Литмир - Электронная Библиотека

Мария Мусина

Заклятые подруги, или Женская месть

Глава 1

Редкие машины, разбрызгивая колесами только что пролившийся на город дождь, мчались по черному накату Садового. У нестрогих в этот ночной час светофоров машины тормозили, переводя дыхание, и мчались дальше — путь был легок.

— Девушка, какая вы хорошенькая! Девушка, поехали с нами! — кричала веселая компания, словно селедки бочку заполнявшая красные «Жигули». — Де-е-евушка…

Водитель то обгонял светлую маленькую «Таврию», то равнялся с машиной, которой невозмутимо и мрачно управляла хрупкая женщина.

— Девушка, ну что же вы, девушка…

«Таврия» резко свернула направо и остановилась в узком переулке. Женщина безвольно откинулась от руля. Ее светлые волосы были растрепаны, зеленые глаза лихорадочно горели. Неверной рукой она достала сигарету, зажгла ее и тут же смяла в пепельнице. Женщина долго рассматривала движущуюся ползком стрелку автомобильных часов. Наконец, встряхнувшись, словно от наваждения, вышла из машины, хлопнув дверцей. Огляделась. Сделала несколько шагов к телефонной будке. Секунду колебалась, прежде чем снять трубку.

— Алло, милиция? — Голос звучал хрипло, но уверенно. — В доме номер восемнадцать по Малой Грузинской совершено убийство. — И, не отвечая на вопросы, повторила: — Малая Грузинская, восемнадцать, квартира сто шестьдесят девять.

Она вернулась к машине. Повернув ключ зажигания, вдруг зарыдала в голос, опомнившись, резко закрутила вверх дверное стекло. Развернувшись, поехала неспешно, смахивая со щек слезы. Они катились из глаз помимо ее воли.

В белом свете автомобильных фар на задворках устремленного ввысь дома копошились люди. Они пристально всматривались в редкие кустики, медленно кланялись каждому сантиметру лысоватого газона. Старательно обходили лежавшую на земле лицом вниз женщину. На ней не было одной туфли — ее и искали.

Свет фар освещал не только нелепо раскинувшееся тело, но и лавочку, кусты, мусор в траве… Воротов отвел взгляд. Лишняя информация — это так же дискомфортно, как и ее полное отсутствие. Но во всяком следствии и того и другого всегда в избытке. Констатировав эту неизбежность, Воротов в который раз сделал неутешительный для себя вывод: он терпеть не может свою работу. Да, надо наконец признать очевидный факт: следователь по особо важным делам, старший советник юстиции Игорь Владимирович Воротов ненавидит свою работу. Он с трудом переносит все эти трупы, все эти следы преступлений, всё это добывание фактов и их опровержение, всю эту логику, все эти версии, ненавидит допросы свидетелей и самих свидетелей, не говоря уже о лицах, совершивших уголовно наказуемые деяния. Не в восторге Воротов был и от действий собственной прокуратуры, которая мешала оперативной работе, вечно талдыча о теоретическом соблюдении законности, чего в реальной жизни никто сроду не видал. Не переваривал адвокатов, не защищавших своих подопечных, а просто-напросто разваливавших дело. Единственное доброе чувство — если так можно назвать жалость — Воротов питал к потерпевшим. И пожалуй, только это одно удерживало следователя от того, чтобы не хлопнуть дверью своей конторы.

Воротов злился. Он злился всегда, когда выезжал на место преступления. Потому что даже себе не признался бы никогда, что на этом самом месте всякий раз чувствует полную свою беспомощность и растерянность. Никогда не знает, с чего начать, и от этого впадает в тихую злобную панику. Хорошо, что есть методика следственной работы и дознания — тупая, негибкая методика; если применять ее — никогда ничего не расследуешь. Но она есть, и вот в такие первые минуты можно за нее ухватиться.

По этой же причине Воротова немыслимо раздражала шапкозакидательская уверенность давнего друга и почти постоянного напарника — старшего оперуполномоченного Славки Кудряшова. Вот кто всегда знал, что следует предпринять, и немедленно развивал кипучую деятельность.

Но если бы Игорь Воротов в минуты охватывающей его паники и растерянности мог видеть себя со стороны, он с удивлением обнаружил бы спокойного, рассудительного, чуть мрачноватого, опытного сорокалетнего следователя, несуетливо стремящегося к цели.

