— Товарищ командир, пулемет, патрон, бомба есть.

— Спасибо, товарищ Алсуев!

— Служу Советскому Союзу! — отвечает мой оружейник.

Да, хорошо, когда человек знает свое дело, когда можно положиться на него.

…Итак, мы сидим теперь на аэродроме в Выползове. Самолеты хорошо замаскированы, сами мы устроились в двухэтажном деревянном домике, рядом со штабом. Так что в любое время все в сборе. Людей в городке почти не осталось, эвакуировались в тыл. Ветер свободно гулял по полуразрушенным каменным домам с нависшими балконами, хозяйничал в опустевших комнатах, где сиротливо болтались на ржавых петлях двери. Аэродром казался пустынным, заброшенным, мы встречались с другими летчиками только в столовой. В общем, расположились во всех отношениях удобно. Я даже как-то посетовал:

— И чего нас гоняли по разным площадкам, отсюда мы могли бы совершить куда больше вылетов.

— Так-то оно так, — возразил мне комиссар эскадрильи, но нельзя жить одним днем, надо было сберечь, сохранить боевую технику. Знаете, сколько нам еще предстоит летать!

И действительно, «безработными» мы не оставались. Ежедневно с наступлением темноты запускали моторы, выруливали из своего лесного укрытия на взлетную полосу. Ревели моторы, самолет, тяжело нагруженный бомбами, начинал разбег по белоснежному полю, оставляя за собой снежный вихрь, застилавший глаза провожающим. Корабли, будто нехотя, отрывались от земли, проносились над самыми верхушками деревьев, и, набирая высоту, ложились на курс. Только тогда выпускали на старт очередной корабль. Нас недаром называли ночниками: мы давно уже почти не видели дневного света. Зимой дни короткие, холодные, и все ночи напролет мы проводили в воздухе или же готовились к очередному вылету. После выполнения боевого задания мы спешили до наступления рассвета замаскировать в лесу самолеты. Возвращались к себе усталыми и, позавтракав на ходу, старались поскорей довалиться до постели и засыпали мертвым сном. А когда просыпались — снова была ночь, снова надо было готовиться к полету…

…Мы только что вернулись на аэродром после успешной бомбардировки железнодорожной станции, где у немцев была погрузо-разгрузочная база. Собирались повторить вылет и уже начали подвешивать бомбы. Вдруг подъезжает к самолету закрытая легковая машина, из нее выходят несколько человек в папахах. В темноте не разобрать, что и кто, но догадываюсь: высокое начальство. Подошел к ним, представился, доложил, что экипаж «Голубой двойки» готовится к очередному вылету, подвешивает бомбы. Один из приехавших спрашивает:

— Какие бомбы? Какая цель?

Только теперь я по голосу узнал, что это командующий, генерал-лейтенант Герой Советского Союза Куцевалов.

— Отставить подвешивать эти бомбы, — приказал генерал. — «Сотки» снимите обратно, а берите фугасные бомбы более крупного калибра. Вы, товарищ Орлов, полетите на другую цель. Только что получено сообщение от партизан, что немецкое командование в честь рождества решило устроить сегодня большой банкет. И как сообщают партизаны, гости уже начали собираться. Пока вы прилетите, туда, как раз все соберутся. Так что «банкет» будет славный.

Мы быстро подвесили десять фугасных бомб по двести пятьдесят килограммов каждая — немцам на закуску. Но что за пьянка без соленых огурчиков: набрали и мелкие бомбы.

Наверное, немцы крепко надеялись на свою противовоздушную защиту и темную ночь. Но ненависть к врагам и любовь к своей Родине помогли нашему экипажу отыскать нужную цель и в кромешной тьме. Мы прорвались в зону сильнейшего заградительного огня и точно сбросили на дом, где шло пиршество, свои «гостинцы». Даже штурман фронта полковник Соколов, который летал с нами проверяющим, от удовольствия потирал ладони и кричал мне по переговорному аппарату:

— Молодец, Орлов, молодец! В самую точку попали…

На втором заходе сбросили остальные бомбы, фугаски мелкого калибра. Пришлось пилотировать самолет среди многочисленных ослепительных прожекторов и разрывов снарядов. Но вернулись обратно невредимыми, полностью выполнив боевое задание. До рассвета в эту ночь мы произвели еще одно бомбометание по железнодорожной станции Лычково, где стояли только что подошедшие товарные эшелоны врага.

