Каждый раз, когда я получаю письмо от кого-либо из однополчан, или, случается, встречусь с ними, в памяти всплывают лица и многих других друзей, которые приближали светлый день Победы, но сами не дожили до нее. Гастелло, Илинский, Маслов, Белкин, Сомов, Кочин, Николаев, Елкин, Ковалев, Кулигин, Соломко, Подпоркин… Да разве всех перечислишь? Говорят, что время лучший врач по душевным ранам. Но всегда ли это так? Сколько лет уже прошло после окончания войны, а наши раны от потери боевых друзей не заживают. Мы помним их и никогда не забудем: всегда, думая о них, чувствуем, как к горлу подкатывает твердый комок, как пальцы на руках невольно сжимаются в кулак, а грудь захлестывает волна проклятия и ненависти к фашизму, ко всем темным силам, порождающим захватнические войны.
Пусть же никогда не повторится это! Пусть наши дети и дети их детей не испытают того, что довелось пережить их отцам более двадцати лет назад!
Ради этого и сегодня многие из моих друзей-однополчан и товарищей продолжают служить в Советской Армии, а те, кто ушел в запас, трудятся в разных отраслях народного хозяйства. Например, мой бывший инструктор и командир отряда — ныне генерал-майор авиации Борис Кузьмич Токарев готовит боевые кадры для Вооруженных Сил, преподает в академии. До недавнего времени оставался в рядах Советской Армии и наш бывший командир второго отряда, учитель и друг Николая Гастелло, ныне генерал-майор Семен Константинович Набоков. В настоящее время он живет в Киеве. А вновь назначенный незадолго до войны к нам в эскадрилью командиром — ныне тоже генерал — Борис Федорович Чирсков живет под Москвой.
Мой любимый командир эскадрильи Александр Емельянович Кузнецов также стал генералом. Выйдя в запас по состоянию здоровья, он поселился в Воронеже. Мы стали с ним большими друзьями и часто обмениваемся письмами. Между прочим, он первым прислал мне теплое поздравление с героическим полетом нашего земляка Андрияна Григорьевича Николаева.
А наш Коля Сушин после демобилизации вернулся в свой родной город Шую. Отважный, не знавший страха летчик, не раз летавший на своем дальнем бомбардировщике на Берлин, Хельсинки, Кенигсберг, Данциг, Николай Иванович стал замечательным портным.
Многие бывшие летчики, штурманы и техники ростовского полка навсегда связали свою жизнь с Ростовом. Вернулся сюда и подполковник запаса Александр Васильевич Самохин, командовавший после войны авиационным полком. Здесь же выбрали себе постоянное местожительство и наш борттехник Сан Саныч — Александр Александрович Свечников и инженер эскадрильи Андрей Иванович Тружеников. В Ростовском таксомоторном парке работает шофером бывший стрелок-моторист Петр Прокопьевич Рудасов. Сюда же потянуло и полковника запаса Матиченко, нашего бывшего командира аэродромного обслуживания, с большим искусством и изобретательностью маскировавшего в 1941 году Кувшиновскую площадку.
Мой хороший друг, с которым делил я все радости и горести — Федя Локтионов — после окончания курсов был направлен в авиационный полк дальнего действия и успешно воевал до самого дня Победы. Сейчас Федор Васильевич живет и трудится в городе Жданове Донецкой области. А его штурман Михаил Дмитриевич Скорынин, с которым мы вместе летали в 1936 году в экипаже «Голубой двойки» на первомайском параде в Москве и вместе воевали в составе отдельной эскадрильи ночников, живет ныне в Ессентуках. Почта часто приносит мне от него письма с приглашением приехать погостить на Кавказе. Не прерывается переписка и с бывшим командиром отдельной эскадрильи Павлом Ивановичем Родионовым. По окончании военной академии он также был направлен в авиацию дальнего действия, наносил удары по важным стратегическим объектам в глубоком тылу врага, а после войны стал летчиком-испытателем. Несколько лет назад Павел Иванович ушел в запас и теперь работает в городе Казани.
