— Монсеньор, давайте уйдем отсюда. Пусть леди Фанни с Рупертом остаются.

— Хорошо, дитя мое. — Эйвон знаком подозвал Руперта. — Я отвезу дитя домой, Руперт. А ты, будь добр, дождись Фанни и проводи ее.

— Я могу отвезти Леони, — с готовностью предложил юноша. — Фанни будет торчать здесь целую вечность.

— Именно поэтому я и оставляю тебя присмотреть за ней, — возразил его милость. — Пойдем, ma fille.

По дороге домой Леони весело щебетала о приеме, о том, кто там присутствовал и о прочих пустяках. По прибытии в особняк девушка быстро прошла в библиотеку. Его милость последовал за ней.

— Что теперь, ma mie?

— А теперь как всегда, — печально сказала Леони, усевшись на скамеечку рядом с креслом герцога.

Его милость налил себе бокал вина и, вопросительно подняв брови, взглянул на Леони.

Обхватив руками колени, девушка неотрывно глядела на огонь.

— Монсеньор, герцог де Пентьевр там тоже был.

— Я заметил, дитя мое.

— Вас это не смущает, Монсеньор?

— Ничуть, дитя мое. А почему меня это должно смущать?

— Ну как же, Монсеньор, у него не самое достойное происхождение, разве не так?

— Напротив, дитя мое, его отец — внебрачный сын короля, а мать из рода де Ноай.

— Именно это я и хотела сказать. Разве не имеет значения, что его отец был незаконнорожденным?

— Ma fille, раз отцом графа Тулузского был сам король, то это не имеет значения.

— Но имело бы, если бы его отцом был не король, а кто-то другой? Мне это кажется очень странным.

— Так уж устроен мир, дитя мое. Мы прощаем прегрешения королю, но смотрим с подозрением на простого смертного, поступающего так же.

— Даже вы, Монсеньор? Вы тоже презираете незаконнорожденных?

— Презираю? Скорее не одобряю, дитя мое. Я с прискорбием взираю на то, что с недавних пор кое-кто выставляет напоказ свои неблаговидные поступки.

Леони кивнула.

— Да, Монсеньор. — Она помолчала. — Месье де Сен-Вир тоже сегодня был на балу.

— Надеюсь, он не пытался снова похитить тебя? — неосторожно спросил его милость.

— Нет, Монсеньор. А зачем он похищал меня?

— Вне всякого сомнения, из-за твоих красивых глаз, дитя мое.

— Ба, как глупо! А настоящая причина, Монсеньор?

— Дитя мое, ты глубоко заблуждаешься, считая меня всеведущим. Боюсь, ты перепутала меня с Хью Давенантом.

Леони тряхнула головой.

— Вы хотите сказать, что не знаете, Монсеньор?

— Что-то в этом роде, ma fille.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Вы не считаете, Монсеньор, что он мог это сделать потому, что не любит вас?

— Вполне возможно, дитя мое. Впрочем, его мотивы нас не должны волновать. А можно мне задать один вопрос?

— Да, Монсеньор?

— Сегодня на приеме присутствовала дама по имени де Вершуре. Ты с ней разговаривала?

Леони уставилась на пламя.

— Вершуре? — задумчиво повторила она. — Вряд ли…

— Очень хорошо, — недоверчиво вздохнул его милость.

В этот момент в библиотеку вошел Хью Давенант. Его милость поднял голову и потому не заметил предательского румянца, пылавшего на щеках Леони.

Узнав, что Леони энергично вращается в высшем свете, мадам де Сен-Вир пришла в жесточайшее нервное расстройство. Разум бедной женщины пребывал в смятении; ночи напролет она орошала подушку горькими слезами, изнывая от страха и мук совести. Несчастная мать пыталась скрыть свои чувства от мужа, которого боялась пуще смерти, но совладать с собой в обществе мнимого сына она не могла. Денно и нощно у нее перед глазами стоял образ Леони; всей своей бедной, запуганной душой графиня стремилась к дочери.

Как-то утром, обратив внимание на покрасневшие глаза жены, Сен-Вир рявкнул:

— Прекрати стенать, Мари! Последний раз ты ее видела, когда девчонке исполнился всего один день. У тебя не может быть к ней никаких чувств.

— Она моя дочь! — дрожащим голосом возразила бедняжка. — Моя дочь! Ты этого никогда не поймешь, Анри! Ты не способен понять материнские чувства!

