Я начал все сначала — с организованного собрания. Рассказал ребятам, что такое президиум, протокол, регламент. Тут же мы избрали председателя, секретаря и регламентировщика, которому я вручил свои часы. Далее я объяснил, какие бывают собрания и почему такое собрание, как Верховный Совет, является высшей властью в стране. Постепенно мы перешли к мысли, что и наше собрание может стать верховным органом в классе, если мы будем жить дружно.

Наверно, иссохшая земля встречает ливень так, как встретил класс мое приглашение к дружбе.

— Точно! Всем надо дружить, а то некоторые кучкуются.

— Особенно девчонки!

— Что — девчонки? Что? Вы сами деретесь!

— И за косы дергаете!

— А вы не задавайтесь!

— Какая дружба, если девочки только и знают, что сплетничать.

— Кто сплетничает? Кто?

— Ваша милость, кто ж еще!

— Точно! Подойдешь книжку попросить, уже кричат: влюбился, или еще какие глупости.

— Ха-ха-ха-ха!

— Тихо!!!

— Кого побаиваться-то!

— Надо, чтобы все мальчики и девочки уважали друг друга.

— Я вас люблю и уважаю, беру за хвост и провожаю!

— Тихо!

Председательствующий Валерка Красюк надрывается, требуя тишины. А я стою спокойно. Есть первые плоды коллегиального руководства! Наконец я получаю возможность продолжить свою речь.

— Если вы все будете делать так же дружно, как кричите, наш класс станет непобедимым. О дружбе не кричат. Ее хранят в сердце. Проявляется она там, где один за всех и все за одного. Вы готовы к этому?

— Гото-о-вы!!!

— Дружить — значит уважать мнение товарища и добровольно подчиняться воле большинства. Что решит классное собрание, то станет законом для каждого из нас. Вы готовы к этому?

— Гото-о-вы!!!

— Тогда я складываю с себя обязанности верховного главнокомандующего и оставляю должность старшего советника. Как более старший и опытный, я буду советовать, как надо поступать. Но последнее слово будет за вами, за большинством. С сегодняшнего дня, например, я больше не буду никого наказывать. Право казнить и миловать переходит в руки классного собрания!

— Ура!!!

Этим радостным кличем закончилось провозглашение республики. Оставалось избрать правительство. Я сказал, что неэкономно по каждому поводу созывать собрание. Лучше создать постоянный комитет, который будет решать повседневные дела. Большие решения останутся за классным собранием. Я подробно объяснил функции, каждого члена комитета и попросил выдвинуть подходящие кандидатуры для тайного голосования.

Голосистые избиратели принялись выкрикивать имена избранников, как в дни возникновения этой древнейшей процедуры. Валерка, по моему совету, внес поправку на современность и считался лишь с теми, кто поднимал руку. Аккуратный столбик из фамилий опустился до самого низа классной доски.

Подвели черту. Приступили к обсуждению кандидатов. Слово взяла доверенное лицо Оли Бабушкиной, ее ближайшая подруга Наташа Барабак, прозванная за вес, силу и мощь Бомбой.

— Олю я знаю с детского сада. Она справедливая девочка и хорошая подруга. Еще Оля отличница и до четвертого класса была старостой у нас. Я предлагаю выбрать Олю. Все голосуйте за нее!

В нарушение принятых у нас в стране норм предвыборной кампании Наташа показала возможным противникам свой увесистый кулак и села.

Горохов с Васневым, выдвинувшие друг друга по обоюдному согласию, с треском провалились, так как не смогли подкрепить свои фамилии сколько-нибудь деловыми характеристиками.

В списке осталось десять кандидатов — на семь депутатских мест. Их имена были перенесены в заготовленные мною листки, Сохраняя тайну голосования, избиратели закрылись друг от друга портфелями и углубились в бюллетени.

— Куда подсматриваешь?! — ярилась на Ату Иванову ее соседка. — Это тебе не контрольная, понятно?

Председатель счетной комиссии Вовка Радченко, опустошив свой портфель, пошел по рядам. Собрав бюллетени, Вовка потребовал от избирателей очистить класс… Те возмутились и заявили, что не уйдут, пока не узнают результатов голосования. Я посоветовал: подождать во дворе. Приняли. Мне разрешили остаться.

