«После этого Мацуока переходит к японо-советским отношениям. Он говорит, что убежден в том, что японо-советские отношения должны быть улучшены, и добавляет, что об улучшении он заботился еще лет 30 тому назад, будучи своего рода начальником генштаба графа Гото <явное, но симптоматичное преувеличение. – В.М> и разделяя взгляды последнего на установление хороших отношений между Россией и Японией». О конкретных вещах он предложил поговорить по возвращении из Берлина. Молотов согласился. Еще немного любезностей: Мацуока похвалил Сметанина, Молотов – Татэкава. Присутствовавшему здесь же японскому послу это было, несомненно, приятно.

Мацуока напомнил о встрече со Сталиным. Молотов позвонил вождю. Тот пришел через 10 минут, и беседа продолжилась. Разговорчивый министр стал снова рассказывать о своих трудах по улучшению двусторонних отношений, прочитал хозяевам лекцию о господствующем в Японии «моральном коммунизме» (подозреваю, что Сталин и Молотов усердно прятали улыбки), но под конец все-таки заговорил о деле – о войне в Китае. «Япония ведет войну не с китайским народом, а с англосаксами, т.е. с Англией и Америкой. Япония, продолжает Мацуока, ведет войну с капитализмом и индивидуализмом, а Чан Кайши является слугой англосаксонских капиталистов. Поэтому японо-китайский конфликт нужно рассматривать именно под таким углом зрения… Без уничтожения англосаксонской идеологии нельзя будет создать нового порядка, не считаясь при этом с мелкими интересами».

Сталин заметил, что «какова бы ни была идеология в Японии или даже в СССР, это не может помешать практическому сближению двух государств, если имеется взаимное желание обеих сторон». Аргумент знакомый – и некогда столь любимый Риббентропом. «Что же касается англосаксов, говорит т. Сталин, то русские никогда не были их друзьями, и теперь, пожалуй, не очень хотят с ними дружить».

Под конец разговора Сталин и Молотов попросили передать поклон Риббентропу. В общем, расстались почти друзьями.

Несмотря на краткость пребывания в Москве, Мацуока успел принять послов стран «оси», явившихся с протокольными визитами, и даже пообщаться с американским послом Штейнгардтом. Впрочем, с ним он о враждебности японцев и англосаксов не говорил…

26 марта Мацуока прибыл в Берлин. Принимали его «по первому классу», со всей торжественностью и тщательно организованным народным ликованием по пути следования кортежа. На вокзале поезд остановился так, что выход салон-вагона точно совпал с красной ковровой дорожкой на перроне (Шмидт красочно описал отработку этого действа). Низкорослый и щуплый министр терялся на фоне внушительных фигур Риббентропа, Геринга и особенно двухметрового шефа протокола Дернберга (по комплекции гостю идеально подошел бы только доктор Геббельс), а также пространств Имперской канцелярии и еще более помпезной резиденции Геринга Каринхалле. Но его энергия и разговорчивость сразу же привлекли всеобщее внимание.

Двумя днями ранее на стол Риббентропа лег меморандум, заботливо подготовленный Вайцзеккером на основании «разработок» разных отделов МИД. Наиболее важным вопросом в нем было названо время вступления Японии в войну против Великобритании. Подчеркиваю, время: вопрос о самом вступлении в войну считался в Берлине уже решенным. Ради этого Германия была готова отказаться от претензий на Голландскую Индию (метрополию-то разгромила она, а потому могла претендовать на «трофеи») и на свои бывшие владения в Тихом океане, включая находившиеся под британским мандатом, а также признать режим Ван Цзинвэя. Статс-секретарь также предлагал четко объяснить гостю серьезность советско-германских противоречий и суть нового курса Третьего рейха, дабы не только «избавить его от сюрпризов», но и «контролировать через него японскую политику по возвращении из поездки по Европе».[610]

В процессе подготовки визита особое значение имела беседа Осима с Риббентропом 23 февраля. Посол, только недавно прибывший в Берлин и еще не вручивший Гитлеру верительных грамот, гостил у рейхсминистра в замке Фушль. Разговор старых друзей, при котором также присутствовал Штамер, касался всего спектра мировых проблем. Рейхсминистр прямо поставил перед Осима вопрос об атаке на Сингапур. Гость решительно поддержал идею и оптимистически (слишком оптимистически) оценил шансы на ее успех в Токио, сославшись на поддержку не только военных и морских кругов, но также Мацуока и Коноэ.

