Наступает ночь. Разрешение на вылет получено. Один за другим уходят корабли на запад. Взлетает и наша группа. Продолжая набирать высоту, ложимся на курс. Погода сегодня безоблачная, горизонт виден отчетливо, но по вертикали земля просматривается плохо. Приближаемся к линии фронта. Конечно, название это лишь условное, никакой «линии» мы не видим, там только море пожаров, бушующего огня и взрывов. Отовсюду летят трассирующие пули, местами внезапно вспыхивают и исчезают лучи прожекторов. Скоро будет и наша цель. Нам приказано сбросить бомбы с двух заходов. Аэродром мы заранее разбили на участки и распределили их между экипажами: капитан Локтионов должен бомбить северную окраину, Николай Сушин — по центру, мой экипаж — южную часть. Расположение аэродрома, размещение его ангаров, складов боепитания, стоянок самолетов — все это было известно детально, ведь нам раньше приходилось бывать здесь неоднократно, мы обходили его, как говорится, вдоль и поперек, и с воздуха, и на земле. Конечно, не очень-то приятно бомбить свой бывший аэродром. Но что поделаешь, война есть война, там теперь стоят вражеские самолеты.

Из своей рубки ко мне выходит Евгений Иванович, сообщает, что до цели осталось лететь десять минут, и, изменив по компасу на несколько градусов курс, вновь уходит к себе. Вскоре миганием сигнальной лампочки штурман предупреждает меня о начале боевого пути. Тем временем впереди нас на земле начались взрывы и пожары — очевидно, работа экипажа Локтионова. Но пока молчат и зенитки, и прожекторы. Только откуда-то сбоку, издалека тянется один луч в мою сторону, но не может достать. Вновь замигали сигнальные лампочки: бомбы сброшены. И сразу же кабина осветилась отблесками взрывов. Вновь, теперь уже со снижением, разворачиваемся и идем на цель с обратного курса. Сейчас ее уже не надо искать: она хорошо освещена пожарами. Высыпаем на аэродром весь оставшийся «груз» и уходим в обратный путь. Под утро где-то впереди, на горизонте, замечаем два самолета. Как мы и предполагали, это оказались корабли Локтионова и Сушина. Приземлились мы в своей Кувшиновке один за другим.

Позже, когда из штаба фронта поступили данные аэрофоторазведки, мы узнали, что в эту ночь — с 14 на 15 августа — три наших экипажа уничтожили на аэродроме более пятидесяти самолетов противника.

В день, когда исполнилось ровно два месяца с начала войны, мой экипаж встретил восход солнца на колхозном поле. После выброски боевого груза для партизан в районе Могилева мы возвращались домой, но Кувшиновка была закрыта туманом, пришлось идти на Шайковку, где посадка также оказалась невозможной. И тогда, нырнув в первое же замеченное «окно», приземлились на окраине какого-то селения. Не успели сойти с корабля, как обступили нас вездесущие мальчишки. Пришлось здесь подождать, пока не рассеется туман. Колхозницы угостили нас свежим хлебом и парным молоком. Люди расспрашивали о делах на фронте, хотели знать, когда погоним фашистов с нашей земли. А что мы им могли ответить? Мы отступаем, оставляя врагу село за селом, город за городом. Немцы в нашем направлении заняли уже Смоленск, Витебск, Духовщину, идут бои за Ярцево…

Вскоре после прилета на свой аэродром нас со штурманом вызвали к командиру эскадрильи. Когда зашли в землянку, там уже были летчики и штурманы Тимшин с Куликовым, Сушин со Скорыниным, Локтионов с Ковалевым.

— Сейчас ваши экипажи должны вылететь на аэродром Сухиничи, а оттуда с десантом — в тыл врага. Все остальное узнаете в Сухиничах.

И мы полетели.

