© Georgette Rougier, 1937, 1938

© Перевод. Л. Мордухович, 2012

© Школа перевода В. Баканова, 2012

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

Легкий ветерок теребил занавески на стеклянной двери и нес в кабинет аромат глицинии, обвивающей стену дома. Услышав шелест занавесок, полицейский повернул голову. Мутные голубые глаза его смотрели мрачно и подозрительно. Он стоял посреди кабинета, склонившись над человеком, что сидел за письменным столом с двумя тумбами, а тут выпрямился, подошел к стеклянной двери и глянул на вечерний сад. Луч фонаря ощупал силуэты цветущих кустов, но обнаружил лишь невзрачную кошку; сверкнув зелеными глазами, она шмыгнула в кусты. Других признаков жизни не наблюдалось. Полицейский внимательно осмотрел сад и вновь подошел к столу.

Сидящий за столом человек не обратил на это ни малейшего внимания: он был мертв. Голова покойного лежала на раскрытом бюваре, в гладких напомаженных волосах запекалась кровь.

Полицейский тяжело вздохнул. Дрожащая рука застыла над телефоном. Он отдернул ее, стер кровь с ладони и лишь потом взял трубку.

В коридоре послышались шаги. Не выпуская трубку из рук, полицейский повернулся к двери.

Вошел немолодой дворецкий с подносом, на котором стояли сифон, графин с виски и стаканы. Увидев констебля, дворецкий вздрогнул и устремил взгляд на хозяина. Стакан покачнулся, звякнул о графин, но поднос Симмонс не выронил, а по-прежнему держал его в руках, вперив глаза в спину Эрнеста Флетчера.

Констебль Гласс продиктовал телефонистке номер участка. Его ровный, бесстрастный голос заставил Симмонса оторвать взгляд от покойного.

– Господи, он мертв? – пролепетал дворецкий.

– Не поминай имени Господа Бога твоего всуе, – строго пробасил Гласс.

Симмонс принадлежал тому же религиозному течению, что констебль Гласс, поэтому понял его лучше, чем телефонистка – барышня обиделась. Недоразумение разрешили, номер участка повторили, а Симмонс тем временем поставил поднос и боязливо приблизился к телу хозяина. Один взгляд на размозженный череп, и дворецкий отступил. Бледный как полотно, он посмотрел на констебля и дрожащим голосом осведомился:

– Кто мог такое совершить?

– Это выяснять не нам, – ответил Гласс. – Мистер Симмонс, будьте любезны, закройте дверь.

– Если не возражаете, мистер Гласс, я закрою ее с другой стороны, – отозвался дворецкий. – Зрелище весьма неприятное. Признаюсь, мне не по себе.

– Вы останетесь, пока я не исполню профессиональный долг и не задам вам пару вопросов.

– Что я могу рассказать? Я тут ни при чем.

Гласс не ответил: его наконец соединили с участком. Симмонс нервно сглотнул, закрыл дверь и застыл неподалеку, чтобы видеть лишь спину мистера Флетчера.

Констебль Гласс назвал свое имя, месторасположение и доложил сержанту об убийстве.

«Бездушные полицейские! – думал Симмонс, возмущенный спокойствием Гласса. – У нас что, трупы с проломленными головами на каждом шагу встречаются? Этот Гласс, сухарь бесчувственный, стоит в шаге от трупа и соловьем по телефону заливается, точно на суде показания дает. И все это, глядя на покойника. Нормального человека стошнит от такого зрелища!»

Гласс положил трубку и спрятал носовой платок в карман.

– Вот муж, который уповал не на милость Господню, а на богатство свое, – произнес он.

Мрачное утверждение вывело Симмонса из задумчивости – он захрипел в знак согласия.

– Святая правда, мистер Гласс. «Горе венцу гордыни»![1] Но как это случилось? Как вы сюда попали? Вот так история, не чаял, что окажусь в самом центре подобного!

– Я пришел по дорожке. – Гласс показал на стеклянную дверь, потом достал из кармана блокнот, огрызок карандаша и пригвоздил дворецкого типично полицейским взглядом. – С вашего позволения, мистер Симмонс, начнем.

– Что толку начинать, мистер Гласс? Я не знаю ровным счетом ничего.

– Вы знаете, когда в последний раз видели мистера Флетчера живым, – гнул свое Гласс, не замечая паники дворецкого.

