Адресуя книгу не только специалистам, но прежде всего широкому читателю, я старался не перегружать ее сносками, которые, как показывает опыт, интересны лишь немногим. К ним я прибегал обычно в случае цитирования и близкого к тексту пересказа или когда хотел обратить внимание читателя на особенно интересные источники или работы. Если бы не ограниченность объема книги, количество сносок можно было бы безболезненно увеличить раза в два. Все подстрочные примечания, в том числе к цитируемым текстам, принадлежат автору книги. Что же касается историко-документальной базы книги, то ее характеризует помещенный в конце список использованных источников и литературы. Он также неполон, т.к. не включает издания, к которым я обращался лишь эпизодически; есть в нем и работы, на которые я в тексте не ссылался, – это, так сказать, «подводная часть» исследовательского айсберга.
В книге будет много цитат – из документов, составивших основу исследования, реже из мемуаров и комментариев современников, многие из которых впервые появляются в печати на русском языке, а некоторые вообще никогда и нигде не публиковались [В цитатах везде сохранены орфография и пунктуация оригинала, поэтому одни и те же слова порой пишутся в них по-разному: например, «советское правительство» и «Советское Правительство»; пояснения автора настоящей книги заключены в угловые скобки с пометой «В.М.», пояснения редакторов предыдущих изданий – просто в угловые скобки; купюры, сделанные мной, обозначены простым отточием; прочее специально оговаривается.]. Надеюсь, читатель не посетует на это. Документы рассматриваемой эпохи – даже торопливые и корявые записи переводчиков и секретарей – настолько красноречивы, что в пересказе теряют всю свою прелесть, и говорят сами за себя, во многих случаях делая излишними пространные комментарии.
В основу методологии исследования мною был положен геополитический подход, т.е. признание геополитических факторов приоритетными по отношению ко всем остальным. Один из основоположников современной геополитики Карл Хаусхофер писал: «Геополитический способ рассмотрения, цель которого – представить функционирующие в определенном жизненном пространстве жизненные формы политики как обусловленные одновременно и стабильной географической средой, и динамикой исторического процесса, имеет для всех проблем… большое преимущество, ибо он больше, чем всякий другой подход, позволяет видеть эти проблемы независимо от какой-либо партийно-политической установки и мировоззренческой односторонности… В то же время он весьма полезен для философии истории, ибо не подвержен искажениям со стороны социологических и общественно-политических доктрин и избавляет от той значительной доли предвзятости, которую они обыкновенно порождают».[3] Современные специалисты разъясняют: «Геополитическое положение государства является намного более важным, нежели особенности политического устройства этого государства. Политика, культура, идеология, характер правящей элиты и даже религия рассматриваются в геополитической оптике как важные, но второстепенные факторы по сравнению с фундаментальным геополитическим принципом – отношением государства к пространству».[4] Последнее определение развивает более раннее, данное Хаусхофером: геополитика – это «наука о пространстве в ее применении к государственно оформленной воле».[5]
В качестве рабочего инструментария геополитического анализа я использую оппозицию «евразийство – атлантизм», введенную в широкий обиход в России А.Г. Дугиным, однако полностью оставляю в стороне ее эзотерическое измерение, поскольку не считаю себя компетентным в данной области. В этой системе понятий «евразийство» («теллурокартия», «власть земли») связано не только с евразийским континентом как таковым, но с «континентальным» – в противоположность «морскому» – типом сознания и цивилизации, к которому, несмотря на островное географическое положение, относится и Япония, естественно сопоставляемая, таким образом, с Германией и Россией. Парадоксальный, на первый взгляд, вывод о «континентальном» характере японской цивилизации, сделанный Хаусхофером, мотивируется исторической близостью Японии к континенту – близостью цивилизационной и культурной; оттуда она еще в древности получила большинство даров цивилизации, от иероглифической письменности до буддизма. Японская экспансия, начиная с полулегендарных походов древней императрицы Дзингу, была ориентирована на континент и только во время Второй мировой войны вышла на просторы Тихого океана. Другая же островная империя – Британская – создавалась и развивалась как империя морская, а затем и океанская, а потому стала воплощением «атлантизма» («талласократия», «власть моря»). После Первой мировой войны «силовой центр» атлантизма начал перемещаться, а после Второй – окончательно переместился в США, которые в геополитике нередко называют «мировым островом».
Противостояние Суши и Моря насчитывает не одно тысячелетие и может быть прослежено на протяжении едва ли не всей человеческой истории. Осмысление этого началось, однако, много позже. В октябре 1899 г. Валерий Брюсов писал своему другу писателю Марку Криницкому: «Война Англии с бурами – событие первостепенной исторической важности и для нас, для России, величайшего значения. Только, конечно, наши политики медлят и колеблются и забывают, что рано или поздно нам все равно предстоит с ней великая борьба на Востоке, борьба не только двух государств, но и двух начал, все тех же, борющихся уже много веков. Мне до мучительности ясны события будущих столетий.» <выделено мной. – В.М>.[6] Впереди была русско-японская война, в которой на стороне – если не прямо за спиной – Японии стояла Великобритания и которая определила отношение к России у нескольких поколений японцев, да заодно и европейцев. Вспомним хотя бы Гитлера, прямо возводившего в «Майн кампф» свои англофильские и русофобские настроения ко времени этой войны.
В 1901 г. германский географ Фридрих Ратцель, пионер той науки, которая в XIX в. называлась «политической географией», а в XX в. «геополитикой», выпустил работу «О законах пространственного роста государств», где, подытожив свои многолетние наблюдения, сформулировал семь законов экспансии:
1. Протяженность Государств увеличивается по мере развития их культуры.
2. Пространственный рост Государства сопровождается иными проявлениями его развития в сферах идеологии, производства, коммерческой деятельности, мощного «притягательного излучения», прозелитизма.
3. Государство расширяется, поглощая и абсорбируя политические единицы меньшей значимости.
4. Граница – это орган, расположенный на периферии Государства (понятого как организм).
5. Осуществляя свою пространственную экспансию, Государство стремится охватить важнейшие для его развития регионы: побережья, бассейны рек, долины и вообще все богатые территории.
6. Изначальный импульс экспансии приходит извне, так как Государство провоцируется на расширение государством (или территорией) с явно низшей цивилизацией.
7. Общая тенденция к ассимиляции или абсорбации более слабых наций подталкивает к еще большему увеличению территорий в движении, которое подпитывает само себя.[7]
Ратцель еще не акцентировал внимание на противостоянии Моря и Суши, как это делали геополитики следующих поколений. Он в равной степени считал Море и Сушу потенциальной основой мощи государств, сформулировав теорию «мировой державы», которая может быть и морской, и континентальной (последний вариант он рассматривал применительно к Германии). Ратцель уделял особое внимание Соединенным Штатам, экспансия которых развивалась и по суше, и по морю. Однако его современник американский адмирал Альфред Мэхэн, автор концепции «морской силы», считал наиболее важной и наиболее перспективной экспансию по морю, причем экспансию прежде всего торгово-экономическую, по необходимости поддерживаемую военным флотом. В этом коренное отличие Мэхэна, оказавшего огромное влияние не только на военную мысль, но и на политику Америки, от Ратцеля и его последователей, которые считали экономические факторы и мотивы вторичными по отношению к политическим.[8] Так закладывались основы евразийской и атлантистской геополитической теории.