Часто вспоминается мне наш добрый, заботливый врач Абрам Ефимович Мазин. Вот уже кто действительно по-отечески следил за нашим здоровьем. Вначале, когда я приехал в ростовскую бригаду, он был старшим врачом нашей второй эскадрильи. Тогда эскадрильей командовал Сергей Андреевич Новиков (он сейчас, «фигурально выражаясь», на пенсии живет в городе Краснодаре). Потом Абрам Ефимович стал начальником службы бригады, вскоре — корпуса. Затем его назначили начальником медсанслужбы авиационной армии, ВВС СКВО, а с конца 1944 года — войск ПВО страны. Ныне он работает в ЦК ДОСААФ Союза ССР.
Я несколько раз смотрел кинофильм «Чистое небо», и каждый раз после него оставалось такое ощущение, будто он рассказывает про бывшего командира корабля нашей отдельной эскадрильи Валентина Федоровича Драпиковского.
Как я уже рассказывал в одной из глав этой книги, его машина была сбита над целью летом 1942 года. Ему тогда было 23 года, но летчиком он был уже грамотным, любил свою профессию и жаждал летать и летать, летать в любую погоду, и днем и ночью. Приходилось ему, как и всем нам, бомбить врага, выбрасывать десанты, доставлять партизанам боеприпасы и оружие. Самое трудное задание было ему по плечу… И вот лейтенанта Драпиковского не стало. Мы были уверены, что он погиб, ведь это произошло почти на наших глазах.
И теперь представьте, как через двадцать два года я увидел его в Симферополе — живого, полного сил и энергии. Правда, в свои сорок пять лет он был весь седой, и я вряд ли даже узнал бы его, если бы мне не представили его ростовчане-сослуживцы: бывший борттехник Николая Гастелло, футболист полковой команды Иван Васильевич Федоров и командир отряда Давид Михайлович Равич, также друг Николая Францевича.
Валентину Федоровичу выпало столько испытаний, что их с лихвой хватило бы на десятерых. Но главное даже не это, а то, что он вышел из них с честью, не запятнав ни имени своего, ни совести настоящего патриота и коммуниста. Мне кажется, легче было совершить героизм на фронте, чем пережить все то, что ему пришлось пережить и остаться тем, кем он остался. Тяжело раненный, Драпиковский очутился в фашистском плену. И не его вина, что это случилось с ним. На его месте мог оказаться каждый из нас. Но именно это нелепое обвинение долгие послевоенные годы — годы разгула унизительной подозрительности и оскорбительного недоверия к людям — висело над ним и закрывало ему все пути в жизни… Никому, казалось, не было дела, что и в невыносимых условиях плена он оставался советским человеком, летчиком… Надо иметь огромную силу воли, чтобы и перед лицом неминуемой гибели, страшного голода, холода и болезней не запятнать чести и совести, не превратиться в презренного труса и предателя. Драпиковский находился в числе тех, кто был обречен на смерть, но высоко держал голову, заражал других верой в нашу победу.
После освобождения, хотя он страстно желал этого и писал кому только мог, ему не разрешили продолжить службу в Военно-Воздушных Силах. Но без авиации он не мыслил жизни, ему хотелось хотя бы постоять вблизи самолетов, слушать рокот их двигателей. В Киевском аэропорту Валентина Федоровича приняли… стартером. Другие аэродромные работники, постепенно узнавая его и проникаясь к нему уважением, удивленно, спрашивали: почему он не летает? А он между тем слал и слал письма, обращаясь во все инстанции. Но плен зачеркивал все. Порой он впадал в отчаяние — недоверие было тяжелее всего — и лишь жена Валентина Петровна поддерживала в нем в такие минуты надежду и веру в справедливость. Надо было все начинать сначала. Продолжая оставаться стартером, проще — аэродромным рабочим, он поступил на юридический факультет Киевского университета и окончил его.
Постепенно менялись и времена. Его восстановили в партии, полностью реабилитировав, вернули доброе имя, поручили исполнение обязанностей диспетчера службы движения. Человек вновь обрел себя. Честной работой, яркими способностями вскоре он добился высшего доверия — его назначили начальником службы движения Украинского территориального управления ГВФ. И вот уже почти восемь лет он целиком отдает себя этой работе. «Это мое второе призвание, — пишет Валентин Федорович в одном из своих писем ко мне. — Прошло то время, когда мы летали на свой страх и риск. Для нас уже стали привычными реактивные и турбовинтовые самолеты. И недалек день, когда на трассах аэрофлота появятся корабли со сверхзвуковыми скоростями. Я горд, что и мне выпадает честь приложить к нему частицу своего опыта и умения».
