Лариса не могла ничего понять. Ее учитель Виталий Александрович был не совсем прав — Лариса стала заниматься астрологией не от несчастной любви, а от непонимания того, что творится вокруг нее.

Однако ее роман с Сафьяновым продолжался. Оксана втихую стала собирать сведения о Ларисе, с годами у нее набралось целое досье. Оксана знала о сопернице больше, чем сама Лариса знала о себе. Сафьянова располагала данными обо всех Ларисиных знакомых, она доподлинно установила, кто хорошо относится к Верещагиной, кто и за что точит на нее зуб. Оксана занималась сбором информации о Ларисе самозабвенно и неустанно, словно обретя наконец смысл жизни. Померанцева, которую Оксана люто ненавидела главным образом за то, что та, не подозревая о последствиях, не думая не гадая ни о чем крамольном по отношению к Оксане, познакомила в свое время Андрея с Ларисой, — тоже вносила свою лепту в этот банк данных. Правда, со временем сведения Померанцевой становились все осторожнее и скуднее: Катерина здраво рассудила, что с Ларисой ей дружить сподручнее и надежнее, чем с простоватой, грубоватой Оксаной.

Оксана была свято убеждена, что все несчастья ее жизни заключены в Ларисе Верещагиной. Сафьянов не раз пытался убедить жену, что, если бы не появилась Лариса, была бы другая женщина, что он, Андрей, такой уж по природе, что ему необходимо иногда отвлекаться и развлекаться. Оксана не верила. Она сосредоточилась на Верещагиной.

Через четыре года Лариса решила расстаться с Сафьяновым. Она уже достаточно разобралась в астрологии, чтобы понять, что означает в ее жизни Сафьянов. Однако она поняла также, что жизнь Сафьянова, его жены и ее, Ларисы, жизнь завязаны в крепкий узел, который не то что развязать — разрубить-то невероятно трудно. Потому поддерживала с Андреем вялые отношения, не тратя больше на них эмоции и силы. Все должно произойти само собой. И произойдет само собой.

Тем временем у Оксаны начался невроз. Естественный, впрочем, для женщины, живущей в условиях нелюбви. Невроз выражался в постоянном сильнейшем насморке, который поначалу был принят за аллергический. Оксана провела несколько месяцев в больнице, где врачи безуспешно пытались выявить аллерген. Оксана, не склонная к интеллигентским рефлексиям, не могла понять, что удручающее физическое состояние — следствие ее безумных упорств в деле приручения Сафьянова и внушения ему любви к себе под страхом смертной казни. Оксана была абсолютно уверена, что это Лариса наслала на нее порчу.

Выйдя из больницы, продолжая задыхаться от кошмарного насморка, Оксана впервые переступила порог дома Алевтины Коляды в надежде найти избавление от своих мучений.

Померанцева, увидев на пороге высокого широкоплечего мужчину, суровое лицо которого не вызывало сомнений в его недобрых намерениях, взвизгнула и попыталась захлопнуть дверь. Кудряшов, однако, успел всунуть ногу в узкий проем. Екатерина Всеволодовна всей своей не успевшей источиться на тренажерах массой навалилась на дверь и тихонько верещала что-то типа «спасите», но голос отказывал ей. Кудряшов упрямо молча сопел. Наконец, когда Померанцева, овладев собой, заорала глубоким, утробным голосом, Вячеслав резким движением втолкнул артистку вместе с дверью в квартиру и вошел сам, мысленно ругая себя за позволенное себе срывание зла на защищенной презумпцией невиновности женщине. Тем не менее эта борьба на пороге помогла: опер унял клокочущее внутри бешенство.

Померанцева, сменив выражение лица, надменно оглядела Кудряшова, подошла к зеркалу, поправила прическу. Кудряшов наблюдал за артисткой с восторгом: вот это выдержка, вот это нервы, вот это высокохудожественные выразительно-изобразительные средства, не то что у сотрудника уголовного розыска.

— Я что-то не понимаю, — Померанцева, сложив губы куриной жопкой, нежно мазала их помадой, — что-нибудь еще от меня надо?

— Вот вы, Екатерина Всеволодовна, уже и губы накрасили, — упрекнул Кудряшов, — а человеку даже пройти в дом не предложили. Надо быть проще, Екатерина Всеволодовна, и люди к вам потянутся.

От такой дешевой понтярной наглости Померанцева окончательно успокоилась.

— Пожалуйста, — протянула она и первая направилась в комнату. — Я вся внимание.

— Это я весь внимание, — легко и беззаботно хлопнул глазами Слава. — Расскажите, будьте любезны, в каких отношениях вы состоите с Сафьяновым Андреем Андреевичем.

Екатерина Всеволодовна бросила взгляд на часы и вроде бы искренне опечалилась.

