— Вы извините меня мисс Морган. Я буду рада, если после беседы с нашими физиками вы снова зайдете ко мне,- учтиво сказала Мария Сергеевна.

— О да, дорогой профессор! Я буду счастлива!- воскликнула Лиз, мило улыбаясь.

Веселова-Росова ушла.

Лиз подошла к концертному роялю, стоявшему около исписанной мелом черной доски.

— Формулы… и музыка…- сказала она и открыла крышку рояля. Стоя, она взяла несколько аккордов, потом села за инструмент.

Она заиграла.

Буров слушал, облокотившись о рояль, и смотрел на Лиз.

Зовущая мелодия сначала звучала в мужском регистре,потом отзывалась женским голосом, полным нежности и ожидания, потом сливалась в бурном вихре, рассыпавшись вдруг фейерверком звучащих капель, наконец, задумчивая, тоскующая, замирала все еще звуча, уже умолкнув…

— Лист,- сказал Буров.- Спасибо, Лиз…

Лиз осторожно закрыла крышку рояля.

— Правда, странно?- обернулась она к Бурову.- Взбалмошная американка бросает миллионы долларов и садится за рояль, чтобы сыграть «Грезы любви», словно слова на всех языках мира бессильны сказать что-нибудь…

— Лиз,-сказал Буров,- вы хотели видеть мою помощницу?

— Да,- оживилась Лиз.- Я почти догадываюсь, почему вы защищены не только от радиоактивных излучений. Я хочу ее видеть,Сербург…- и она вызывающе посмотрела на Бурова.

— О'кэй,- сказал Буров и снял телефонную трубку.

— Какая она?- сказала Лиз, смотря на телефон.- Почему в этом аппарате еще нет экрана? Она похожа на Ирэн Кюри? Она любит вас, Сербург?

— Простите,- сказал Буров и заговорил в телефон по-русски.- Елена Кирилловна? Я попрошу вас сейчас зайти в кабинет академика Овесяна. Мисс Морган находится здесь и хочет познакомиться с вами, моей помощницей. Что? Елена Кирилловна!Алло! Что такое? Вы слышите меня? Так вот. Приходите сейчас же. Да что там такое с вами? Слова не может вымолвить! Ждем вас,- и он решительно повесил трубку.

Потом обошел вокруг стола и, усадив американку в мягкое кресло, сам сел напротив нее. Она достала из сумочки сигарету.

— Даже странно видеть вас в обычном платье,- сказал он, зажигая спичку и давая ей прикурить.

Лиз улыбнулась:

— Я многое предугадываю, Сербург. Я знала, что вы так скажете, и я знаю, что значит для вас ваша помощница. Я приехала, чтобы убедиться в этом.

— Вы могли узнать это еще в Африке, милая Лиз.

Лиз протянула руку и коснулась руки Бурова.

— Спасибо, дорогой, что вы так назвали меня. Я не хотела этого знать там… А теперь я хочу ее видеть,- и она,откинувшись в кресле,затянулась сигаретой.

— И не остановились перед затратой миллионов долларов вашего фонда? — усмехнулся Буров.

Лиз стала серьезной, положила сигарету в пепельницу. Она отрицательно покачала головой:

— Не думайте обо мне хуже, чем нужно. Мы с вами вместе вытаскивали из-под обломков умирающих. Я готова отдать все миллионы, какие только есть на свете, чтобы этого не было.

— Все-таки вы молодец, Лиз!

— Правда, Сербург?

Буров взглянул на приоткрывшуюся дверь:

— Ну вот и моя помощница, которую вы хотели видеть, мисс Морган,- облегченно сказал он.

Дверь открылась.

Лиз смотрела на женщину, вошедшую в кабинет академика, и не могла видеть изменившегося лица Бурова.

— Хэлло!- весело оказала вошедшая и бойко, почти правильно заговорила по-английски.- Я очень рада видеть вас, мисс Морган.

— О-о! Вы действительно хороши, как это и следовало ожидать от женщины, которой будут поклоняться все избавленные от мирового несчастья. Скульпторы станут высекать ваши статуи,- сказала американка, светски улыбаясь и протягивая руку.

— Благодарю вас, мисс Морган. Я никогда не мечтала стать натурщицей.

— О-о!Прелестная леди! В женщине всегда живет натурщица, которая позирует во имя красоты, пленяющей мир. Говорят, великий скульптор за деньги делает изваяние моего жениха. Мне смешно. А что бы вы подумали о своем женихе?

