лепестками.
Не могу удержаться: «Ты уверен, что папа ничего такого не закуривал, пока вы орали на
воду?! А за столом ты что-то необычное, незнакомое на вкус, не пил?» Обижается: «Не
веришь?»
Я верю.
Тем более, что Виталик с братом предоставили тюльпаны родственникам в качестве
вещественного доказательства в количестве трех полных оцинкованных ведер. Последнее, что запомнилось моему коллеге, это остатки чуда наутро. Цветы завяли и тоскливо свесили
фиолетовые головки из ведра. Он почувствовал себя предателем.
Единственное, во что мне трудно поверить, это как можно было столько лет жить без
ответа на вопрос: «Что это было?»
— Неужели ты ни разу не спросил?
— Зачем?
— Но ведь у тебя же должна быть какая-то версия?
— ЗАЧЕМ?
Лезу в инет, там про фиолетовые псевдотюльпаны ничего вразумительного. Не могу
успокоиться, иду в «монтажку».
— Слушай, есть версия. Может, это такие цветы, которые от крика или шума раскрываются, от воды отражается звуковая волна и… О! А может, там просто лягушки сидели, вы заорали, они ускакали, а под ними…
— Как ты не понимаешь?! Я не хочу знать разгадку! Это самое яркое впечатление из
детства. Разоблачение может его испортить. Или убить.
Нет, я не понимаю. Как можно посмотреть фокус и не выяснить, в чем фокус? Или хотя бы
попытаться. Я, конечно, романтик и все такое, но, блин…
Я до сих пор пристаю ко всем возможным орнитологам с одним вопросом. Ответа пока не
получила, но надежды не теряю.
Дело было осенью. Мы с подружкой гуляли с собаками на пустыре (теперь на этом месте
фармакадемия стоит). Нам было лет по двенадцать. Деревья были желто-красные, листья
падали, вороны каркали — ну все, как в октябре. Октябрь, собственно, и был. Остановились
собаки. Обе. В одном месте. У подруги был боксер, у меня эрдельтерьер. Причем не застряли, вынюхивая что-то, как обычные собаки, а как-то странно застыли, типа засмотрелись. Мы
подошли и обалдели. На одном дереве, сухом абсолютно, сидели разные птицы. Вы когда-
нибудь видели филина в городе? Да? А ворону рядом с ним, плечо к плечу? В смысле крыло к
крылу? А голубя, синицу, воробья, галку, дятла и (!) кукушку на одной ветке? Это только те, которых мы знали в пятом-то классе. Я бы никому не поверила, если бы не видела это
собственными глазами. На ветках не было пустого места. Птицы все летели и летели. Мы
простояли с открытыми ртами, наверное, часа два. Даже страшно не было, настолько
завораживало. Стемнело. Дома влетело так, что никакие рассказки о чудо-дереве не спасли.
Но было же. У меня версии есть. Жиденькие, правда. Просто знатока не встретила еще.
Это не самое яркое детское впечатление. Я спорила с Виталиком совсем о другом. У ТОГО
есть разгадка. И мне кажется, оно не было бы ярче, даже если бы правду я не узнала никогда.
Вишни в январе
Мне было десять. Точнее, девять и триста шестьдесят три. Канун дня рождения, ангина.
Горло болит, глотать не могу, говорю с трудом. Дети приглашены, свечи закуплены. Мама
печет торт. Мой любимый, с вишневым вареньем. Кроме торта в меню «День рождения
советского школьника начала восьмидесятых»: апельсины импортные с наклейками, шоколадные конфеты «Ассорти» в коробке, лимонад «Буратино» и ОНО. Мороженое. Не какое-
нибудь там за двадцать восемь копеек «Каштан» или пломбир за двадцать. А «Б-е-л-о-ч-к-а» с
орехами и шоколадом (произношу медленно с придыханием), специально заказанное по
случаю в «Кристалле». При мысли о том, что ЕГО не будет, в горле становится еще больнее.
Смысл дня рождения теряется. А с ним и смысл жизни заодно. Причем мое разочарование
меркнет в сравнении с остальными семью разочарованиями, точнее, с четырнадцатью
глазами, полными слез и обиды. Детям, естественно, ЕГО наличие объявлено заранее, задекларировано письменно в виде отдельной пометки на пригласительных открытках.