— К сожалению, у меня мало времени. У меня, знаете, проба сегодня на «Мосфильме». Через полтора часа.

— Мы успеем.

— Да? — засомневалась Померанцева. — Неужели? Но, видите ли, я, разумеется, вам — как на духу. Но мне не хотелось бы…

— Понял.

— Да, да, не хотелось бы…

— Понял вас, понял. Но поскольку у нас мало времени, я сразу задам вам и второй вопрос: как часто вы бываете на даче Тани Метелиной?

Лицо Екатерины Всеволодовны не изменилось. Екатерина Всеволодовна даже не вздрогнула. Но Кудряшов с интересом заметил, что подвески хрустальной люстры, висевшей прямо над головой Померанцевой, тихо закачались, позвякивая. «А еще говорят, что биополе — это ерунда», — с упоением наблюдая за передергиванием хрусталя, подумал Слава. Он долго, с мальчишеским восторгом задрав голову, любовался произведенным эффектом.

— Итак, — весело проговорил, — я что-то не понял, чего мы молчим?

— Что, собственно, Таня? — Померанцева красивым жестом откинула назад волосы. — Таня — сумасшедшая. Она всегда такой была.

— Да?

— Ну, с придурью. Да я ее и не видела лет сто уже. Таня! При чем здесь Таня?

— При чем тут «здесь»? Я вас вообще спрашиваю. А вы что имеете в виду?

— Ой, да перестаньте, — наконец вышла из себя Померанцева, — не морочьте мне голову. Стали бы вы спрашивать про Таню, если бы не думали, что она как-то связана с убийством Алевтины.

— А вы так не думаете?

Померанцева помедлила и сказала:

— Нет, не думаю.

— Почему? — Кудряшов поставил вопрос ребром.

— Хотя бы потому, что Таня сто лет не общалась с Алевтиной.

— Ну, это, положим, неизвестно, — ответил Кудряшов. — И можно сказать, что известно обратное. Дача, на которой Таня Метелина живет летом и зимой, находится в нескольких километрах от дачи, которую на это лето собиралась снять Коляда.

— Ах, вот оно что! — Кудряшов не без удивления заметил, что Померанцева вздохнула с явным облегчением. — Вот что вы имеете в виду — пространственную связь…

— Не только, — соврал Кудряшов многозначительно.

— Что еще?

— Я что-то не пойму, кто из нас следователь? — обезоруживающей, не без иезуитства улыбкой Кудряшов одарил Померанцеву.

— Да, да, конечно, — покладисто согласилась Екатерина Всеволодовна. И Кудряшов даже струхнул малость: его первоначальный натиск увяз, словно в трясине, в какой-то допущенной им ошибке.

Слава промотал свой разговор с Померанцевой назад и нашел место, в котором напряжение стало спадать.

— Напрасно вы думаете, что следствие видит связь Метелиной с убийством Коляды только в пространственной близости их дач. Дело не в этом. Дело в связях, знакомствах, отношениях. — В голосе Кудряшова зазвенели уверенно-настойчивые нотки. — Итак, я попросил бы вас рассказать о ваших отношениях с Андреем Сафьяновым и с Таней Метелиной.

— Почему вы думаете, что у меня были какие-то особенные отношения с Сафьяновым? — упрямилась Екатерина Всеволодовна.

— Хорошо, — решительно поднялся Кудряшов, — я вижу, следствию вы помочь не желаете. Будем узнавать по другим каналам, — со значением добавил он.

— Ну хорошо, хорошо, не надо так нервничать, — миролюбиво подлизывалась Померанцева, — мне, собственно, скрывать нечего.

Кудряшов вернулся в лоно глубокого кресла и устроился поудобнее, как перед телевизором.

— Я начну с Андрея, если не возражаете. Значит, так, Андрей… Надеюсь, это останется между нами? — Слава утвердительно кивнул. — Так вот. Вы уже знаете наверняка, что у Ларисы с Сафьяновым был долгий роман, лет пять длился. Еще с тех пор, когда Лариса занималась журналистикой. Я их и познакомила. У нас с Андреем тогда была «сикрет лаф»: никто не знал — нам так было удобнее. И Лариса не знала. И до сих пор не знает. Подозрение ведь не доказательство. В общем, когда у Ларисы с Андреем все закрутилось-завертелось, мне даже было сначала интересно. Ларисе, знаете ли, свойственно делиться своими переживаниями с подругами. Я все знала. Когда поняла, что это всерьез и надолго, устроила Андрею безобразную сцену — до сих пор стыдно вспоминать. У меня не было на него никаких прав. О чем он мне и напомнил. Довольно жестко. В общем, это неприятная для меня история. Но мы с ним остались, что называется, друзьями. Я бываю в его доме. Дружу даже с его женой Оксаной. Считается, что дружу. Это все, что касается Андрея.