— Я думаю, что он уже превратился в каменное изваяние

— Посмотрите на него сами, мисс Морган, и вы в этом убедитесь.

Обе женщины обернулись к Бурову.

Он стоял, действительно окаменев от изумления,возмущения или растерянности, он смотрел на «свою помощницу» и не верил глазам.

Нет! Перед ним, конечно, была не Елена Кирилловна! Но это была и не Люда, не та Люда, какую он знал, которую никогда не замечал.

Природа знает величайшее чудо: неуклюжая, прожорливая гусеница вдруг преображается,расправляет отросшие крылья и, блистательная в своей неожиданной красе,летит над землей, по которой лишь ползала, взмывает выше деревьев, у корней которых ютилась, летит на аромат прекрасных цветовое которыми соперничает ныне в яркости…

Перед Буровым,смело и остро беседуя с американкой, стояла стройная девушка в модном платье, с искусной прической, с огромными миндалевидными глазами, удачно оттененными карандашом. И сколько непринужденной грации было в ее позе, когда она присела на ручку кресла, сколько уверенности во взгляде!.

Буров поражался всему: и насмешливым ноткам в грудном женском, откуда-то взявшемся голосе, и смелому вырезу платья, и великолепному рисунку ноги в изящной туфелько с высоким каблуком, и полуоткрытому в загадочной улыбке рту с полными,жизнелюбивыми губами.

— Простите,- наконец опомнился Буров и подчеркнуто сказал:

— Мы еще не виделись с вами.

Они действительно «никогда не виделись»!

И, подойдя к Люде,- да, это была Люда… или, вернее сказать, это была та удивительная женщина, которая еще в свою пору куколки или гусеницы была Людой,- он взял ее руку, чтобы церемонно пожать, но она поднесла ее к его губам, и он непроизвольно поцеловал тонкие пальцы.

Американка наблюдала, какой нежный взгляд подарила Бурову его помощница.

Она резко встала, прощаясь…

— Вы извините меня за этот маскарад, Сергей Андреевич,- насмешливо сказала Людмила Веселова-Росова, когда, проводив иностранную гостью, они остались вдвоем.- Меня попросила об этом ваша Елена Кирилловна.

И, новая, гордая, знающая себе цену, она ушла.

Буров крякнул и потер себе лоб.

Хорошенькая стюардесса в кокетливо заломленной пилотке попросила пассажиров застегнуть привязные ремни и раздала конфетки.

— Нью-Йорк!- мило улыбнулась она.

Самолет кренился, ложась перед посадкой на крыло.

Мне не терпелось.Я спешил. Я знал, что даже в нашем тресте «Ньюс энд ньюс» этой весной начались серьезные затруднения с распространением газет. Мой дневник мог, если его печатать фельетонами, оказаться спасительной гирей, которая перевесит чашу деловых весов. В нем есть все, как хотел того босс: и ужас, и интимность, и правда, какой я ее видел почти год назад, и даже в самом пекле…Бесценные странички лежали в несгораемом портфеле,который словно был набит долларами. Он будет для меня защитным костюмом против всего, что началось сейчас в Америке!

Я выскочил из самолета первым,сбежал по ступенькам приставленной к фюзеляжу лестницы и протянул паспорт полицейскому чиновнику.

Нас почему-то встречала толпа людей. Они бросились ко мне, наперебой крича:

— Великолепное авто, сэр! Совсем новенькое!…

— Шевроле, сэр! Последней марки. Уже обкатано!

— К черту, к дьяволу всех! Нет лучшей машины, чем кадиллак! Не упустите, парень! По цене велосипеда…Комфорт, изящество, скорость! Скорее! Скорее, мой мальчик!

Мне не давали сделать и шага.

Полицейский чиновник, возвращая мне паспорт, усмехнулся.

Действуя локтями, я пробивался через толпу комиссионеров и коммивояжеров, которые предлагали мне коттеджи, яхты, обстановку для новобрачных, полный мужской гардероб и,конечно,автомобили,великолепные американские автомобили!. Я приятно ощущал портфель под мышкой, сознавая, что скоро смогу купить все это, не размышляя. Мы будем жить с Эллен в сказочной Калифорнии на берегу ласкового океана. У нас будут безмолвные слуги. Мы будем охотиться и скакать на взмыленных лошадях,собирать цветы и купаться в лесном бассейне.Я куплю ей самый звучный рояль и научусь понимать ее любимые пьесы Листа и Бетховена…