— Ну разумеется, глупые капризы я понять не в силах. Ты меня выведешь из себя своими вздохами и беспрестанными рыданиями! Ты подумала, что может случиться, если тайна раскроется?

Мадам де Сен-Вир зарыдала.

— О, Анри, я знаю, знаю! Мы погибнем… Я не выдам тебя, поверь, но я не в силах забыть свой грех. Позволь мне исповедаться отцу Дюпре!

Сен-Вир раздраженно прищелкнул языком.

— Ты с ума сошла! — прорычал он. — Я запрещаю тебе болтать! Никто не должен знать, даже священник! Ты поняла?

Несчастная мать достала платок.

— Какой ты жестокий, Анри! — простонала она. — Ты знаешь, что они считают ее… твоим внебрачным ребенком? Моего маленького ангелочка!

— Разумеется, знаю! И в этом может крыться наше спасение, хотя я пока не понимаю, как это обстоятельство обратить нам на пользу. Но говорю тебе, Мари, сейчас не время для раскаяния! Надо действовать! Ты же не хочешь нашей гибели? Ты сознаешь, насколько низким окажется наше падение?

Она опустила голову.

— Да, Анри, да! Я знаю и страшусь будущего. Я боюсь даже выходить из дома. Каждую ночь я мечтаю о том, чтобы все раскрылось. Мне кажется, я скоро сойду с ума.

— Успокойся же, Мари! Вполне возможно, что Эйвон занял выжидательную позицию. Он надеется, что я не выдержу и сам признаюсь. Будь у него доказательства, он бы уже нанес удар. — Сен-Вир мрачно взглянул на жену.

— Этот человек! Этот ужасный, жестокий человек! — Мадам де Сен-Вир содрогнулась. — Он хочет уничтожить тебя, и я знаю, что он это сделает!

— Он не сможет, если у него не будет доказательств. Впрочем, Боннар мог выдать меня, он или его жена. Они, должно быть, оба умерли, иначе Боннар ни за что бы не отпустил девчонку! Bon Dieu, ну почему я не выяснил, куда они направились, уехав из Шампани?

— Ты считал… ты считал, что лучше этого не знать, — пробормотала мадам. — Но где этот человек нашел мою крошку? Откуда он узнал…

— Это истинный дьявол во плоти! Порой мне кажется, что ему известно все. Но если мне удастся вырвать девчонку из рук Эйвона, он ничего не сможет поделать. Я убежден, что доказательств у него нет.

Мадам де Сен-Вир прошлась по комнате.

— Мне не дает покоя мысль, что наша девочка во власти этого исчадия ада! — прошептала она. — Кто знает, что он с ней сделает? Она так молода, так прекрасна…

— Девчонка без ума от Эйвона, — усмехнулся Сен-Вир. — И не стоит беспокоиться, она в состоянии о себе позаботиться.

Графиня остановилась, в глазах ее засветилась надежда.

— Анри, если у Эйвона нет никаких доказательств, откуда он может знать, что Леони — моя дочь? Может, он думает, что она… то, что о ней говорят?

— Вполне возможно, — согласился Сен-Вир. — И все же из его слов я заключил, что он обо всем догадался.

— А Арман?! Он не догадается? О, mon Dieu, mon Dieu, что же нам делать? Стоило ли так поступать? Стоило ли отказываться от собственного ребенка только для того, чтобы досадить Арману?

— Я ни о чем не жалею! — отрезал Сен-Вир. — Что сделано, то сделано. Обратного пути нет, и я не собираюсь тратить время на размышления, стоило ли так поступать! А ты потрудись почаще выходить в свет. Я не желаю давать Эйвону лишний повод для подозрений.

— Но как герцог собирается поступить? Почему он выжидает? Что у него на уме?

— Sangdieu[120], если бы я знал, то неужели сидел бы сложа руки?

— Анри, как ты думаешь, девочка знает правду?

— Нет, она ничего не знает, в этом я уверен! Клянусь честью.

Мадам де Сен-Вир нервно рассмеялась.

— Честью?! Честь… Бог мой, как ты смеешь твердить о чести?

Сен-Вир свирепо взглянул на жену. Графиня взялась за ручку двери.

— Твоя честь была мертва, когда ты заставил меня отказаться от нашего ребенка! — вскричала она. — А теперь тебе предстоит увидеть, как ее втопчут в грязь! И меня тоже! Неужели ты ничего не можешь сделать?