Шумилов, уловив смысл сказанного, только рот открыл:
— Так, значит, они — это…
— Ну конечно, — откровенно улыбнулся «Воландин». — Вот только Филомена немного страху своим видом на вас напустила, хотя на самом деле, замечу, очень славная старушка. Уж поверьте мне. А в молодости, при жизни, уж такой красавицей была! Ни один мужчина мимо нее не мог пройти, чтобы не оглянуться… Ни молодой, ни старый. Просто само совершенство! Правда, лишь с виду только… Эх, бывало, в ее присутствии, многие из этих красавчиков даже дара речи лишались и тут же рабами покорными становились раз и навсегда. А какие страсти закипали, я вам скажу! Какие разыгрывались трагедии! — покачал головой для убедительности гость. — Так, что потом, не задумываясь, оставляли они свои дома, бросали жен и детей… Как будто разум теряли…
Да, уж такова власть и могущество красоты! А некоторые из них, не получив желанной взаимности, на которую так жадно рассчитывали, даже и жизни себя лишали… Ну а один из них, ну вот как сейчас помню, с очень высокой башни взял, да и бросился вниз головой… А-ах! — по лицу гостя промелькнуло что-то вроде слабой улыбки. — Ну и… троих детей, бедняга, после себя сиротами оставил. Красивый такой и чувственный был молодец… хороший семьянин… Но вот увидел ее, однажды, и. представьте себе, как будто заболел… Напрочь! И, понимаете ли, совершенно напрасно!.. Не дано ей было его полюбить. Совсем. Ни его, ни кого-то другого… Нравилось ей вашего брата соблазнять, и крепкие семьи рушить, а самих вас в подобие преданных псов обращать. Чтоб смотрели на нее восхищенно, поедая глазами и каждое слово ловя на лету, любовались, восхваляли и любое задание или каприз за честь готовы были почитать. Властной, пустой и холодной красота ее была… Не для жизни земной создана. Вот, однажды, я и надумал ее к себе забрать… Мельник один вилами ее заколол в припадке отчаяния. Разорила она его, всю семью по миру пустила. Ну вот и пришлось ему слегка подсказать… Очень не хотел он сначала…. сильно печалился.
Ну а теперь вот рядом со мной… и, как могли убедиться, не так уже красива, но зато безропотна и послушна… А, кстати, — задумчиво произнес гость, — а что касается вашей мелкой интрижки на работе со своим секретарем, то бросьте вы так об этом переживать. Пустое это дело, уверяю вас. Кроме вас и меня, никто больше об этом ничего не узнает.
— Да, но моя жена. Понимаете, все так глупо и дико получилось… — нервно вздохнув, попытался возразить секретарь парткома, но Петр Петрович тут же его перебил:
— Ну, здесь-то уж вы должны мне верить. Если я говорю, значит, так оно и есть. Верьте мне, и больше ничего не надо… Это просто минутная страсть мужчины к женщине. Не зря же когда-то один ваш поэт, сам потом ставший жертвой наивной веры в людей и все время пытавшийся об этом говорить, написал: «Если тронуть страсти в человеке, то, конечно, правды не найдешь…» Вот точно так же и у вас получилось… А разве бы вы хотели по-другому?..
— Ну, конечно же, нет, — втягиваясь в разговор и все больше приходя в себя, живо откликнулся Шумилов.
— Ну вот и славно, ну вот и отлично! Это уже как будто обнадеживает, — удовлетворенно заключил «Воландин», — а то понавыдумываете… разного, чего на самом-то деле и нет, и этой пустой и глупой выдумкой и себе и другим только жизнь отравляете.
Ох, уж эти мне поэты и писатели… — покачал головой гость. — Впрочем, как и старцы-философы. Такие мечтатели и выдумщики! Иногда, право, только диву даешься! А поэта того, что я упоминал, — наклонился он ближе к хозяину, — я знаю, вы раньше часто любили почитывать… Даже с десяток лет тому назад, насколько мне известно, в одном из южных городов купили еще один сборник стихов его… за один руль семьдесят копеек… Хотя тогда у вас уже была одна его толстая книжка, которую… вы нечаянно из армии с собой привезли.
При этих словах Валерий Иванович густо покраснел, и ему снова захотелось курить.
— Поэтому бросьте вы, не выдумывайте ничего, как тот самый чувствительный поэт — совсем незадолго до смерти взглянул на себя в зеркало, а увидел кого-то другого, какого-то странного черного человека. Да еще и целую поэму о нем сочинил. Но вот вопрос: а кто его знает, может быть, он и в зеркало-то тогда не смотрел?
Я понимаю, — после короткой паузы снова заговорил гость, — что за некоторые поступки в жизни вам бывает порой неуютно, и вы чувствуете угрызения совести. Но не стоит убиваться, поверьте мне. Больших грехов, как я знаю, за вами не водится… И в то же самое время, можно сказать определенно, что вы жертва стечения обстоятельств… Да-да, именно так! Но таков уж ваш человеческий мир… А по поводу своей интрижки все же не расстраивайтесь. Все ведь зависит от того, как на этот факт посмотреть.
Он наклонился и заговорщически сообщил:
— И не хотел вас травмировать, но чувствую, что по-другому не вылечить до конца. А все дело в том… что у вашей дражайшей Валентины Александровны… еще шесть любовников на заводе имеется! Да, именно так. Ни больше, ни меньше!
На лице Валерия Ивановича выступило явное изумление.
— Да-да, уважаемый, и небезызвестный вам Федор Александрович Кружков в их числе… Ну а уж других-то и называть не стану… Так что, надеюсь, теперь-то совершенно ясно, что вы, как я и говорил, просто жертва сложившихся обстоятельств… А вы все за чистую монету приняли, — видя явное смущение Шумилова, закончил информированный гость. — Чужая душа — потемки, любезный! И иногда — совершенно непролазные.
Ну да ладно, хватит об этом, — закрутил головой и заерзал на месте «Воландин». — Должен вам признаться откровенно, что вот это изобретение гения человеческого, на котором приходится сидеть, к длительной полемике, извините, совсем не располагает. А я думаю, уважаемый хозяин, раз уж наша с вами встреча состоялась, то наверняка вам захочется меня о чем-нибудь еще порасспросить? — и он вопросительно глянул на Шумилова.
Валерий Иванович всем своим видом тут же выразил полное согласие и даже открыл, было, рот, чтобы озвучить его, но… не успел, потому что Петр Петрович быстро продолжил:
— А длительные беседы, как правило, требуют и чуть большего комфорта. Так ведь? Вот поэтому я и предлагаю…
— Честное слово, извините, — подскочил хозяин квартиры, не давая гостю закончить фразу, — я сейчас из комнаты для вас стул принесу, будет гораздо удобнее сидеть. Прошу прощения, что сразу не сообразил, но вы должны понять мое состояние…
— Все понимаю, — улыбнулся «Воландин», — но для спешки нет никакой необходимости. Вопрос разрешится и без вашего участия. Я ведь уже предложил вам постараться ничему не удивляться потому, что некоторые возможности, как вы понимаете, у нас имеются…
Поднявшийся, было, Шумилов, снова опустился на место и в нерешительности, не зная, что же дальше теперь предпринять, покорно приготовился к чему-то пока для него неизвестному.
— Так… На первых порах, — оглядевшись по сторонам, словно что-то прикидывая, проговорил Петр Петрович, — необходимо несколько расширить на… извиняюсь, ваше жизненное пространство в этом помещении.
Он что-то проговорил непонятное и негромко стукнул тростью о пол. И тут же, не нарушая имеющийся на кухне порядок вещей, помещение, как будто оно было резиновое, раздвинулось в ту и другую сторону. Стало значительно просторней. Валерий Иванович ничего, как следует, не успел и сообразить, а гость уже повторно ударил тростью, и они оба моментально оказались в мягких и удивительно удобных креслах с высокими подлокотниками, обтянутых красивой темно-фиолетовой переливающейся тканью с тонкой золоченой ниткой. Хозяин квартиры не почувствовал и даже не понял, как это и произошло. Но все изменилось мгновенно, как будто так было и прежде…
— Ну, вот так, по-моему, гораздо удобней, — произнес могущественный гость, удовлетворенно откидываясь на спинку высокого кресла. — А вот теперь можно, как вы того и желали, и покурить.
Шумилов бросил свой взгляд в сторону холодильника, но Петр Петрович тут же его предупредил.