Через двадцать с лишним лет, просматривая как-то книгу «Наши крылья», я еще раз вспомнил подробности этого полета. Его довольно обстоятельно описали авторы в главе «В тылу врага». Десантную группу возглавлял командир партизанской роты лейтенант Терещенко, ей было приказано проникнуть в районы Духовщины и взорвать два моста, перерезав тем самым дороги, по которым противник подбрасывал резервы, а затем перейти через линию фронта. Десантники погрузились в наши четыре самолета. Ночь была темная, безлунная. Фронт перелетели на высоте две с половиной тысячи метров. Несмотря на это, нас заметили, начался обстрел. Зенитные снаряды рвались повсюду — сверху, снизу, по сторонам. Но вот фронт благополучно пройден. Самолеты быстро идут на снижение. Десант мы должны выбросить всего в тридцати километрах от передовой, с высоты пятьсот метров. Вспыхивает белая лампочка. Это штурман командует: «Приготовиться!» Вскоре загорается сигнал: «Пошел!». Самолет пустеет. Парашютисты исчезают в темноте.

В книге рассказывается и о том, как бойцы-десантники, сняв часовых, в четыре часа утра взорвали оба моста, как потом пробирались они, разрушая вражеские линии связи, уничтожая отдельные автомашины и беспечно двигавшуюся маршевую колонну гитлеровцев, к линии фронта и через полтора месяца перешли ее.

А мы после выброски десанта, набирая высоту, обходя то место, где обстреляли нас зенитчики, пошли на восток. Когда перелетали фронт, корабль поймал один прожектор. Но наш стрелок старшина Резван не растерялся, дал длинную очередь из крупнокалиберного пулемета и заставил фрицев погасить свой прожектор. Как приятно в таких случаях на душе. Стало быть, фашисты боятся нас. Молодец, Резван!

На моем корабле выработались ресурсы моторов. Надо было их заменить другими, но моторов на базе не оказалось. Автомашины, посланные за ними, вернулись ни с чем. Ждать, когда их все-таки где-то достанут и привезут, немыслимо. Ведь в эти трудные дни каждый боевой вылет, каждая сброшенная бомба должны помочь остановить врага. Поэтому мы не имеем права сидеть без работы. Срочно вылетели в тыл, в авиационные мастерские. Но моторов не было и здесь. Оставалось только снять старые моторы с корабля и ждать, когда им произведут чистку и поставят обратно. Но на это ушло бы немало суток. Сколько я ни бился, куда только ни звонил (вплоть до Управления технического снабжения ВВС), с кем только ни разговаривал — все безрезультатно.

Пришлось улететь обратно в Кувшиновку. Какова же была наша радость, когда нам сообщили, что новые моторы уже получены. Не теряя ни минуты, экипаж приступил к работе. В тот же день все четыре старых мотора были размонтированы и сняты.

К вечеру командиры кораблей и штурманы по-прежнему собирались на КП за получением задания. Здесь же экипажи готовились к вылету, прокладывали на картах маршруты, изучали район цели и т. д. Технический состав тем временем размаскировывал самолеты, пробовал моторы, подвешивал бомбы. Получив сигнал на вылет, корабли один за другим выруливали на старт.

Я уже два дня «безлошадный» и остаюсь на аэродроме в качестве дежурного руководителя полетов, провожаю экипажи в полет, а утром, стоя с флажком у «Т» — посадочного знака — встречаю их.

Ночью, после вылета кораблей, на аэродроме жизнь как бы замирает. Тишина стоит удивительная. В небе, как жемчуга, полыхают бесчисленные звезды. Все это для меня непривычно, странно. Куда лучше чувствуешь себя в полете. А тут ходишь, как неприкаянный, с места на место, томясь бездельем. Проверяешь стартовую команду и готовность посадочных прожекторов на случай неожиданного возвращения подбитых самолетов. Где-то на большой высоте протяжно с надрывным зловещим стоном гудят фашистские самолеты — летят, наверное, бомбить Москву. Я пытаюсь себе представить, как выглядит сейчас наша столица, вся затемненная, в тревожном ожидании. Мысленно желаю нашим летчикам-истребителям удачи, мужества, чтобы любой ценой помешали они вражеским стервятникам пробиться к Москве, чтоб уничтожали их как Виктор Талалихин, который совершил первый ночной таран в мире…