Ему ответили. Абдель Азиз сразу же принялся болтать:

— Наверное, муаллим Али видит десятый сон.

Его поддержала одна из женщин:

— А на интересы людей ему наплевать! Разве это порядок? И у нас работы и забот полон рот!

Другая тоже не удержалась:

— Он что думает, что у нас только и дел его здесь ждать часами?

Хотя Шуша был разозлен больше других, он хорошо контролировал свой язык и не промолвил ни одного злого слова. Он лишь тяжело вздохнул Но сын не обладал этими качествами. Он не чувствовал никакого стеснения. Вступая в разговор от имени отца, он крикнул:

— Наверное, муаллим Али где-то хорошо повеселился вчера.

Абдель Азиз прыснул, обе женщины откровенно расхохотались. Шуша сдержал смех и строго сказал сыну:

— Укороти язык и не лезь куда тебя не просят!

— Это почему же? Разве я не такой же водонос, как ты? Мы простаиваем без дела. Мы же подводим людей! И это называется старейшина водоносов? Ему доверили водоем?! Лучше бы он пошел плясать!

Отец прервал его строгим окриком:

— Хватит, парень, будь повежливей! Я же тебе сказал уже — прикуси язык.

Сейид сердито замолчал и принялся болтать ногами в небольшом ручейке, вытекавшем из бассейна.

Очень скоро появился Али Донгаль. Глаза его были красными, веки опухшие, усы опущены. Он со злостью бросил слова приветствия всей очереди. Ему ответили с неменьшим неудовольствием. Али занял свое место на скамейке, стоявшей в будке, позади водоема.

Женщины наполнили кувшины, Абдель Азиз — бурдюки. Обращаясь к сыну, Шуша потребовал:

— Иди сюда, быстро наполни бурдюк.

Как только Сейид закончил несложную операцию, отец приказал:

— Быстро во дворец, да смотри мне, не балуй!

— Хорошо, отец.

Наклоняясь вперед, обливая одежду, Сейид двинулся вперед. Его радостное настроение несколько омрачилось отцовским предупреждением, но, поразмыслив, Сейид утешился, что Шуша просто предупреждал его не повторять глупости, допущенной им вчера, то есть не залезать на дерево, не ломать веток и не валиться с дерева на голову дядюшке Габалла. Подойдя к воротам, он уже был по-прежнему счастливым. Его настроение не омрачали ни страх, ни сомнения. Во дворе Сейид увидел Габалла, погруженного в молитву. Больше всего Сейиду не нравилось в аллахе то, что он приказал своим рабам постоянно молиться и не отклоняться от продиктованных им законов ни на шаг.

Но сейчас он был очень доволен этим обстоятельством, потому что сумел тихо пробраться во двор. Сняв со спины бурдюк, Сейид медленно вылил воду в воронку, окружавшую тутовицу. Затем он положил бурдюк на землю и снял фартук, который стеснял движения. У него было немало свободного времени, которое можно провести с большой пользой для себя. Отец еще наполняет бурдюки. По дороге сюда он должен зайти в три дома. Что же до Габалла, то он будет молиться до тех пор, пока его кто-нибудь не позовет. К тому же старик не слышал, как он вошел, а посему вполне спокоен.

Вырабатывая план действий, Сейид внимательно осмотрел сад. Посмотрев на фонтан, он увидел, что вода из него еще не потекла по канавкам к деревьям, и тут же решил искупаться.

Подоткнув галлябею за пояс, он прыгнул в фонтан и начал барахтаться, подняв тучу брызг так, что весь измочился. От переполнявшего его восторга он даже запел.

Утихомирившись, Сейид огляделся и увидел рядом с фонтаном банановую пальму. Среди широких зеленых листьев пальмы проглядывали большие снизки желтых плодов. До них можно было рукой дотянуться. Недолго думая, мальчишка выскочил из фонтана, сорвал одну из снизок и начал уплетать за обе щеки. Насытившись, он выбросил кожуру.

Вот глупец! Потерял драгоценное время! Говорил же отец — будь разумным. А то, что он сделал, — образец безмозглости!

Продолжая обследовать сад, Сейид увидел, что под айвой много опавших плодов. Он начал их есть один за другим. Вскоре почувствовал — хватит.

