И вдруг Вадим понял, почему. Потому что все его личные надежды опять обмануты. Все будет по-старому. Опять пустые прилавки, чушь в газетах и по телевизору. Опять транспаранты про славную КПСС.

Вадим истерически рассмеялся. Благо сидел в машине один и никто его не видел. Он смеялся над собой. Ведь КПСС — его партия. Он, как бы, ее член. Решил — приедет домой, найдет партбилет, должен лежать в шкатулке с документами, и порвет! Пусть хоть так отомстит. Но он порвет! Глупо, конечно! Но хоть что-то самому надо сделать!

Дверь открыл Автандил.

— А твои где? Привет! — Вадим заметил, что друг как-то необычно суров, брови сдвинуты.

— Я их отправил к теще. Так надо. Спокойнее будет, — ни улыбки, ни приветственных слов.

Вадим решил чуть разрядить обстановку:

— А ты что — лечащий врач Ельцина? Ах, ну да! Ты же детский врач, а у него «детская болезнь левизны в коммунизме». Такой диагноз, кажется, поставил Лигачев словами Ленина?

— Тебе охота шутить в такой ситуации, хохмач? — Приветливостью тон Автандила никак не отличался. — Что тебе нужно, я тороплюсь!

— Ладно! Дело такое. Я привез тут некоторые документы, — Вадим показал глазами на две перевязанные стопки папок, которые он уже успел занести в квартиру. — Там до пупа компромата на меня. Досье клиентов, по которым можно на них выйти и узнать про гонорары, прошедшие мимо кассы. Плевое дело для ментов. А у меня ситуация сейчас опасная. Мало ли что. Я и с «Московскими новостями» сотрудничаю, и из Америки только что приехал, и с кооператорами якшался…

— Нашел, куда привезти! — Автандил неожиданно вспылил. — Вот у меня точно обыск будет. Если мы не победим. Но мы не победим. Кулаки и палки против танков — никогда! Понимаешь, никогда! А сидеть и смотреть, как у нас страну забирают — трусость и подонство!

— Погоди, ты чего так завелся?

— А тебя все это говно не касается? Это не твоя страна? Ты в Америке себе базу создал?! Свалишь, и все? А вы здесь во всем этом говне выживайте, как хотите?! — Автандил перешел на крик.

— Погоди, что ты орешь?! Что происходит? Это их разборки — политиков, — в голосе Вадима открыто звучала неуверенность в собственной правоте. Как ни странно, это неожиданно успокоило друга.

— Знаешь, об этом мы с тобой потом поговорим. Я так думаю, право выбора есть у каждого. Если это твоя страна — борись за нее, тебя в ней все касается. А если так, пристанище на время, полное твое право — собрал вещи и…

— Ты еще скажи «чемодан — вокзал — И зраиль», — тут уже начал заводиться Вадим. — Не думал, что ты антисемит!

— Да при чем здесь национальность? Ты, что, вконец охренел от страха? Я про жизненную позицию — либо моя хата с краю, либо… Либо меня это касается!

— А тебя это касается?

— И меня касается, и еще больше моего сына, когда он вырастет, касаться будет. Я не хочу глаза в сторону отводить, когда он спросит: «Папа, а ты что во время путча делал?»

— И что же ты собираешься делать? — Вадим вдруг въехал, что Автандил не просто разглагольствует, он что-то задумал. Поэтому и жену с сыном к теще отослал. Поэтому и про обыск сказал. С его восточным темпераментом он мог наделать массу глупостей.

— Коротко — выполнять клятву Гиппократа. Быть врачом!

— За это не сажают. Поконкретнее!

— Сегодня секретарь парторганизации больницы собрал всех врачей и предупредил — мы поддерживаем ГКЧП, мы не вмешиваемся. Медицинскую помощь бунтовщикам, оказывающим сопротивление законной власти, не оказывать. Ни в больнице, ни в частном порядке.

— Ну и что?

— А то, что у Белого дома будут раненые. Обязательно будут!

— Ну к вам-то их не повезут. У вас детская больница, забыл?

— Значит, мы должны быть там, на месте! — Автандил опять почти кричал.

— Ага, и много толку от тебя со скальпелем будет против танка? Ты ему гусеницы станешь резать?

— Иди ты… Знаешь, я себя мужчиной считать перестану, если дома буду отсиживаться!

— Хорошо, хорошо! Что конкретно ты собираешься делать?

— Мы, несколько врачей, собрали в больнице перевязочный материал, йод, вату, тампоны, хирургический инструмент, антишоковые препараты, ну, словом, все, что нужно при ранениях. Мы едем туда, к Белому, и развернем там полевой госпиталь! Будем спасать людей!

— А если стрельбы не будет? Окружат танками Белый дом, народ дня два побузит и разойдется? Ну, три?

— Это такие, как ты. А есть люди, которые готовы бороться! — В голосе зазвучал вызов. Спорить дальше было бесполезно. Автандил находился в таком состоянии, когда эмоциональный порыв не остановишь никакими разумными доводами.

Вадим почему-то вспомнил Александра Матросова. Сколько шуток ходило о том, что тот просто поскользнулся перед амбразурой. А черт его знает, может, он был в таком же порыве, как сейчас Автандил? Тогда и правда можно грудью на амбразуру лечь. А не шинелькой заткнуть. Ну что за тяга к геройству!

Хотя на этом фоне месть в виде казни партбилета, что собирался свершить сам Вадим, выглядела даже не фигой в кармане, а простой трусостью.

А что он может сделать? Если идти к Белому дому, то с оружием. Погибнуть, так хоть с толком.

«Все! К черту! Надо ехать на дачу! Там родители и Лена с Машкой! Я там сейчас нужнее», — решил Вадим. Пожелал Автандилу удачи, подхватил свои папки и отправился к машине.

Каким взглядом провожал друга Автандил, Вадим не видел.

На даче Вадим появился только к вечеру. Сначала все просто радовались, что он вернулся живой и невредимый. Потом стали расспрашивать, что в Москве? Наконец, Михаил Леонидович и Владимир Ильич, отослав женщин, стали обсуждать с Вадимом, что будет дальше?

Неожиданно вернулась Лена. У нее в руках был маленький радиоприемник, который они купили в Америке по дешевке. Но он ловил FM-диапазон.

— Попробуй найти «Эхо Москвы». Ты говорил, у Егора его все слушали.

— Да уж прикрыли наверняка! — бросил Владимир Ильич.

— А вдруг? — Михаил Леонидович, надев зачем-то очки, стал медленно крутить колесико настройки. Сквозь скрежет и шуршание эфира прорвался голос. Человек говорил, что сейчас происходит у Белого дома: собралась огромная толпа людей, недалеко стоят танки, но солдаты никаких действий не предпринимают.

— «Свобода» или «Голос Америки», — высказал догадку Владимир Ильич.

— А может, просто кэгэбэшная провокация? — испуганно предположила Лена.

— Дайте послушать! — рявкнул Вадим. Он хотел услышать что-нибудь про полевой госпиталь. Сейчас он переживал только за Автандила.

Голос продолжал рассказывать, что подходят люди с термосами и бутербродами. Защитники здания разделились на бригады. Есть десятники. Находящиеся в толпе военные пытаются как-то организовать оборону Белого дома. Строятся баррикады. Много врачей. Среди защитников и старики, и молодежь. Народ воодушевлен. Тот там, то тут начинают петь песни. В основном — «Это есть наш последний и решительный бой»…

В глазах Владимира Ильича блеснул огонь:

— Я поеду! Я войну прошел. Я умею!

— У вас есть связка гранат? — попытался умереть пыл тестя Вадим.

— Зачем?

— Ну, на войне вы на танк могли пойти со связкой гранат. А здесь с чем? С пучком морковки? «И этот туда же — взбесился Вадим. — Герои чертовы!»

— Знаешь, Вадим, мы потому войну и выиграли, что на танки с голыми руками шли! — Пафосные слова не помогли, — сам Владимир Ильич сник.

Именно в этот момент голос объявил, что в эфире «Эхо Москвы». Как назло, волна стала куда-то уходить, голос пропал. Михаил Леонидович начал судорожно вращать колесико настройки и через несколько минут, как и раньше, сквозь треск и шипение, голос зазвучал опять.

Еще часа два спать никто не уходил. Мужчины слушали радио, периодически начиная обсуждать только что прозвучавшую информацию, женщины говорили о чем-то своем, но в другой комнате. Лена сидела то с мужчинами, но обязательно рядом с Вадимом, то с женщинами, притягивая на колени сопротивлявшуюся дочь.