— Вы тоже это написали?
— Я написал о теории двух атомных взрывов. Только два взрыва ставят на колени строптивый народ. Так было в Японии. А ведь можно было бы не ждать второй бомбы.
— Вторая бомба взорвалась во всем мире,- сказала Лиз.- Нет человека на Земле,который не взорвался бы от гнева. Общественность клокочет, негодует… Все негодуют…
— Кроме тех, кто готовит вторую атомную бомбу,- вставил швед.
— Значит, вы, Рой, снова подбрасываете командованию новую мысль- теорию второго взрыва.
— Вы считаете, что я подлец?
— В вас, Рой, видимо, два человека. Одного я способна ненавидеть, с другим могу ходить, сидеть рядом, разговаривать, Одного печатают газеты треста «Ньюс энд ньюс»,другого благословляют люди,бывшие при жизни в аду. Боли бы я была царем Соломоном, я разрубила бы вас пополам: одру часть я втоптала бы в землю, другую… может быть, другую кто-нибудь даже смог бы полюбить.
Мы разговаривали уже вечером, сидя перед отелем, превращенным в госпиталь.
Я предложил шведу свою палатку, и он согласился, а Лиз, окончив дежурство, пришла к нам.
— Полюбить…- горько сказал я.- Мир стоит на несчастной любви. Вот вы, Лиз… Вы счастливы?
— Я не знаю, в чем счастье. Быть нужной? Я всегда искала и нашла завидного жениха, но не стала счастливее. А вот здесь.
— Здесь вы почувствовали себя нужной,- сказал швед.Мы уже знали, что его фамилия Сербург,по крайней мере так обращались к нему те,кто являлись за его указаниями. Вместе с ним они говорили о радиоактивности.
Лиз благодарно посмотрела на него, потом положила свою руку на его огромную ручищу. Я отвернулся.
— А вы, Рой? Разве вы способны любить?- спросила она меня.
— Любить я способен.Но быть счастливым… я не знаю, есть ли в мире способные. После всего, что я видел… Может быть, счастье- это оказаться в грузовике с торчащими вверх ногами?
Подошел мой эбеновый Геракл. Он принес нам ужин: разогретые консервы — свиную тушенку с бобами.
У меня была припасена бутылочка виски.
Сербург предложил Гераклу остаться. Мы с Лиз переглянулись.
Геракл стеснялся. Но он не ушел.
Моя бутылка виски словно растворилась в вечернем воздухе. Мы ее и не почувствовали. Тушенка была чертовски вкусной. Чем страшнее вокруг, тем яростнее хочет жить твое проклятое тело.
Я спросил Геракла, что он думает обо всем случившемся. Он ответил по-французски:
— Я стыдился своих предков,мсье,которые подстреливали из луков воинов и ели их мясо.Теперь я стыжусь, мсье, своих современников, кушающих бифштексы. По сравнению с ними мои предки были святыми.
— Ах, если бы так рассуждали президенты!-воскликнула Лиз.
— Надо еще выпить,- сказал я. Лиз поддержала меня.
У шведа нашлась какая-то бутылка. Он разлил ее по стаканам. И мы выпили.
Дух захватило у меня.Это был огонь без дыма.Только раз в жизни я пил такое! И мне показалось, что рядом сидит не Лиз, а Эллен. Я сжал руку Лиз, она ответила пожатием.
— Это «Столичная»,- сказал я.
Сербург удивился моей осведомленности и налил всем еще по стаканчику.
— Я бы сжег тех, кто это придумал,- сказал на этот раз по-английски мой эбеновый Геракл, показывая рукой на зарево тлеющего города.
— Неужели разум не победит безумие?- воскликнула Лиз.- Может быть, это сделает любовь? Только она и страх будут царствовать в последний день.
Она ушла в палатку,где жила с другими сестрами. Ее провожал, как исполинский телохранитель, эбеновый Геракл.
Сербург посыпал вход в палатку специальным порошком, чтобы к нам не попали бесчисленные насекомые, хозяева джунглей.
Я вспомнил о нашем с Эллен шалаше.Видимо, запах трав и орхидей, которыми тогда заполнили шалаш наши маленькие помощники,защитил нас от всех неприятностей африканской ночи.
Какая была тогда сумасшедшая, пьяная, яркая ночь!
Я не мог уснуть, переживая снова каждое мгновение.
Сербург лежал рядом и мирно спал. Или мне только казалось так? Чтобы проверить, я тихо спросил:
— Сербург! У вас есть девушка?
— Я люблю, Рой, удивительную женщину, но у меня нет «моей девушки». А у вас, Рой?
— Я люблю, Сербург, удивительную женщину, и ее нет у меня.
— Какая она?
— Разве можно ее описать? Она- изваяние и она- вихрь. Никогда нельзя угадать, что она сделает в следующее мгновение.
— Наверное, это присуще настоящей женщине. Я тоже никогда не мог угадать.
— А какого цвета глаза у вашей, Сербург?
— Стальные. А у вашей?
— Серые… и бездонные…
Мы замолчали. Каждый думал о своем… или об одном и том же. Великая Природа заботится о людях: когда вокруг них смерть, они думают о любви.
Я подумал о Лиз, о ее нежном пожатии. Я вздрогнул. Я вдруг понял, что она придет. Как никогда прежде, я испугался, так ударило мне в голову. У меня началась галлюцинация. Мне казалось, что придет не Лиз, а Эллен.
И я услышал тихий голос:
— Рой!
Она взяла меня за руку, потянула из палатки. Ночь была звездной, до звезд можно было достать рукой.
Сердце у меня бешено колотилось. Это была не Эллен, это была Лиз. Она пришла. Как мне совладеть с собой?
— Рой,- прошептала Лиз,- будьте хорошим другом. Уйдите.
И вдруг я понял все. Мне стало смешно, легко на душе, хотя и немножко обидно.
Я чмокнул Лиз в щеку, встал, потянулся, обратил лицо свое к звездам.
Как она пела тогда? «Нас венчали не в церкви». Я не завидую сейчас жениху Лиз.
Я отошел от палатки.
Лиз, пожалуй, слишком запоздала. Начинало светать. А светает здесь без рассвета, яркой вспышкой, взрывом прорвавшихся из-за горизонта солнечных лучей.
Они осветили палаточный город близ госпиталя. Палатки стали золотыми.
Здесь стояла лагерем интернациональная бригада спасения, штаб негритянской армии, здесь же расположились и оставшиеся в живых беженцы,медленно угасавшие под банановыми листьями.
Ко мне подошли Сербург и Лиз. Вот тебе и на! Их-то уж я никак сейчас не ожидал увидеть.
Лиз была непринужденной, Сербург замкнутым.
— Леди и джентльмены,- сказал я,- не кажется ли вам, что все покрыто какой-то дымкой? Утренний туман?
— Нет,- сказал Сербург.- Это не утренний туман.
— Что же?- спросила Лиз. Сербург усмехнулся.
И тогда мы все трое одновременно увидели в утреннем эмалевом небе сверкнувшую точку.
Мы переглянулись. Я почувствовал в одной своей руке руку Лиз, в другой — ручищу Сербурга. Он крепко пожал мою кисть, словно успокаивал. Пальцы Лиз дрожали.
К сверкающей в небе точке тянулись хвосты комет. Успеют ли догоняющие ракеты сбить преступника, прежде чем он сбросит?…
— Теория двух атомных взрывов?!-истерически крикнула Лиз, бросилась к Сербургу и спрятала лицо у него на груди.
Он гладил ее волосы и смотрел вверх. Я видел все сквозь дымку, словно мы оказались в центре газовой атаки.
Лиз посмотрела вверх в лицо Сербургу заплаканными глазами:
— Я говорила вам, что скоро конец. Почему вы?…- она не договорила.
Сербург усмехнулся.
От сверкавшей в утренних лучах точки отделилось белое пятнышко.
Я понял, что все кончено.
Атомная бомба спускалась прямо на наши головы.
Я вспомнил, что в ответ на теорию двух атомных взрывов в западной печати раздались голоса,требующие гуманности,слышались советы, чтобы вторая атомная бомба была сброшена на то же место.
В то же место!Почти в то же самое,с отклонением в сторону госпиталя,лагеря бригады спасения, к убежищу несчастных беженцев!… Но не в сторону домов, заводов и рудников, представляющих собой ценность…
Пятнышко приближалось, такое невинное, красивое.
Можно было различить, что половина парашюта белая, а половина оранжевая.
— Сербург! Вы — человек?- крикнула Лиз.- У вас пульс нормальный…
Я ждал истерики.
Сербург спокойно ответил:
— Я просто знаю, что произойдет.
Я тоже знал, но мой пульс лучше было не измерять.
Парашют был уже ниже, чем ему надлежало быть в момент взрыва.