Через двое суток к нам в Выползово снова прилетел генерал Куцевалов и приказал нашему командиру Родионову построить весь состав эскадрильи около землянки в лесу. Мы, конечно, не знали в чем дело. Может, «стружку» собираются снимать? Хотя вряд ли. Не такая уж большая единица наша ночная эскадрилья, чтобы сам командующий занимался этим. После построения генерал говорит:

— Капитан Орлов, выйдите из строя.

Может, мне послышалось «капитан»? Я ведь пока старший лейтенант. Тогда он повторяет свое приказание и смотрит в мою сторону. Я выхожу из строя, делаю несколько шагов вперед, останавливаюсь, поворачиваюсь кругом и встаю по команде «смирно», а сам думаю: почему же все-таки он назвал меня капитаном? Тогда генерал говорит:

— Наверно, капитан Орлов еще ничего не знает о результатах своей работы. Вот что сообщают партизаны, — и читает радиограмму: — «В ночь на 17 декабря (указаны часы и минуты) после вашего бомбардирования под обломками указанного здания нашли себе смерть 132 немецких офицера». — И продолжает: — За отличное выполнение задания старшему лейтенанту Орлову присваивается воинское звание капитана и объявляется благодарность.

— Служу Советскому Союзу! — отвечаю я и снова становлюсь в строй. Не нужно говорить, как я был рад и взволнован в эту минуту, как вновь давал себе клятву оправдать высокое доверие. Это только начало. Месть будет продолжаться до полного изгнания и уничтожения фашистского зверя. Таких ночей в нашей летной жизни будет еще много.

В другой раз я полетел со своим экипажем бомбить большое бензохранилище немцев на значительном удалении от фронта. Этот склад немцы охраняли особенно тщательно. Днем над ним дежурили истребители, а ночью — прожекторы и зенитные средства. Как ни дорог каждый час, но полетели мы только ночью, так больше шансов на успех. Метеорологи предсказали: погода будет. И прогноз подтвердился. Стоял мощный сорокаградусный мороз, прибавлявший хлопот нашим авиамеханикам. Чтобы запустить моторы, они должны были с самого утра прогревать их, укутывать, будто малых детей. В общем, ребятам тогда здорово досталось. Маленький механик Шутко, кажется, стал еще меньше на морозе. Мороз выжимал слезы из его глаз. Надо было иметь железные нервы, чтобы не отчаяться и не забросить с досады шведский ключ подальше в глубокий снег. Техник Гирев заглядывал в подмоторную раму, где тянулись масляные подтеки, и, вытерев тряпкой, пальцем голой руки царапал узел рамы, осматривая, нет ли подозрительной трещины. Здесь же и оружейник Алсуев — самый безотказный из всех. Закончив подготовку вооружения, он всегда помогал экипажу как настоящий моторист-труженик. Руки его примерзали к заиндевевшему металлу, как у всех мотористов, у него была содрана кожа на пальцах, распухли суставы, обожженные морозом на ветру. Можно было не говорить ему что делать, он сам догадывался и помогал борттехнику на корабле. Только узкие глаза его становились еще уже от усталости.

В тот день мы отдыхали нормально, разбудили нас только вечером для проработки летного задания. Первая мысль была о наших борттехниках Свечникове и Киселеве. Как-то они там? Ночью летаем вместе в одном экипаже, в одинаковых условиях. После посадки мы уходим в штаб с донесениями, а они остаются осматривать материальную часть, готовят ее к новому вылету. Когда бы ты ни пришел на самолет, всегда их встретишь там. Просто диву даешься, как они выдерживают. Если даже все исправно, все равно находят себе работу. Другой раз начинаешь даже беспокоиться: чего доброго, перестараются и исправную машину сделают неисправной…

Зимой ночь наступает быстро. Самолеты готовы к вылету, ждем только команду с КП. Евгений Иванович Сырица сам летит сегодня с нами, он уже удобно устроился в штурманской будке, или как мы ее называем, в «Моссельпроме» (потому, наверно, «Моссельпром», что кабина вся застекленная, как кондитерский ларек). Наконец, показался долгожданный зеленый сигнал: «Путь свободен». Начинаю выруливать, но почему-то долго держат на старте. Сижу, думаю — отмена полета. Хуже нет для летчика, когда он уже все рассчитал, обдумал, настроил себя соответственно, запустил моторы — и вдруг приказ: «Отставить!» Это не сразу доходит до сознания, и такое настроение — готов хоть к черту на рога. Но на этот раз обошлось без запрета, просто радисту дали дополнительный код для связи. И вот уже мы летим на запад. Двигаемся на большой высоте, осторожно обходя крупные населенные пункты. Иногда немцы все же открывают огонь, но вслепую, неуверенно. Штурман тут же отмечает у себя на карте, откуда и чем стреляют. Слышу в наушниках его голос: