После ночного совещания Дзержинский вспомнил, что Благонравов просил послать кого-нибудь из сотрудников экспедиции в Славгород. Там власти бездеятельны и не организуют население на борьбу со снежными заносами.

«Можно послать Лебедева из административного управления, — подумал нарком, ― ему сейчас тут делать нечего. На рассвете отправится снеговой поезд, пусть едет».

Дежурный сотрудник ушел за Лебедевым, но минут через 15 вернулся и доложил, что его невозможно разбудить.

— Что значит невозможно?

— Он мертвецки пьян. Около дивана стоит недопитая бутылка самогона.

— Пьян? — вспыхнул Дзержинский. — И это — сотрудник экспедиции! Мы напрягаем все свои силы, метели замучили всех, а он?.. Передайте управделами, чтобы Лебедев завтра же сдал дела Барановскому и выехал в Москву с первым же отходящим поездом… А впрочем, подождите. Он, конечно, только рад будет, что его отсылают в Москву. Пусть управделами подготовит приказ о том, что Лебедев подвергается в административном порядке аресту на 30 суток с содержанием при Окружной транспортной ЧК. А где Беленький?

— Спит. Разбудить его?

— Не надо. Пусть отдыхает. Я сейчас напишу ему. Утром передадите.

И нарком на своем бланке написал:

Дежурный взял это предписание и попросил разрешения устроить в поезде на ночлег работника ВЧК Чайванова.

— Чайванов? Он мне нужен, пусть войдет.

Вскоре послышался стук в дверь. Вошедший представился:

— Чайванов, начальник следственного и экономического отделов полномочного представительства ВЧК по Сибири. Прибыл…

— Знаю, знаю, — прервал его Дзержинский. — Садитесь. Вы представляете себе, чем вам придется заниматься?

— Мне Павлуновский говорил, но я никогда не работал на транспорте и в продовольственных вопросах тоже не разбираюсь. Так что не знаю, чем буду полезен…

Феликс Эдмундович недовольно остановил его и сказал, что чекисты обладают такими качествами, как упорство и настойчивость в достижении цели, что именно это крайне важно при выполнении ударного задания правительства, да еще при нынешних чрезвычайных трудностях — снежные заносы срывают план перевозок.

Дзержинский вынул из ящика стола заранее заготовленный мандат, в котором говорилось, что Чайванов назначается на участок Омск — Челябинск и что ему, в частности, поручается ликвидировать «пробку» — скопившиеся в большом количестве вагоны с грузами на станции Петропавловск.

Разъяснив чекисту задачи, которые перед ним стоят, и вручая ему мандат, Дзержинский подчеркнул:

— У вас большие права, но у вас ничего не выйдет, если люди не поймут ваших прав, вашего задания, если они не осознают, что вся ваша работа — в интересах народных масс. Не отрывайтесь от людей, общайтесь с ними в течение всего рабочего дня. Тогда вы всегда будете знать, как идут дела. Держите постоянную связь с губкомом партии, ну, и, конечно, с нами. Желаю успеха!

Выйдя из вагона наркома, Чайванов посмотрел на часы. Они показывали два часа и десять минут.

Приоткрыв дверь, Матвеев попросил разрешения войти. Нарком кивнул головой.

— По вашему распоряжению, — доложил Матвеев, — я уже отгрузил для министерства транспорта ДВР[19] дефицитные материалы.

— Что именно?

— 4500 пудов мазута, 3500 пудов керосина, по 3000 пудов кровельного железа и гвоздей, подбивку для букс и немного обмундирования. У нас самих, как вы знаете, крайне скудные запасы.

— Знаю, — заметил Дзержинский, — а помочь надо. Вот прогонят дальневосточники белогвардейцев из Владивостока, тогда они поделятся с нами своими трофеями. Туда интервенты многое завезли.

— Феликс Эдмундович! Я еще хотел сообщить вам о недостойном поведении начальника хозотдела округа Берхмана. Он без нашего ведома экстренно запросил из НКПС добавочной высылки олова, свинца и баббита, причем в количествах, в два-три раза превышающих действительную потребность.

Нарком возмутился:

— Подготовьте от моего имени записку начальнику округа, укажите, что необоснованные требования материалов, запасы которых в Республике крайне ограничены, являются красноречивым доказательством полной бесхозяйственности и легкомысленного отношения к делу. Пусть начальник округа немедленно объявит Берхману строгий выговор с предупреждением.

— Слушаюсь, — промолвил Матвеев и собрался уйти.

— Одну минуточку, — остановил его нарком. — Я хотел, чтобы вы временно, месяца на три-четыре, остались в Сибири, пока не наладится снабжение предприятий. Как вы на это смотрите?

— Если прикажете, Феликс Эдмундович, останусь.

— Ну, а без приказа?

Преодолевая стеснение, Матвеев признался, что с нетерпением ждет возвращения экспедиции в Москву, так как жена болеет и ей очень трудно без него.

— А чем она болеет?

— Язвой желудка.

— Язвой желудка? Тогда не надо. На днях у одного из наших специалистов обнаружилась эта же болезнь и я его отправил лечиться в Москву. Несмотря на то, что он здесь очень и очень нужен был — исполнял обязанности заместителя начальника округа.

Тревожное известие пришло неожиданно.

— В Омских мастерских — чрезвычайное происшествие, — сообщил взволнованный Благонравов.

— Снова пожар? — быстро спросил нарком.

— Нет!

— Так что же случилось?

Благонравов начал рассказывать. Хищения топлива на узле достигли неслыханных размеров — около 900 пудов в сутки. По его приказанию чекисты стали принимать меры. Одна из них — усиленный караул у пропускной будки железнодорожных мастерских. Вчера после гудка об окончании работы чекисты увидели такую картину — почти у каждого из рабочих, направлявшихся к выходу, в руке было ведро с углем. Из мастерских никого не выпускали, пока не высыпят уголь. Это вызвало большое недовольство и сегодня утром мастеровые потребовали от месткома немедленно созвать экстренное собрание, где начали обсуждать вчерашний инцидент. Эсеры усиленно подогревали недовольство мастеровых, подбивая их на забастовку. Рабочие не поддались на провокацию, но успокоительные речи администрации и комиссара Сверчкова тоже не подействовали. Тогда Сверчков внес предложение — избрать делегацию к наркому путей сообщения. Все с этим согласились и делегацию выбрали. Дзержинский вспыхнул:

— Не буду я выслушивать ультиматум эсеровских вожаков…

— Феликс Эдмундович! Эсеров делегатами не выбрали, хотя они к этому всячески стремились. В делегацию вошли одни беспартийные — кадровый высококвалифицированный слесарь, старый котельщик и еще молодой подручный токаря, комсомолец… Выбрав делегацию, все успокоились и стали к станкам.

Нарком хотел что-то спросить Благонравова, но за дверьми в коридорчике послышались приглушенные голоса. Дежурный сотрудник доложил, что пришел комиссар Сверчков с тремя рабочими из мастерских.

Нарком поздоровался с вошедшими за руку, пригласил сесть, пытливо вглядываясь в лица делегатов.

— Мне известно, что у вас произошло, — начал он разговор. — И я хотел бы знать, как вы сами все это оцениваете?

Делегаты молчали и с минуты на минуту это молчание становилось все более тягостным.

Наконец, его прервал пожилой слесарь. Простуженным, хриплым голосом он, заметно волнуясь, сказал: