— Не я, а Лера.

— Ладно, бог с ними! Ты мне скажи, как тебе идея?

— Идея забавная. Но вряд ли я стану хорошим юристом.

— В свое время ты мне твердила, что вряд ли защитишь диссертацию.

— Это давно было.

— Так ведь, кис, я тебе и не предлагаю начинать работать юристом завтра…

— Кстати, Вадик, насчет Машки. Аты не боишься, что ей придет в голову уехать в Америку?

— Боюсь…

Этот страх действительно не давал Вадиму покоя. Из местных газет, а еще в большей степени из телефонных разговоров с родителями, Вадим знал, что многие и многие известные советские артисты, музыканты перебрались в Штаты. Про простых смертных, которые ломом ломанули в Австралию, Израиль и США, и говорить не приходилось.

Все, кто мог уехать, — уезжали. И что парадоксально, были довольны. Известные советские композиторы работали таперами в русских ресторанах. И не горевали! Давали интервью американским газетам, где объясняли «америкосам», какая у тех замечательная страна. Актеры, снимавшиеся в лучших советских фильмах в главных ролях, играли эпизодики во второсортных голливудских мыльных операх или боевичках. Тоже давали интервью, и тоже распространялись о преимуществах творчества в свободном мире.

Много раз Вадим примерял на себя эту ситуацию. Да, правда, в Штатах можно больше заработать. В среднем. Но не ему, — в Союзе он давно получал больше, чем мог потратить. А здесь… Здесь парадокс — сколько бы ты ни заработал, потратить всегда можно еще больше. Зачем же такие нервные перегрузки? Зачем все время испытывать нехватку денег из-за постоянного превосходства желаний над возможностями?

Другой момент, и немаловажный: в Америке четко сформированы кланы элит — юридических, политических, бизнеса… А в Союзе все пришло в движение, все смешалось. Значит, встает вопрос — где больше шансов пробиться на самый «верх»? Неважно, что значит этот «самый верх» — деньги, власть, публичность или что-то еще. Важно, что в Союзе партийно-советские элиты теряют свое преимущество над «чернью», преимущество по праву рождения, а здесь — наоборот. Такое ощущение, будто в Америке не сегодня, так завтра введут дворянские звания! Да, собственно, сословия уже есть! Выпускник Кембриджа, Йеля, Массачусетского технического университета, Гарварда — это уже звание! Гарантированная работа. Клубы, закрытые для всех, кто не удостоился чести учиться в столь престижном месте. Ему-то, с его дипломом ВЮЗИ к ним не пробиться!

Нет, жить надо дома. Как-нибудь, но дома пробьешься. А здесь, в гостях, может, детям и лучше будет, да и то — не факт, но сам ты останешься человеком второго сорта навсегда.

Понимает ли это Машка? Ведь при ее максимализме, при ее успехах на фоне других ребят из «паблик-скул» легко может развиться ощущение, что именно здесь она — королева!

Правда, один недавний разговор с дочерью Вадима обнадежил.

— Маш, а ты бы хотела на годик поехать учиться в американский университет?

— Мне уже предлагали, — в Машкиных глазах мелькнули задиристые искорки.

— То есть?

— Ну когда я тест по математике выиграла, директор сказала, что если родители получат гражданство или «грин-кард», то школа подаст меморандум в департамент образования о выделении мне «скола-шип» за счет штата.

— Ты можешь говорить по-русски? Что за «скола-шип»?

— Ага, про «грин-кард» ты не спрашиваешь? Значит, по-русски я должна говорить только те слова, которые вы с мамой не понимаете?

Вадим смутился — дочь была права.

— Ладно, па, не заморачивайся. «Скола-шип» — это стипендия за счет штата, которая идет на оплату учебы в колледже. Дается только самым одаренным детям из малообеспеченных семей.

— А как же мы сделаем нашу семью малообеспеченной?

— Ну, не знаю. Может, ты с мамой фиктивно разведешься.

— «Шшас!» — Вадим передразнил интонацию, с которой Маша выражала крайнюю степень несогласия.

— Ладно, пап, не парься. Я все равно не хочу.

— Почему?

— Они примитивные!

— Кто, америкосы?

— Ну, да! Какие-то недочеловеки. С ними даже поговорить не о чем. Бейсбол, их дурацкий футбол, и чьи родители сколько зарабатывают. Да, и еще, кому какую машину на шестнадцатилетие купят.