Он выполнил наказ отца: на дерево не залезал, на голову Габалла не валился и в то же время наелся до отвала. Что бы еще такое сделать? Попробовать фиников? Но под пальмой ничего не было. Он посмотрел вверх. На высоте четырех локтей, окружая ствол пальмы, висели гроздья красных фиников. Сейид начал быстро соображать. Если быть разумным, как велел отец, то он должен ждать того момента, когда финики упадут сами. Если будет на то воля аллаха, то или ворона, или ветерок свалят несколько фиников вниз. Но разве можно быть уверенным, что это произойдет до прихода отца или раньше, чем Габалла завершит молитву? Если же не руководствоваться трезвым умом, то можно залезть на пальму. Но на сей раз, если он упадет, то не Габалла свернет шею, а себе. Осматривая пальму, Сейид колебался: залезть или не залезть. Залезть или нет? Конечно, можно забраться с помощью соседнего дерева. Но кто знает: выдержит ли оно его тяжесть. Нет, нет, он не полезет на пальму! А как хочется фиников!

Вдруг в голове Сейида мелькнула блестящая идея. Чего ему ждать, когда ворона или ветер свалит несколько фиников? С помощью камня он может сбить их гораздо больше. Да и на пальму залезать не надо, и разум останется в голове.

Оглядевшись, он увидел недалеко от фонтана небольшой камень. В самый раз! Ему положительно везет этим утром. Наверное, это аллах посылает ему такие удачи, а может быть, и дьявол?!

Сейид изо всех сил бросил камень вверх. Он пролетел рядом со стволом, миновал финики, полетел в сторону дома и попал в стекло одного из окон. Раздался звон. Он прозвучал словно гром. В это же мгновение дядюшка Габалла очнулся от молитвы и бросился внутрь сада. За ним спешил Шуша с бурдюком за спиной. Сейид посмотрел на разбитое стекло, на свой фартук и бурдюк и бросился бежать к воротам. Отец крикнул удивленно:

— Куда ты?

— В медресе![10] — ответил Сейид на бегу.

Сейид бежал как безумный. Остановился он лишь перед домом, в Кошачьем переулке. Войдя во двор, он попал в объятья бабушки Умм Амины. Сейид задыхался от усталости.

На лице старушки были написаны испуг и удивление.

— Что с тобой? Что-нибудь случилось, да убережет тебя аллах от всякого зла.

Мальчишка был не в состоянии вымолвить ни слова. Бабушка забеспокоилась не на шутку:

— Тебя кто-нибудь ударил?

— Если бы…

— Неужели ты кого-то избил?

— Совсем нет. Просто разбил стекло во дворце.

— О, горе мне! У тебя не хватило соображения, чтобы не бить стекло? Ты что, наткнулся на него?

— Наткнулся! Стекло-то было на втором этаже… А я в саду поливал тутовицу.

— Какое отношение имеет дерево к стеклу на втором этаже?

— Уж так получилось… Значит, стою я под пальмой и вдруг нахожу камень, который вдребезги разбивает стекло в окне.

— Кто камень-то бросил?

— А я знаю? Одному аллаху ведомо.

— Кто-нибудь, кроме тебя, был в саду?

— Не-е… Дядюшка Габалла, который молился.

— Так, значит, это ты бросил камень?

— Право, не знаю… Нашел я камень, который оказался в моей руке сам по себе, я даже и не почувствовал. Я захотел от него избавиться. Бросил его подальше. Он полетел вверх… Перелетел через пальму и упал. Из всего огромного нашего мира он не нашел другого места, куда упасть, кроме как на оконное стекло. Что я мог с ним сделать?

— Несправедливый оказался камень. Нужно бы ему упасть тебе на голову. Ты бы поумерил свою шустрость и не разбивал стекло в чужих окнах.

— Я и не собирался этого делать.

— А вышло так… Потом ты что сделал?

— Что, что! Взял подол галлябеи в зубы, ноги в руки и что есть силы бежать. Не ждать же было нахлобучки? Я быстро сообразил — не миновать мне возвращения в медресе, к этому проклятому мулле. Я и сказал себе: парень, лучше ты сам туда вернешься, чем тебя погонят силой… Где мои сандалии, феска и жестяная доска?