть.

Надо прямо сказать, что Кружков в душе ужасно боялся того момента, когда, проводив свою спутницу до места, мог получить в ответ большое устное спасибо, и пожелание доброго пути. А что удивительного? Человек с дальней дороги подустал и имеет полное право на отдых. И тогда всем тайным помыслам и надеждам можно заказывать поминки. Упустить такой шанс — непростительный случай! И в душе он, сам не желая того, уже оставлял небольшую лазейку для худшего, но, услышав последние слова гостьи, был готов, как внезапно расшалившийся мальчишка, закричать «Ура!» и от радости запрыгать на месте, но неимоверным усилием воли сумел удержать себя и как можно деликатнее произнес: