— Понимаю, — растерянно отозвался Стэн. — Это твое право. Я уважаю твое решение.

Первой на пересказ беседы со Стэном отреагировала дочь. Она вскочила, бросилась на шею к отцу и стала его целовать. А Лена просто расплакалась. Вадим был очень доволен.

— Ну и слава богу, что вы со мной согласны! Правда, надо понимать, что денег таких в Москве я не заработаю.

— Не переживай, нам, вроде, и так с избытком хватало. — Подумав секунду, Лена добавила. — Кстати, не забывай, что реально ты бы платил тридцать процентов налогов. Так что получилось бы не двести пятьдесят тысяч, а… Сколько, Маш?

— Ой, мам, ну ты совсем гуманитарий, — рассмеялась гордая дочь, — получилось бы сто семьдесят пять тысяч. Тоже, кстати, до фига!

— Ну и сленг, — педагогично возмутился Вадим, восхищенный умением Машки считать в уме. — Однако, тебе, как будущему юристу, следует знать вот что. По советско-американскому договору об устранении двойного налогообложения действует правило ста восьмидесяти трех дней.

— А что это за зверь? — Машка устроилась в кресле поудобнее, зная, что рассказы Вадима о законах всегда подробны.

Лена, которая твердо решила, вернувшись в Москву, получать второе образование, юридическое, теперь считала себя тоже приобщенной к миру законов. Она закурила, чтобы слушать объяснения Вадима с удовольствием.

— Значит, так! Если гражданин Союза получает зарплату в Штатах, но находится на их территории менее ста восьмидесяти четырех дней в году, в законе сказано — не более ста восьмидесяти трех дней, то он не платит местные налоги. Получается, он их платит в Москве. С другой стороны, по нашему внутреннему законодательству я должен платить подоходный налог в Союзе, полученный из заграничных источников, только при условии, что я находился на территории СССР более ста восьмидесяти трех дней. Понятно?

— Понятно, — кивнула Лена, которая в присутствии дочери, разумеется, не могла признать, что слова-то она поняла все, а вот что из этого следует — абсолютно нет!

— Пап, как ни крути, все равно получается триста шестьдесят пять дней в году. Либо там, либо тут — ты попадаешь! Разве что только в високосный год…

— Наоборот! В високосный год как раз сложнее! — Вадим обрадовался, что у него есть адекватный слушатель. — Смотри! Я в Штатах провожу ровно сто восемьдесят три дня и вылетаю в Москву. Значит, формулировка «более ста восьмидесяти трех дней» на меня не распространяется. Так?

— Так! — Машка напряженно соображала.

— Я прилетаю в Москву, и у меня остается опять сто восемьдесят три дня. На самом деле, даже сто восемьдесят два, при перелете из Штатов в Союз день теряется в самолете. Мы прилетаем на следующий день. Календарный. Вот и получается, что остается сто восемьдесят два дня. И из американской зарплаты я опять ничего платить не должен!

— А в эту поездку как выходит? — вступила в разговор Лена.

— Так потому я и рассчитал дату вылета на четвертое августа. Все тютелька в тютельку.

— Ну хорошо. Это я понимаю. В этот раз мы сэкономим треть от ста двадцати тысяч, деленных пополам.

— Сколько это будет? — спросила Лена, больше желая заставить Машку опять заняться устным счетом, чем выяснить точную сумму экономии.

— Мам, ну, догоняй! У папы зарплата годовая сто двадцать тысяч. Значит, за полгода он получает шестьдесят. Налоги — треть от шестидесяти, то есть двадцать тысяч.

— Правильно! — кивнула Лена, которая теперь хотя бы поняла логику рассуждения дочери. Результат она проверять не собиралась, поскольку еще со школьных времен устный счет не был ее сильным местом.

— Так вот, — Маша опять повернулась к Вадиму, — все, пап, ты хорошо посчитал и рассчитал. Только одна деталь. Правило ста восьмидесяти трех дней неприменимо, если ты подписываешь трехлетний контракт. Ты же здесь будешь все триста шестьдесят пять дней в году. Три года подряд.

Вадим ошарашенно смотрел на дочь. Об этом он не подумал. Даже смешно.

— А сколько это будет всего дней? — опять занялась воспитанием дочери Лена.

