В комнате опять повисла тишина. Все вспомнили предсмертную записку Батыя…

Дальше Вадим и Лена только детально отвечали на уточняющие вопросы родни.

Напоминание о письме Лениной бабушки погасило воодушевление Вадима. Словно ему на плечи взвалили мешок картошки. Он даже как-то ссутулился. Он с особой остротой вдруг почувствовал, какая мера ответственности за всех этих, таких родных для него людей, лежит на нем. Будто он действительно знает единственно правильное решение. А он не знает. Только показывать это никому нельзя. Единственный, у кого можно спросить совета, это Самойлов. Но и тому всего не расскажешь. Тем не менее, Вадим решил завтра позвонить Василию Петровичу.

— Какие проблемы, Вадим Михайлович? — Самойлов вышел встретить Осипова в приемную.

— Жизнь не становится ни легче, ни веселее, — с улыбкой перефразировал Вадим знаменитую фразу отца народов. Он прошел в распахнутую перед ним дверь кабинета директора Института государства и права.

— По Сталину соскучились? — иронично поинтересовался академик.

— По порядку! — уже серьезно отозвался посетитель.

Самойлов закрыл дверь, показал Вадиму на одно из кресел у журнального столика и сел сам.

— Что у вас с офисом?

— Бумага подписана Поповым. Гуляет теперь по кабинетам.

— Это мы сейчас поправим, — Самойлов встал и подошел к рабочему столу. Снял трубку АТС-1 и набрал четырехзначный номер.

— Гавриил Харитонович, опять Самойлов… Нет, я по другому вопросу. Получаса не прошло, а теперь моя очередь просить…

Разговор занял меньше пяти минут. Прервался Самойлов только раз, уточнив у Вадима название кооператива Аксельбанта. Опустив трубку, вернулся в кресло возле Вадима.

— Ну что ж, думаю, вам повезло. По странному стечению обстоятельств Попов сегодня звонил мне с просьбой. Почти уверен, что теперь ваше письмо быстро найдут и выпустят распоряжение Мосгорисполкома. Вы за этим пришли?

— Нет. Хотя спасибо вам большое. У меня глобальный вопрос, Василий Петрович.

— О дальнейших путях развития земной цивилизации? — Самойлов явно пребывал в хорошем настроении.

— Да, — Вадим улыбнулся. — Но преимущественно на одной шестой части суши. Куда мы идем?

Самойлов посерьезнел.

В течение следующего часа Василий Петрович объяснял Осипову, каким ему видится дальнейший ход развития страны. Вариантов назвал несколько. Либо все, что происходит — очередная оттепель. Горбачева скинут его же соратники. Благо в Политбюро раскол очевиден. Следующий вариант — плавное вхождение в рыночную экономику при сохранении идеологического и политического контроля со стороны КПСС. Тот путь, по которому пошел Китай с подачи Дэн Сяопина. Однако с нашим ленивым и пьющим народом этот вариант почти фантастический. Есть еще путь, самый опасный, — революция. Причем кровавая и бессмысленная. Раскол страны: отделение Прибалтики, Закавказья и части азиатских республик. Прежде всего Казахстана. Он, по крайней мере, сможет сам себя прокормить.

Вадим ограничивался только уточняющими вопросами, не рискуя задать главный, тот, ради которого пришел. Самойлов разъяснял терпеливо, как на лекции. Вадим узнал, что долг СССР подбирается к ста миллиардам долларов. Долг, нереальный для возврата, так как, оказывается, семьдесят пять процентов экономики работает на оборону, а это, с экономической точки зрения, если оружие не идет на экспорт, полный кошмар.

Осипов удивился: ведь на экспорт поставляется очень много оружия.

— Да, — согласился академик, — но в обмен не на валюту, а на дружбу. А дружбой народ не прокормишь!

— Василий Петрович, — наконец решился Вадим, — а может, пора уезжать?

Самойлов молчал. Откинулся на спинку кресла, наклонился к столу, снова откинулся.

— Я давно ждал от вас этого вопроса, Вадим Михайлович. Совета не дам. Сами решайте. Только выскажу несколько соображений.

— Буду очень признателен.

— Так вот. Первое: всегда считал, что жить надо дома. Гостиница, самая распрекрасная, хороша первые пару дней. Потом хочется домой. Второе: здесь вы уже что-то и кто-то. Там придется все начинать с нуля. У вас, в отличие от меня, время еще есть. Но ностальгия… Не знаю, может я излишне сентиментален, но для меня это важно. И потом, — вы что, готовы оставить здесь семью?

— Нет, разумеется!

— Значит, жена и дочь повиснут на вас мертвым грузом. А ехать, чтобы все обустроить, а потом вытаскивать их, этого нервы не выдержат. Все время думать о доме, близких… Так ничего не добьетесь.

— Так на мне еще и Ленины, и мои родители. И две бабушки.

— Тем более. Хотя… Родители пенсионного возраста?

— Да.

— Тогда это легче. Жилье и пенсию они в США получат сразу. Если пройдут по категории беженцев. Сколько получается, шесть пенсий?

— Вы имеете в виду всех наших родителей и бабушек?

— Да.

— Шесть.

— Это хорошо. На эти шесть пенсий вы всей семьей сможете жить достаточно прилично. По крайне мере, у вас будет время подняться.

— Так у меня сейчас контракт на сто двадцать тысяч годовых.

— Это вы — советский специалист. Поверьте, как только станете обычным эмигрантом, больше, чем тысяч за сорок, вас никто держать не станет.

Все, что дальше говорил Самойлов, Вадим слышал сквозь шум в ушах. Почти не слышал. Мысль, что отношение американцев к нему изменится сразу, как только он откажется возвращаться в Москву, была столь очевидна, столь логична, что понять, как он сам этого не сообразил, Вадим не мог. А он-то думал, что научился просчитывать планы и угадывать мысли других людей.

Вывод стал очевиден — он едет с тем, чтобы вернуться. Вопрос руководства фирмой опять встал под номером первым.

Уходя от Самойлова, Вадим из его приемной позвонил на фирму. Трубку взяла Таня Фомочкина, уже несколько дней обучавшаяся секретарскому делу у покидавшей фирму старшей Суворовой. Радостный девичий голосок немного поднял настроение Вадима. Вообще эта девчонка ему нравилась. Веселая, хохотушка, улыбчивая и очень приветливая, она сразу внесла какую-то легкость в атмосферу полуподвала.

— Вас ждет товарищ Кашлинский! — то ли с иронией, то ли, наоборот, с претензией на солидность, доложила Таня.

— А что-нибудь приятное скажешь? — Вадим надеялся, что звонил кто-то из клиентов.

— И я вас жду с большим нетерпением, — Таня рассмеялась.

«Мне бы ты твои проблемы!» — подумал Вадим.

Леша встретил Вадима, расплываясь в довольной улыбке.

— Ну что, босс? Готовь премию!

— Не иначе наконец-то дело выиграл? — огрызнулся Вадим.

Улыбка сползла с лица Кашлинского.

А у Вадима вертелась в голове лишь одна мысль: «Неужели Юлька могла целовать эту мерзкую рожу?»

— Зря ты так. Я офис надыбил, — Леша не то, чтобы обиделся, он как-то сник.

— Где? Какой? — Осипов не мог скрыть интерес.

— Во-о! Другое дело, — воспрял духом Кашлииский. — Слушай!

— Ну?

— Не «нукай», не запряг!

— Запряг не запряг, а под уздцы в стойло отведу! — Вадим криво улыбнулся.

— Вот стойло-то я сам выбираю, — Леша ехидно подмигнул и неожиданно заржал.

«Чистый жеребец!» — подумал Осипов. И вдруг до него дошло, на что намекал Кашлииский. Вадим даже привстал, намереваясь врезать по этой наглой самодовольной роже, но сдержался. Мысль о том, что Кашлииский расценит это как прямое признание Вадимом поражения на «бабском» фронте, успокоила моментально. «Еще не вечер! Хорошо кончает тот, кто кончает последним!»

Между тем Кашлииский уже расписывал свой триумф.

— Представляешь, директор ЦУМа, как полный идиот, собственноручно подписал распоряжение об отпуске дефицита кооперативу моего клиента. Ну, его ОБХСС и начал трясти. Заодно и нас. Я встретился с товарищами, объяснил им основы рыночной экономики. Они делали вид, что это им не интересно. Но не долго. Пока я не предложил им поучаствовать в перераспределении прибавочной стоимости. Задают вопрос, а что такое ваша прибавочная стоимость? Начинаю объяснять…