Разумеется, зашел разговор и о России. Риббентроп заявил: «Сталин – трезвый и умный политик, который не помышляет ничего против нас предпринимать, в основном из-за нашей военной мощи. Верно, что большевизм не перестает сеять свои семена в других странах. Если Германия проиграет войну, над Европой взойдет советская звезда. Мы наблюдаем за развитием событий на Востоке внимательно и очень спокойно. Но исходом германо-русского конфликта будет колоссальная победа Германии и крах советского режима». Рейхсминистр отметил нежелательность такого поворота событий для Германии, но дал понять, что перспектива конфликта Гитлера не пугает.[611] Германофил и русофоб Осима мог быть доволен.

27, 28 и 29 марта Мацуока встречался с Риббентропом и еще один раз с Гитлером в присутствии рейхсминистра и послов. Риббентроп, как всегда, начал с подробного обзора ситуации.[612] Радужную картину подпортили известия о только что произошедшем перевороте в Белграде и свержении правительства Цветковича, которое всего несколько дней назад присоединилось к Тройственному пакту. Но наибольший интерес для нас представляет то, что говорил хозяин о Советском Союзе:

«Конфиденциально он (Имперский Министр иностранных дел) может сообщить Мацуока, что нынешние отношения с Россией являются, безусловно, корректными, но не слишком дружескими. После визита Молотова, когда ей было сделано предложение о присоединении к Тройственному пакту, Россия выставила неприемлемые условия… Русские в последнее время демонстрируют нам свое нерасположение везде, где могут… Зная Сталина лично, он <Риббентроп. – В.М.> не думает, что тот пойдет на какие-то авантюры, но полностью быть уверенным в этом нельзя… Если Россия займет такую позицию, которая может представлять опасность для Германии, фюрер сокрушит ее. Германия уверена, что кампания против России закончится абсолютной победой германского оружия и полным крахом русской армии и русского государства… Имперский Министр иностранных дел подчеркнул, что он, однако, не верит в то, что Сталин будет проводить неразумную политику. В любом случае фюрер рассчитывает не только на договоры с Россией, но прежде всего на свой вермахт».

По воспоминаниям переводившего беседу Шмидта, Мацуока это явно встревожило. Он ожидал другого. Или, по крайней мере, хотел бы услышать другое.

Автор Антикоминтерновского пакта затронул и другую, некогда любимую, но за последние два года изрядно забытую тему: «Нельзя также закрывать глаза на то, что Советский Союз, несмотря на все уверения в противном, продолжает вести коммунистическую пропаганду за границей. Подрывная пропагандистская работа ведется не только в Германии, но в оккупированных областях Франции, Голландии и Бельгии. Для Германии эта пропаганда никакой опасности не представляет. Но Мацуока хорошо знает, к чему это приводит в других странах. В качестве примера Имперский Министр иностранных дел привел страны Прибалтики, где сегодня, через год после их оккупации русскими, царят ужасные условия, а вся интеллигенция уничтожена под корень». Эх, забыл, видно, Риббентроп, как меньше года назад по его прямому указанию МИД «дружески» вернул литовскому, латвийскому и эстонскому посланникам их ноты с протестом против советской экспансии…

Риббентроп только перешел к вопросу о Сингапуре, как его срочно вызвали к Гитлеру. Обедать пришлось без хозяина, но фюрер принял министра в тот же день. Снова все как всегда – обзор ситуации, речи о том, что война почти выиграна, монолог, не предусматривавший ответных реплик… О России всего лишь несколько слов: угрозы с ее стороны не боимся, но особо в нее не верим. Мацуока рассказал о встрече со Сталиным и Молотовым – рассказал вполне содержательно и откровенно, если сопоставить известные нам записи бесед. Затем он заговорил о японском императоре и японском понимании «тоталитаризма» (версия прежней лекции о «моральном коммунизме», приспособленная к новому слушателю). Гость пересыпал речь комплиментами Гитлеру: «Народ находит такого фюрера раз в тысячу лет. Японский народ еще не нашел своего фюрера» (это уже почти святотатство!). Но хозяину было не до того. На повестке дня стоял не «моральный коммунизм», а югославский вопрос.