Пытаюсь прокашляться. Пью сырое яйцо. (Ужас, с тех пор я и вареные, жареные не ем.) Не
помогает.
— Мам, ты знаешь, не болит. Вот сама удивляюсь, вроде красное и голоса нет, а не болит.
— Мороженого не будет.
Не пролезло.
— А вот другие же дети не виноваты, что у меня горло. Так не честно. Пусть они едят!
— Если они тебе настоящие друзья, они поймут, что тебе неприятно будет смотреть, как
другие едят мороженое.
Скала.
— Подумаешь, мороженое. Выздоровеешь, позовешь детей, купим килограмм мороженого
— и ешьте, сколько влезет.
— Хочу завтра!
— Нет.
— Тогда вообще не хочу дня рождения. Скажи всем, что я умерла. От ангины.
Это мне сейчас кажется, что детские слезы (слезы дочери) — ерунда. А ребенку... Ребенку
— горе. Переоценка ценностей, несправедливость мира, несовершенство тела и
бестолковость взрослых.
Но все-таки она вертится
Рецепт абсолютного детского счастья (добытый через несколько лет). Немного мудрости, щепотку фантазии, терпения добавьте по вкусу.
Отца с работы я встречала где-то на последней стадии заплаканности. Красный нос, опухшие глаза и перемотанное горло.
— Горе.
— Знаю.
— Мороженое…
— Не будет.
Зато будет что-то другое. Лучше, чем мороженое. Сказал — отрезал, как будто что-то знал.
Лучше, чем мороженое?!? На день рождения?!? Нет. Не верю (Станиславский). Не может быть.
Не бывает.
— Посмотри в окно. Видишь вишню?
Маленькое деревце под окном нашего дома. На нем и в сезон-то вишен почти не бывает.
Вырастало штук семь, но краснеть никогда не успевали. Съедали зелеными. Даже не кислыми, горькими еще.
— Завтра утром проснешься, а на ней вырастут вишни.
Зима. Середина января. Просыпаюсь, подхожу к окну. Вишни.
На дереве растут вишни. Круглые вишни вишневого цвета. Листьев нет, а вишни есть. Они
для меня, и они мои.
МОИ ВИШНИ НА МОЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ, ПОТОМУ ЧТО МОЙ ПАПА ВОЛШЕБНИК.
Других вариантов не было. Не было еще много лет. Потом, конечно, мама под пытками
призналась, что всю ночь папа, ретельно (не подберу более удачного слова в русском) нанизывал замороженные вишни на зеленую нитку и все утро их развешивал на дерево.
Это таки круче, чем мороженое. Пожалуй, даже тазик «Белочки» с орехами и шоколадом не
тянет на титул «самое яркое впечатление детства».
Все, меня понесло. Иду по ньюз-руму и задаю всем еще живым (конец рабочего дня) обитателям Медиа-группы «Объектив» один простой вопрос: «Какое ваше самое яркое
впечатление из детства?»
Дмитрий Грузинский. Про настоящего Деда Мороза.
— В новогоднюю ночь к нам домой пришел Дед Мороз. Настоящий! С бородой и в халате. Он
принес мандарины…
— Дим, у дедов Морозов обычно шубы.
— У настоящих — халаты.
Юлия Боревич. Про теорию относительности в децибелах.
— Это, наверное, бред. Я, в общем, не уверена. Но это самое яркое впечатление. Не
история — ощущения. Маленькой я никак не могла понять: на улице тихо или громко? Дома
все понятно, музыка играет — громко, сделали тише — тихо. А вот на улице как? Каждый
вечер засыпала с одной мыслью: ой, забыла послушать, как на улице...
— Прошло?
— Не знаю.
Лидия Калашникова. Про размеры и дружбу народов.
— Я потерялась в ГУМе, в Москве. Просунула голову в какую-то решетку и громко орала: ма-
ма! Меня нашел огро-о-омный негр, метра два ростом, посадил на плечи, и мы искали
родителей…
— Нашли?
— Кажется, да.
Дмитрий Литвиненко. Про смертный бой и пенопластовый меч.
— В детском саду была вечеринка под названием «утренник». Я играл Илью Муромца, у
меня был настоящий меч из пенопласта и длинная такая накидка, мама пошила. Алеша
Попович или Добрыня Никитич, не помню, скакал сзади и наступил мне на накидку. Она упала.