— То есть ты хочешь в институте учиться в Москве? — Вадим замер в ожидании ответа.

— Исключительно.

— Ну, может на старших курсах на годик на стажировку? — Вадим прекрасно умел манипулировать сознанием дочери. Если он что-то предлагал, она всегда это отрицала. Такова была первая, спонтанная реакция. Так сказать, форма самоутверждения как взрослого человека.

— Нет! Ни за что! К тому же зачем мне их право, если я собираюсь быть адвокатом и работать дома?

— Да, пожалуй, ты права, — с облегчением согласился Вадим, постаравшись при этом изобразить мину посрамленной тупости.

Апокалепсическая перспектива жить на два континента — дочь в Америке, родители в Союзе, казалось, отступила… Хотя, кто знает. «Никогда не говори никогда», — Вадиму вспомнилась одна из мудрейших американских поговорок. Неизвестно, как все может повернуться дома. Там и в глобальном плане, и на уровне жизни простых людей что-то назревало, куда-то все катилось. Но вот что назревало? Куда катилось?!

Война между Горбачевым и Ельциным шла полным ходом, и ни одна из сторон даже не пыталась скрыть своей ненависти. Симпатии самого Вадима, да и большинства из тех, с кем он отсюда мог поговорить, помня, что телефон это средство связи, а не общения, были на стороне Горби.

В Вашингтоне ни Вадим, ни Лена, ни Лера телефона не стеснялись. Но стоило позвонить москвичам, будь то мама, отец, Сашка или Аксельбант, разговор, как только речь заходила о чем-то не лично-семейном, становился «придушенным». Собеседники понижали голос, говорили намеками или незаконченными фразами. Даже если речь шла о пустых прилавках, талонах на водку и сахар или о широкой поступи кооперативов. Пожалуй, только увеличение вдвое цен на продукты обсуждалось в полный голос, с эмоциями и чуть ли не с бранью. Ну, а если Вадим интересовался политическими новостями, на другом конце провода повисало молчание.

В одном из крайне редких разговоров с Марленом по делам фирмы, Вадим, прежде чем попрощаться, вдруг спросил, как тот оценивает перспективы «замирения» Горбачева и Ельцина. Марлен сначала прикинулся, будто ничего не слышит, долго кричал в трубку «Але, але!», а потом и вовсе отключился.

Если в американских газетах события полугодовой давности — подавления бунтов в Вильнюсе и Риге — до сих пор обсуждались, то в Москве про них словно забыли. Ни в телефонных разговорах, ни в советских газетах, которые Вадим периодически брал в посольстве, — ни звука. Не было крови, не было танков.

Но куда-то все катилось не туда. Осипов это понимал как юрист и потому ни на йоту не доверял рассуждениям американских политических аналитиков. Начало сомнениям положил разговор со Стэном.

Пару месяцев назад Джонс прочел Декларацию независимости России. Приняли ее 12 июня 1990 года, но Стэн «доехал» только сейчас.

— Вадим! Объясни мне вот что. В Декларации сказано, что законы Советского Союза применяются на территории России только в той мере, в какой они не противоречат законодательству самой России. Я правильно понимаю?

— Да. И что в этом такого?

— Нет, ничего страшного. Просто в нашей истории было подобное. Со штатом Техас. Если не вдаваться в подробности, — почти то же самое. Правда, кончилось все маленькой гражданской войной…

— Ну, у нас, это-то вряд ли случится.

— Дай бог, дай бог! Но понимаешь, в чем дело, — мы признаем обратную иерархию. Есть законодательство всей страны, мы его называем федеральное. А законы штатов могут быть любые, но только ему, федеральному законодательству, не противоречащие. У вас же получилось наоборот.

Этот чисто юридический аспект, почти теория права, заставил Вадима по-иному взглянуть на ситуацию дома. Следом начались обычные интеллигентские испуги, страхи, рефлексии. Вадим будто видел, как появляется третий лидер, какой-нибудь боевой генерал из Афганистана, где, судя по американским газетам, Союз оказался в полной жопе, и начинает призывать к наведению порядка. Обещает стабильные цены, всем работу, кооператоров — в Сибирь. Народ его на руках вносит в Кремль.