Шель вышел на одну из главных улиц и остановился у зе­леного сквера с бронзовым памятником Гёте, раздумывая, как провести время до вечера. Тут он вспомнил, что есть еще человек, у которого можно получить сведения о Леоне, — лечивший его врач, доктор Менке.

«Возможно, я ничего нового не узнаю, — думал Шель,— но, по крайней мере, буду уверен, что сделал все возможное для выяснения этого дела, если оно в самом деле требует вы­яснения».

Он остановил проезжавшее мимо такси. К его удивлению, за рулем сидел тот же шофер, который вез его раньше.

— Мы снова встретились! — сказал Шель, заглянув в ма­шину.

— Как видите, — улыбнулся шофер. — Бензин стоит до­рого, и я там дожидался пассажира, чтобы не возвращаться порожняком. Теперь еду домой, но могу вас подвезти. Сади­тесь. Вам куда?

— Мне нужно к доктору Менке, но у меня нет его адре­са. Вы не знаете, где он живет?

— Знаю! Это один из лучших врачей в Гроссвизене. Но по­дождите меня минуточку, пожалуйста. Я позвоню жене, пре­дупрежу ее, что опаздываю к обеду.

— Ради бога! Я не тороплюсь.

Шофер вошел в будку телефона-автомата, прикрыл за­стекленную дверь и набрал номер. Дожидаясь, пока отве­тят, он наблюдал за Шелем.

— Алло! 95-16?

— Я у телефона.

— Говорит Нойбергер. Я везу мужчину в коричневом ко­стюме к доктору Менке.

— Хорошо. А как обстоит дело с Лютце?

— Он получил деньги и напился. Мужчина в коричневом, должно быть, искал его, нашел в трактире «Сокол» и вскоре отвез в блиндаж в невменяемом состоянии. Вернувшись оттуда, он остановил меня и попросил отвезти к доктору Менке. Теперь ждет в машине.

— Это все?

— Да.

— Хорошо. Отвезите его к доктору, а потом можете зани­маться своими делами.

Нойбергер вернулся к такси.

— На моей работе никогда не знаешь, в котором часу вернешься домой, — объяснил он. — И я всегда пре­дупреждаю свою Фриду, чтобы она успела приготовить поесть…

Ехали всего несколько минут. Остановив машину у бело­го старинного особняка, шофер сказал:

— Вот мы и приехали. Доктор Менке принимает, кажется, до шестнадцати часов.

Шель посмотрел вслед отъезжающей машине, толкнул ка­литку и очутился в большом, старательно ухоженном саду. На посыпанной красным гравием площадке у самого входа в дом возился широкоплечий мужчина лет тридцати пяти, среднего роста и атлетического сложения. У него были свет­лые, коротко подстриженные волосы. Он производил впечат­ление юноши, не по годам развитого физически. Одет он был в шорты и рубашку с засученными рукавами, в руках дер­жал секатор. Заслышав шаги, мужчина выпрямился и вызы­вающе посмотрел на гостя.

— Куда вы?

— Я хотел бы увидеть доктора Менке.

— У него две ноги, две руки и одна голова. В зоопарке есть экземпляры поинтереснее.

Шель остановился, пораженный наглостью блондина. Тот начал размахивать секатором, исподлобья наблюдая за жур­налистом.

— Чего ты ждешь, малыш? — спросил он, помолчав. — Дать тебе двадцать пфеннигов на автобус?

— Вы, должно быть, один из душевнобольных пациентов доктора? — спросил Шель невозмутимым тоном.

— Душевно… что? — Осознав, что незнакомец издевает­ся над ним, блондин приблизился к нему с грозным видом: — Ты что, драки захотел?

— Понтер! — резкий, властный голос подействовал на блондина, как удар кнута.

Шель увидел пожилую, строгого вида женщину в гладком черном платье.

— Здравствуйте! — обратился он к ней. — Скажите, док­тор принимает?

— Доктор примет вас у себя в кабинете, заходите, — сказала она сухо и, отвернувшись, вошла в дом.

Шель очутился в просторной приемной. «Ого, доктор Мен­ке недурно зарабатывает», — подумал он, глядя на серый пуши­стый ковер, огромные кресла и тяжелые шторы — все было выдержано в одинаковых тонах. В дверях кабинета стояла медсестра. Шель повторил свою просьбу.

— Вам назначили время приема?

— Нет, я в Гроссвизене проездом и хочу побеседовать с доктором по личному делу,

— Ваша фамилия?