– Пожалуй, когда проводил сюда мистера Эйбрахама Бадда.

– Когда это было?

– Точно не скажу. Наверное, час назад. – Дворецкий не без труда собрался с мыслями и добавил: – Около девяти. Не позднее: я как раз убирал посуду в столовой.

– Вы знакомы с этим мистером Баддом? – спросил Гласс, не отрывая взгляда от блокнота.

– Нет, прежде я его не видел… кажется, не видел.

– Ясно. И когда он ушел?

– Не знаю. Он, наверное, ушел через сад, той же дорожкой, что пришли сюда вы, мистер Гласс.

– Это у вас в порядке вещей?

– Да… то есть нет, – ответил Симмонс. – Мистер Гласс, вы понимаете, о чем я?

– Нет, – категорично заявил Гласс.

– У хозяина были знакомые, которые ходили к нему через сад. – Симмонс тяжело вздохнул. – Женщины, мистер Гласс.

– «Ты живешь среди коварства»[2], – проговорил Гласс, с неодобрением оглядывая уютный кабинет.

– Святая правда. Сколько горячих молитв я…

Договорить не дала открывшаяся дверь. Ни Симмонс, ни Гласс не слышали приближающихся шагов и не помешали войти стройному юноше в дурно сидящем смокинге. Тот застыл на пороге, а при виде полицейского захлопал длинными ресницами и неодобрительно улыбнулся.

– Ой, простите! – воскликнул юноша. – Странно вас здесь видеть.

Говорил он низким голосом и довольно быстро – сразу не разберешь. Вялая прядь темных волос рассыпалась по лбу, рубашка с плоеной грудью, невообразимый галстук… «Все как у бездельников-поэтов», – подумал Гласс.

– Почему меня странно здесь видеть? – подозрительно спросил полицейский. – Сэр, разве мы знакомы?

– Нет-нет! – Юноша покачал головой. Его нервный взгляд обежал кабинет и остановился на трупе Эрнеста Флетчера. – Если меня вырвет, будет очень не по-мужски? Что же делать? – Юноша искал ответ в глазах Симмонса и Гласса, наткнулся на холодное равнодушие и посмотрел на поднос. – Да, вот что. – Юноша шагнул к подносу, щедро плеснул в стакан виски и буквально капнул содовую.

– Это мистер Невилл Флетчер, племянник хозяина, – ответил Симмонс на невысказанный вопрос Гласса.

– Сэр, вы здесь живете?

– В данный момент живу, но убийства не по мне. Есть в них что-то варварское. К тому же такого не бывает.

– Однако, сэр, убийство произошло, – не без удивления проговорил Гласс.

– Вот это мне и претит. Убийства совершаются исключительно в чужих семьях. Личный опыт – а любой человек считает его богатым – не учит справляться с такими аномальными ситуациями.

Юноша нервно захихикал. Чувствовалось, что вопреки внешней браваде он сильно потрясен. Дворецкий с любопытством посмотрел на него, потом на Гласса, который, на минуту задержав взгляд на Невилле Флетчере, лизнул кончик карандаша и спросил:

– Сэр, когда вы в последний раз видели мистера Флетчера?

– За ужином. В столовой. Нет, в коридоре, если быть до конца точным.

– Пожалуйста, определитесь, – невозмутимо посоветовал Гласс.

– Да-да, конечно. После ужина дядя пошел сюда, а я в бильярдную. Расстались мы в коридоре.

– В котором часу это было?

– Не знаю, – покачал головой Невилл. – После ужина. Симмонс, вы не подскажете?

– Нет, сэр, с такой точностью – нет. Из столовой хозяин обычно выходит без десяти девять.

– А позднее вы мистера Флетчера не видели?

– Нет, я увидел его лишь сейчас. Еще есть вопросы, или мне можно идти?

– Было бы весьма кстати, сэр, если бы вы подробно рассказали, чем занимались с момента расставания с покойным до 22:05.

– Гонял шары в бильярдной.

– Один?

– Да, но потом меня разыскала тетя, и я ушел.

– Ваша тетя, сэр?

– Мисс Флетчер, сестра хозяина, – вмешался дворецкий.

– Сэр, вы вышли из бильярдной вместе с тетей? Затем вы были с ней?