Счетная комиссия быстро справилась со своей задачей. Больше всех голосов собрала Оля Бабушкина: тридцать два из тридцати восьми. Едва уцелел в списке Сашка Кобзарь. Но когда мы позвали в класс семь избранников, с тем чтобы они распределили между собой портфели, Сашка без всякой дипломатии заявил:

— Давайте я буду председателем учкома.

Ошеломленные члены кабинета не знали, что отвечать, и молча согласились. Как историк, я отлично знал, что самозванец и добрые дела — понятия взаимно исключающие друг друга, но я не стал ничего советовать. Отличница Оля выросла на обетованной педагогической земле, тогда как Сашка… Впрочем, поживем — увидим.

Остальные обязанности членов учкома класса распределились более традиционно, по способностям: Генка Воронов — хозяйственник, Коля Шушин — физорг, Наташа Барабак, дочь врача, — санорг, Оля Бабушкина — культорг, Зина Седова — секретарь и Сева Колосов — редактор.

Мы вышли во двор, чтобы объявить ребятам окончательные результаты. Мужская половина избирателей не теряла зря времени и вовсю «давила масло», то есть сидящие по краям скамейки нещадно теснили серединных, выдавливая их с места. При нашем приближении мальчишки утихомирились. Девочки веером окружили скамью. Все лица крупным планом изображали нетерпение и обращались в мою сторону. Почетное право огласить список комитета счетная комиссия доверила мне. Я был не тороплив. Так положено по сану старшего советника.

— Как-то вы неладно разместились, — заметил я, — а в чем дело — не пойму.

Мальчишки, как по команде, вскакивают, предлагая мне место.

— Нет, все равно не то.

Выручает всех бывалый Сашка Кобзарь.

— Эх, вы! Не поймете! Надо, чтобы девочки сидели, а мальчики стояли. По этикету!

Где Сашка добыл слово «этикет» не знаю, но это то, что мне нужно. Девочек уговаривать не пришлось. Они охотно заняли всю скамью, усадив меня в серединке. Своим «этикетом» Сашка растрогал девчоночьи сердца настолько, что весть об его избрании старостой класса они встретили аплодисментами и, потеснившись, усадили рядом. Нашлись почетные места и остальным членам комитета.

— Вот расселись, — удивился Юрка Вертела, — точно как сниматься!

Тотчас же отозвались фотографы. Ближе всех жил Сева Колосов. Его и послали за аппаратом.

Тем временем мы напутствовали наших избранников. Все сходились в одном: выбрали — значит надо уважать и слушаться. Но и комитетчики чтобы не спали! Пусть каждый придумает свой план. Да поинтереснее!

— Чтобы ни одной новой картины не пропускать! Слышишь, Оля?

— Что твое кино?! Кино можно и по телеку посмотреть. Лучше в поход на воскресенье пойти.

— Точно! Григорий Иванович, пойдем в поход?

— Как комитет решит. Я лично советую.

— Сашка, решай!

— Кого побаиваться-то! Все решу!

— Решу или решим? — допытывается Оля.

— Решим, ладно.

Прибегает, запыхавшись, Колосов. Помогаю ему рассадить позирующих и тут замечаю, что нет Сомова. Удрал. Незаметно пересчитываю остальных.

— Вертела, кончай строить рожицы! Сделайте умное лицо, кто может.

Мы пытаемся следовать Севкиным указаниям.

— Ш-ш-шпокойно! Ш-ш-нимаю! Ш-ш-ш-портил! — щелкая, возвещает фотограф.

Проводив ребят до ворот, я возвращался в учительскую упругим спортивным шагом. Сделан первый негатив, на котором не проявится ни одного хмурого лица. Штука!

На переменах я прогуливался по четвертому этажу и, взяв на себя роль опытного физиономиста, присматривался к старшеклассницам. Я искал вожатую. Именно вожатую, а не вожатого. Со своими мальчишками я и сам сумею поговорить о чем угодно. А такому деликатному народу, как девочки, в любую минуту может потребоваться язык, доступный только старшей подруге. Не знаю, сколько времени провел бы я в «смотринах», если б не помог случай.