— Мам, я не цирковой пудель, чтобы все время считать. Больше тысячи. Для тебя это уже несчислимые величины!

— Не хами, — встрял Вадим. Инстинкт защиты жены срабатывал автоматически. Лену никто не вправе был обижать, даже родная дочь. Даже по делу.

Маша поняла, что перегнула палку, и решила быстро сменить тему разговора.

— Кстати, а вот заработать прямо сейчас кое-что можно. И довольно легко.

— Это ты о чем?

— О флоппи-дисках. К компьютерам.

— Как это? — недоверчиво поинтересовался отец.

— Что за флоппи-диски? — Не поняла Лена, безмерно далекая от компьютеров и всего, что с ними связано.

— Здесь один «флоппик» стоит пятнадцать центов, у оптовиков еще дешевле. Центов двенадцать. В Москве их можно легко сдать по сорок пять — пятьдесят центов. Минимум триста процентов прибыли.

— А перевозка?

— Надо купить три-четыре коробки, там по тысяче штук. Я выясняла. Дальше: ты через Потемкина отправляешь их диппочтой. Это — а) бесплатно, б) без таможни на въезде и выезде. Ну отдаем ему десять процентов. Я посчитала. На четыре коробках доход составит тысячу двести долларов, двести — ему. Тысяча нам. Мои десять процентов за идею.

Лена следила за разговором, вытаращив глаза. Ладно, она уже стала привыкать, что дочь взрослеет. Но… Вот оно — страшное влияние Америки! Маша только и думает о том, как заработать деньги! «Нет, отсюда надо бежать! Надо спасать Машу!» — это все, что она выяснила из «бизнес-плана» дочери по скорому обогащению.

— Это вариант… — задумчиво произнес Вадим. Почему-то именно сейчас он вспомнил про свой долг «Брайану». Три тысячи, полученные авансом по приезде, он ведь так и не вернул. Ему никто не напоминал, а он и забыл. «Нет, вернуть надо обязательно! Лучше сохранить лицо, чем сэкономить „трешку“!» Вадим полез в карман и, ни слова не говоря, выписал чек на имя «Брайан энд Твид» на всю сумму. К тому же Вадим помнил, что не прошло и недели с момента его приезда в Вашингтон, как Терри, бухгалтер «Брайана», вручил ему конверт, в котором лежал чек на шестнадцать тысяч долларов, заработанные в Москве. Если брайановцы помнили про свой долг ему, то было бы наивно полагать, что они забудут про его долг им.

— Это ты мне за идею сразу решил заплатить? — иронично поинтересовалась Маша. — Так ведь мне чек никто не окешит — у меня же «ай-ди» американского нет. Только если по школьной карточке.

— Что? — вернулся к действительности Вадим. — А-а, нет. Это я чек на три тысячи выписал. Мой долг фирме.

— А как моя идея? — заканючила Машка.

— Даже думать забудь! — Лена с ужасом представила картину: Вадим выплачивает дочери комиссионные, заработанные путем махинации. — Это же уголовщина. Спекуляция! Какая статья, Вадик?

— В Америке нет статьи «спекуляция». Здесь это просто бизнес! — И уже обращаясь к дочери. — Если делать, то не ради тысячи. Минимум десять коробок. И хорошо бы регулярно.

— Вот это речь настоящего мужчины! — многозначительно вынесла приговор Маша.

Родители молча смотрели на дочь. Каждый думал об одном и том же: в семье отныне три взрослых человека.

Потемкину идея с небольшим бизнесом, читай — спекуляцией, не показалась ни дикой, ни криминальной, ни даже опасной. Вадим, конечно, впрямую спрашивать не стал, но из разговора понял, что диппочту уже давно используют не только по прямому назначению.

— Василий Васильевич, а вот не могли бы вы узнать, нельзя ли, так сказать, по дипломатическим каналам…

— Я понял. Вы про почту?

— Ну да. Несколько коробок…

— Решили, как все — видеомагнитофон, музыкальный центр, телевизор… Надеюсь, не холодильник. У — нас же другое напряжение, — Потемкин снисходительно хохотнул.

— Да нет. Флоппи-диски.

— Бизнес?

— Да. С вашим интересом.

— Здесь нечего узнавать. Схема работает. Сколько?

— Ваши десять процентов.

— Я не об этом. Сколько коробок?