— Ян Шель.

— Будьте любезны подождать, я доложу доктору. Через несколько минут сестра вернулась.

— Доктор ждет вас.

Кабинет доктора Менке сверкал белизной и чистотой. Го­лубоватые занавески задерживали солнечные лучи, создавая в помещении приятный, прохладный полумрак. За массивным письменным столом сидел солидный седовласый мужчина. Бе­лая борода, усы и густые брови придавали его лицу добро­душное выражение, благодаря чему он был похож скорее на мудреца-патриарха, чем на служителя современной ме­дицины.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал доктор Менке, показы­вая на стул. — Чем могу служить? Моя медсестра сказала, что вы в Гроссвизене проездом.

— Да, господин доктор, — Шель хотел было рассказать о неприятном инциденте в саду, но передумал. — Я пришел к вам не как пациент. Я пришел в связи с вопросом, который меня очень волнует.

— Слушаю вас.

— Я приехал в Германию по просьбе моего друга Леона Траубе. Он был вашим пациентом, если меня правильно ин­формировали.

Доктор Менке молча кивнул.

— Приехав сюда, я узнал о смерти Траубе. Из разгово­ра с моим знакомым выяснилось, что покойный страдал ка­ким-то психическим нарушением. Вы не могли бы, доктор, рассказать мне об этом поподробнее? Несмотря на все, что я слышал до сих пор, я отнюдь не уверен, что единственной причиной самоубийства Леона Траубе была его неизлечимая болезнь.

Доктор задумался.

— Как правило, я не рассказываю посторонним лицам о своих пациентах, — сказал он медленно. — Назовите мне фамилию человека, который мог бы подтвердить, что вы в самом деле были хорошо знакомы с покойником?

— Пол Джонсон, помощник прокурора, несомненно, по­ручится за меня.

— Что ж! Это имя хорошо известно в Гроссвизене. Спаси­бо. Скажите конкретно, что вас интересует, и я охотно отвечу.

— Меня интересует история болезни Леона Траубе.

— Туберкулез легких в последней стадии и то, что за этим обычно следует, — кровотечения, крайнее физическое ис­тощение. На почве переутомления и истощения возникли функциональные нарушения нервной системы. Обследова­ния, проведенные в течение последних трех месяцев, обнару­жили депрессивный психоз. Все более частые и продолжи­тельные приступы подавленности сопровождались полнейшей неуверенностью в себе, подозрительностью и признаками ма­нии преследования, — говорил Менке, улыбаясь добродушно и немного снисходительно.

— Ясно, — сказал Шель. — Видите ли, я получил от не­го на редкость тревожное письмо. И хотя я сознаю, что его написал больной человек, оно мне кажется искренним и правдивым. Не знаю, понимаете ли вы меня. Трудно обосно­вать точку зрения, не подкрепленную никакими конкретными фактами. Но мне представляется, что причиной самоубийства могло быть какое-нибудь потрясение, и я пытаюсь найти разгадку.

Доктор Менке слушал внимательно, глядя Шелю прямо в лицо. Журналист почувствовал вдруг странное беспокойство. Где-то в глубине сознания шевельнулось смутное воспоми­нание о чем-то, что оставило в душе неизгладимый след. Ему казалось, что он уже некогда испытал ощущение, подобное теперешнему. Но вот внезапно контуры давнего события об­рели резкость, забытая картина всплыла в памяти с необык­новенной яркостью: змея!

Шель провел ладонью по вискам… Детство… прогулка в зоопарк… застекленный террарий… надписи, вызывающие со­дрогание: гремучая змея, гюрза, эфа, кобра… Неподвижные, бесцветные глаза на плоских треугольных головках. Вот она, неожиданно возникшая ассоциация: зрачки человека, сидев­шего напротив, были такие же стеклянные и безжизненные, как у… змеи!

Менке что-то говорил, обращаясь к нему. Шель усилием воли отогнал неприятные мысли и прислушался:

— …создают вокруг себя атмосферу недоверия и трево­ги, хотя постороннему наблюдателю их поведение кажется на первый взгляд совершенно нормальным. Обнаруженные у Траубе симптомы характерны для психоза. Его письмо, не­сомненно, представляло собой нагромождение сенсационных обвинений, драматических выводов и таинственных намеков. Я не ошибся? — губы растянулись в улыбке, но глаза оста­вались холодными и неподвижными.