— Ну что? — Подошедший легкой походкой Слава Кудряшов разминал туго набитую сигарету. — Опросил соседей, тех, кого мы успели разбудить, — никто ничего не видел, не слышал. Завтра ребят еще запущу, конечно. Но чувствую, без мазы. Если бы она орала — кто-нибудь да услышал бы. Эй, господин Воротов, не делайте такое умное лицо — вы же работник прокуратуры.

Сверху им свистнули и замахали — поднимайтесь, мол.

Кудряшов глубоко затянулся сигаретой, сунул руки в карманы и, по-блатному прилепив сигарету к губе, зашагал впереди. Воротов терпеть не мог уголовных замашек своего напарника.

Розыскная собака след не взяла. Запуталась уже в подъезде. Скулила теперь в машине дежурной бригады, утешаемая инструктором. «Даже собака переживает, — тоскливо подумал Воротов, — но ее хоть есть кому приласкать».

На самом деле следователь по особо важным делам Игорь Владимирович Воротов никогда не нуждался в утешении. Но неизменно сочувствовал тем, кому это было необходимо. Еще в детстве, поняв, что родился хлюпиком и выше метра шестидесяти, по всей видимости, не вырастет, Игорь решил, что необходимо заняться своей мужской природой прицельно, основательно, не жалея сил и времени. Нет, он не комплексовал, просто планомерно стал добавлять себе то, чем обделил его Господь. И теперь только очень плохо знавшие, а скорее впервые увидевшие его люди могли заподозрить в этом невзрачном, хрупком, маленьком очкарике то же содержание, что сулила такая непрезентабельная форма.

Другие знали и про его редкую работоспособность, и про удивительный дар анализировать одновременно десятки, сотни фактов, и про отсутствие свойственных мужчинам невысокого роста сложностей в характере, и про черный пояс карате и многие призы на международных соревнованиях. Собственно, со Славой Кудряшовым — суперменистым высоким красавцем — они на почве карате и сдружились. Раз в неделю Игорь вел занятия для коллег. Бесплатно, разумеется. Кудряшов, попав в первый раз в зал и увидев Игоря в бою, был настолько поражен, что, презрев гордыню, напряг всю свою коммуникабельность, чтобы закорешиться с Воротовым, и старался до тех пор, пока они оба не выяснили для себя, что встретились не случайно и могут стать настоящими друзьями.

— Ну че, — говорил в лифте Кудряшов, — одинокая бабенка. Сорока лет. В анамнезе никаких мужей-детей, одни посещающие мужчины. Гаданием промышляла. Экстрасенсорикой. Не смотри на меня, как солдат на вошь, — так сказала бы моя бабушка. Гаданием. На картах. И лечила. Привороты-отвороты и прочая хренотень. Очереди к ней были — с первого этажа тянулись по черной лестнице вплоть до ее четырнадцатого. Соседи роптали, так она запретила клиенткам пользоваться лифтом — только пешком. Ведьма! Соседи при советской власти участковому анонимки писали. Но лично подтвердить боялись. Порчу, говорят, насылала. Ну! А потом, когда экстрасенсорика в моду вошла, сами бегать к ней стали, просили Христа ради посодействовать. Короче, со слов свидетелей, потерпевшая владела умением бесконтактного воздействия на человека, каковое воздействие могло причинить последнему моральные и физические страдания, влекущие разной степени расстройства здоровья. Игорь, а ты что хотел, чтобы я среди ночи тебе всех ее клиенток-дурочек представил? Клянусь, ничего особенного они тебе не скажут.

— Уже семь утра, — сурово прервал Воротов Славкино нытье, — ну хоть что-нибудь ты узнал?

У двери квартиры номер 169 прохаживался круглолицый и усатый капитан Мальцев. После анонимного звонка на центральный пульт принимающая соединилась с отделением милиции. Мальцев, дежуривший в ту ночь, добросовестно поднялся в указанную квартиру, прислушался у двери, нажал кнопку звонка. В недрах квартиры ничто не шелохнулось. Капитан поколебался еще немного — будить ли соседей, все же три часа ночи. Спустился вниз и на всякий случай обошел дом, чтобы посмотреть, есть ли свет в окнах квартиры на четырнадцатом этаже… Тут-то и наткнулся на распростертое тело.

1
{"b":"239040","o":1}