— С вами я ничего не боюсь! — решительно заявила Дебора. — И вообще я по глазам вижу, что у вас там есть ангел-хранитель!

Меньше чем за час они дошли до таверны "Проспект оф Уитби". У Тюльпана из оружия был с собою лишь малайский кинжал. Эту память по полковнику Ташингему подарила ему Дебора, но он не понадобился, никто им не угрожал. После бури пошел сильный дождь, так что никто носа на улицу не высовывал ни порядочные граждане, ни те, кто бы хотел их обобрать.

"Проспект оф Уитби" — с трудом прочитала Дебора надпись на погруженной во тьму вывеске, и повернулась к Фанфану.

— Вы трижды повторили это название, когда пришли в "Олд Джордж Инн".

— И это одна из причин, почему ко мне вернулась память! — ответил Тюльпан. — Так и вертелось все время в голове, но почему и что это такое сообразить никак не мог!

— Теперь узнали? В чем тут дело?

— Это касалось тех дней, что я провел на Чик Лейн и в её окрестностях, — ответил он, вызвав у собеседницы новое возбуждение, как всегда бывает с человеком, наткнувшимся на загадочную тайну — в данном случае тайну её молодого спутника. И потому Фанфан — Тюльпан казался Деборе все более загадочным, все более необычайным и чужим. Когда Дебора вспомнила ещё и про его татуировку (но так и не отважилась спросить), то вовсе перестала сомневаться в его принадлежности к знатному роду и подтвержденному доктором Стенхопом высокому происхождению.

— Хотел бы я знать, почему тут закрыто! — бросил Тюльпан, вернувшись с крыльца таверны, где вначале стучал, потом ломился в дверь и, наконец, даже свистел под окном (конечно, условным образом, как подумала Дебора) — под окном Анжелы! И ничего, никто не отозвался. Дебора чувствовала, как возбужден Тюльпан, когда он ей предложил пройти дальше. Взяв её под руку, торопливо повлек вперед, явно — как поняла Дебора — хорошо зная внушавший опаску лабиринт, где то мелькали за окном с полуразбитыми стеклами неверные огни свечей, то долетал какой-то шепот, но в целом в темноте стояла зловещая тишина, нарушаемая лишь шумом дождя.

И тут Тюльпан вдруг остановился! Откуда-то долетали голоса. Дебора чувствовала, как её восхищение Фанфаном все растет и сгорала от возбуждения, представляя, как сможет рассказать сестре об этой ночной вылазке, хотя одновременно и тряслась от страха. Когда Фанфан вдруг замер, уставившись в землю, сердце её бешено заколотилось и она осмелилась спросить, что он нашел.

— На этом месте я должен был погибнуть, только вместо этого убийца пал от моей руки. И звали его Пастенак! — ответил он.

Но то, что Дебора Ташингем никогда уже не смогла забыть, последовало потом.

Они спустились по десятку каменных ступенек к дверям, которые Фанфан открыл — а это были двери в "Рай" — и тут последовала немая сцена, словно из ночной тьмы возникла на пороге статуя командора — "каменный гость"!

Ненси Вонючка, игравшая на бочке в домино с Теодорой, столетнею хозяйкой "Рая", за спиной которой торчал Симон-Чудак, первая подняла глаза, когда в зал потянуло холодным воздухом, заколебавшим огоньки свечей, озарявших компанию старых приятелей. И даже джин, проглоченный в изрядных дозах, не уберег их от испуга при виде "призрака". Ненси завопила, к ней присоединилась Теодора, а Симон, зажмурив глаза, рухнул на колени. Последовавшая сцена описанию не поддавалась: перепуганные дамы заметались по залу, то и дело падая на пол и визжа от ужаса, в то время как Симон-Чудак, заикаясь, выл:

— Vade retro Satanas! Vade retro Satanas![38]

— Но это же я! — кричал Фанфан. — Ведь это я, Невью!

— Этот и в огне не сгорит! — истерически вопила Теодора.

Ненси взмолилась:

— Господи, отпусти мне грехи мои! Спаси дочь твою Ненси! Я тебе, Господи, обещаю на коленях проползти вокруг Лондона, пусть даже это будет стоить мне жизни!

Дебора Ташингем ошеломленно взирала на эту сцену — ей передался испуг этих женщин — и уже спрашивала себя, а вдруг её Фанфан, человек с тысячью имен и тысячью лиц, и в самом деле тот, кто всемогущ — сам Дьявол? Но если она любилась с дьяволом, у её сына будут на ногах копыта!

"— Нет, я с ума сойду!" — стенала она в душе, но тут Тюльпану в голову пришла гениальная идея: он шагнул в комнату — и три несчастных женщины, метнувшись в стороны, вжались в стены — схватил бутылку джина и отхлебнул как следует!

— Дьявол пьет только воду! — громогласно возгласил он. — А будь я призраком, от такой выпивки исчез бы, испарился — ведь джин все растворяет, особенно такой джин, как у Теодоры!

Потом он мило улыбнулся и снова дружески представился:

— Друзья мои, да я же Невью!

Потом сел, стряхнул капли дождя со своего плаща и стал ждать, что будет дальше. Видел, что все начинают успокаиваться, но знал — лучшим доказательством того, что он человек, послужит только опыт: схватив пальцами уголек из очага, тут же его отбросил с криком:

— Ох, дерьмо! — и всем троим продемонстрировал сожженную руку:

— Теперь вы видите, я обжегся!

— Господи Боже! — потрясенно завопила Теодора. — Невью! Это Невью!

— Невью! Невью! — вопили остальные, и Дебора Ташингем подумала: нет, Фанфан прямо словно змей, меняющий свою кожу!

Теперь она уже не знала, восхищаться Тюльпаном или опасаться его, и вообще, не под угрозой ли её будущее как женщины, жены и матери!

— Так, значит, ты не умер? — спросила Ненси Вонючка, осмелившись наконец приблизиться к Фанфану и даже прикоснуться к нему. — А мы все думали, ты уже год, как мертв! Не знали, ни где, ни как это случилось, но были абсолютно уверены, раз и Аврора Джонс и Анжела начали носить траур!

— А Анжела каждый день ходила к Темзе и бросала там в воду цветы! Теодора расплакалась. — Вот мы и догадались, только не решились спросить у Эверетта, что случилось.

— Это долгая история, — уклончиво ответил Тюльпан, и вдруг спросил:

— А почему закрыт "Проспект"? Там никто не отзывается!

И по лицам приятелей тут же понял, что случилось что-то очень серьезное, так что ноги под ним подломились и на лбу выступил пот.

— Там нет никого, — грустно сообщил Симон-Чудак. — Они уехали!

— Когда?

— Месяцев девять-десять назад.

— Почему? — Сердце Фанфана больно сжалось. — И куда?

— Ну, знаешь… нет, ты не можешь знать! Эверетт Покс, если я верно понял, почувствовал опасность. Боялся, что его сцапают — но я не знаю, почему!

— Продолжай, — сказал Тюльпан, который знал это слишком хорошо. — Куда они поехали?

Симон-Чудак покосился на Дебору, которая решила, что лучше будет сесть, и теперь злилась оттого, что среди всех этих людей, так хорошо знавших друг друга, и обменивавшихся столь загадочными репликами, чувствовала себя как среди готтентотов; а кроме того, слишком уж много женских имен мелькало в разговоре: что это за Анжелы да Авроры? Зло поджала губы, когда услышала, как старик спрашивал Тюльпана:

— Мы можем говорить при миледи?

Правда, лицо её тут же прояснилось, когда Фанфан-Тюльпан коротко, хотя и сухо ответил:

— Это моя жена! Говори!

— В Америку! — сказал Симон-Чудак. — Я знаю точно, потому что когда полиция нагрянула в "Проспект" — уж несколько месяцев прошло — я был поблизости и слышал, как один констебль говорил другому:

"— Этот негодяй смотался в Америку, но я узнал только вчера, и мы пришли слишком поздно, Том!" Вот так-то!

— А что с Авророй Джонс?

— Она отправилась с ними! С тех пор, как ты погиб, не выносила запах Темзы!

— Ах, Боже мой! — вскричал Тюльпан, пытаясь отогнать мучительную мысль, что никогда уже не встретит Аврору, свою нежную Анжелу и даже Эверетта. К мучительной боли прибавилось сознание того, что без Эверетта и его сведений не найти капитана Рурка — а значит и Летицию, что нанесло ему удар ещё страшнее.