— ...Думаю, что именно поэтому журнал и хотел бы получить материал о вас — о человеке непростой судьбы,— вставил я.

— Вот! — воскликнул Лобановский. Значит, и вы понимаете, что не хочу просто так выступать. А только по серьезным проблемам, которые меня интересуют. Только! И если кому-то нужно что-то другое — пусть меня извинят. Мне теперь надо только отстаивать свои позиции и выступать с материалами, которые будут интересовать людей, заставлять их задумываться о будущем и помогать им подниматься до более высокого понимания футбола. Поэтому давайте еще немного подождем и подумаем. Не надо торопиться. Материал должен быть серьезным...

Даже многолетнее знакомство с Лобановским никогда не позволяло мне думать, что мы уже понимаем друг друга с полуслова. Человек до мозга костей творческий, с ярко эмоциональной натурой, он порою был непредсказуем в словах и поступках. Впрочем, некоторые из тех, кто его окружал долгие годы, не склонны усложнять его образ.

— Лобановский, как и все мы, просто человек,— сказал мне однажды один из них. Ничто человеческое ему, как говорится, не чуждо. Поэтому я всегда прошу ваших коллег-журналистов: «В дни особенно громких побед киевского „Динамо" после фамилии Лобановского ставьте меньше восклицательных знаков: становится тяжелее с Васильичем общаться».

Похоже, что это действительно так и было. Помню, когда киевское «Динамо» и сборная страны — команды, которые возглавлял Лобановский,— пребывали на гребне славы и фамилия тренера была у всех на устах, я как-то в беседе с одним из его друзей и единомышленников посетовал на то, что никак не могу «подступиться» к Валерию Васильевичу.

— Нужна серьезная информация,— сказал я,— но для этого надо с ним встретиться и предметно поговорить, а Лобановский словно бы в позу становится. И что любопытно: с ним особенно сложно общаться, когда команда выигрывает...

— Ты зря на него обижаешься,— весело сказал мой собеседник. Он же живой человек! Когда ему очень плохо, он найдет меня или тебя, еще кого-то и не только проведет с нами вечер-два, но и даст вашему пишущему брату сколько угодно информации. А когда ему хорошо, он замыкается. Это — улитка...

— Пожалуй, ты прав,— согласился я. Сейчас он действительно подобно улитке уходит в свою «раковину». Впрочем, я уже давно принимаю его таким, каков он есть. Соглашаюсь с ним, спорю, порой возмущаюсь, но, кажется, более всего — удивляюсь ему. И все-таки заметно, что с годами он меняется...

— Мы все меняемся, но тут у него абсолютно четкая линия: когда ему хорошо, он, скажем так, более сдержанно относится к окружающей среде.

— Понимаю. Поэтому и думаю, как бы лучше подступиться, чтобы разговорить его.

— Сейчас не подступишься. Это надо ловить момент, когда, например, он будет в отпуске и вырубится из этого страшного напряжения. Но Васильича тоже можно понять: он сейчас подключен где-то под шестьсот вольт...

Кажется, за десятилетия общения я только и делал, что пытался понять Лобановского. Порой мне думалось, что понимаю даже его молчаливость. Она накатывала на него, к примеру, в тот период, когда иные журналисты спешили окрестить его чуть ли не тренером-авантюристом, а коллеги его педантичный подход к стратегии «Динамо» в чемпионатах страны называли Лобановского между собой «бухгалтером». Полагаю, жажда кому-то что-то доказать его никогда не мучила. И не спешил он ни перед кем оправдываться. Просто не тратил зря физические и душевные силы на подобные оправдания («Могут не понять! А если поймут, то все равно не так...»). Да и время свое привык ценить. Он просто работал. Занимался любимым делом. Не знаю, верно ли я разгадал причины этой его периодической игры в молчанку? Ответить смог бы, пожалуй, только он сам.

Весь его тренерский путь — от дебюта в «Днепре» до главного тренера сборной СССР — представляется мне многотрудной дорогой, состоящей из отдельных, но тесно связанных между собой этапов. Был дебют, потом — становление. Со временем пришла пора зрелости, которую сменили годы признания (уже открытого и гласного) его неординарной тренерской позиции. Впрочем, рассказывая о Лобановском-тренере, нельзя абстрагироваться не только от Лобановского-футболиста, но даже от его детства, когда он с младых ногтей мало-помалу усваивал определенные жизненные принципы. Только с учетом событий такой временной протяженности о нем можно говорить, как мне кажется, обоснованно и вполне определенно, ибо факты уже застыли в своей хронологической неизменности... В конце июля 1968 года в газете «Советский спорт» появилась публикация «Футболист уходит...», в которой Лобановский, выступавший в ту пору в составе донецкого «Шахтера», заявил на всю страну, что не хочет играть в антифутбол и навсегда оставляет зеленый газон стадиона.

Я не удовлетворен положением дел в команде, — говорил в своем монологе футболист. Играть так, как мы играем, дальше нельзя. Мне претит антифутбол. А то, во что мы играем, и называется антифутболом. Не в узком — в широком смысле слова. Потому что рассчитывать на удачу, на случай в современном футболе нельзя. Надо найти четкий водораздел между атакой и обороной, ничем не пренебрегая. Надо создавать ансамбль, коллектив единомышленников, подчиненных одной игровой идее. Я давно твержу, пусть кому-то обидно будет это слышать, что в нашей команде неправильный подбор игроков.

И еще: футболиста надо уважать. Нельзя требовать, чтобы человек улыбался, когда ему плохо, чтобы больной человек делал вид, будто он здоров. Я больше не хочу пытать счастья в других командах — я больше не играю...

Вот так. Сказал, как отрезал. И люди, близко знавшие его, были уверены, что теперь-то он непременно добьется успеха по специальности инженера. Откуда такая уверенность?

Лобановский — инженер по призванию. Его друзьям было известно главное качество Валерия: во всем докапываться до истоков, до причин. А его близкие рассказывали мне, что «серьезность — это у Валерика с детства».

...Если в детстве из всех игрушек ребенок больше всего любит трактор, это не значит, что он непременно станет трактористом. Мать Лобановского, Александра Максимовна, рассказывала, что маленький Валерик любил играть с машинками. И на традиционный вопрос окружающих: «Кем ты будешь, когда вырастешь?» — всегда твердо отвечал: «Шофером!» Но в такие минуты мальчик слышал от своего дяди А. М. Бойченко:

— Нет, Валерик, ты обязательно будешь инженером.

Александр Максимович Бойченко — комсомолец двадцатых годов, один из первых секретарей ЦК ЛКСМ Украины, член ЦИК СССР, коммунист, писатель. Духовный брат Николая Островского. Последние семнадцать лет жизни Александр Максимович был прикован к постели, но продолжал работать. Валерий любил дядю и часто бывал у него.

— Смотрю порой на сына и поражаюсь — вылитый мой брат! - сказала мне однажды Александра Максимовна. Даже внешне похож. Такой же высокий лоб, та же ямочка на подбородке. А в работе — такой же неспокойный и настырный, собранный и целеустремленный.

...Из класса в класс Валерий переходил с похвальными грамотами, а школу окончил с серебряной медалью. Дядя все же оказал влияние: уже юношей Валерий мечтал стать инженером и закончил политехнический институт. Похоже, что в пору своих выступлений на футбольных полях о тренерской работе не помышлял. Во всяком случае, когда Лобановский играл в «Черноморце», я спросил его об этом и услышал в ответ: «Тренером быть не собираюсь». Как же это все-таки произошло?

— Никогда не думал, что мне так трудно будет расставаться с футболом,— рассказывал уже позже Лобановский. Поэтому, когда закончил выступать и получил предложение тренировать команду, я с удовольствием принял его.

— А как же с дипломом инженера? — спросил я Лобановского после первого года его работы в совмещенной должности начальника и старшего тренера команды «Днепр».