— Если ты сейчас не скажешь где горшок, я без промедления оторву тебе то, что только и делает тебя мужчиной, — пригрозила трактирщица не дав мне даже передохнуть после окончания любовной битвы.

— Конечно скажу, духи мне все показали — успокоил я. — Горшок с золотом на чердаке, под доской. Я теперь знаю это совсем точно, как будто видел собственными глазами.

— Поспешим же! — обрадовалась она и мы втроем тут же отправились на чердак.

Нет слов, чтобы описать восторг моих спутниц при виде извлеченного из тайника горшка с золотом. Трактирщица тут же отсчитала и вручила мне десять монет. Обрадованный нежданно свалившимся на меня состоянием я тут же вручил из этого количества один золотой дочери, а другой — матери, сказав:

— Возьми, милая Найрена, в память о сегодняшней ночи и в знак хорошего к тебе расположения. А ты, добрая женщина, возьми золотой, ибо дала мне во истину бесценный совет: не дело отказываться от цели своей жизни из-за предмета, который, рано или поздно, все равно будет порван. Будь таких предметов хоть пятьдесят.

— Вот видишь какой тебе достался учтивый и щедрый кавалер, — назидательно сказала дочери мать. — Я-то, когда рассталась с девством, получила всего-навсего дешевую деревянную гребенку. Пойдем же, посчитаем наше золото.

Тут мы расстались и я вернулся в комнату, где по прежнему сладко спала милая моему сердцу Трина. Однако же, любовь к золоту, столь явно выказанная трактирщицей и ее дочерью, заставила меня быть настороже и я не только закрыл двери на засов, но еще подпер их креслом на котором для верности заснул. Там и застал меня рассвет.

Проснувшись, я разбудил Трину.

— Ах, милый, милый мой папочка, — проснувшись и сладко потянувшись сказала она. — Никогда еще мне не было так хорошо. Никогда еще, даже когда жив был мой покойный отец, я не ела так вкусно и не спала на таких мягких перинах, как сейчас.

Я же заключил ее в объятия и, несколько раз поцеловав и огладив ее юные прелести, пообещал:

— То ли еще будет, мой маленький и милый дружок. Вскорости мы будем жить в замке, ты будешь всегда сыта и не обременена никакой работой.

Позавтракав, мы распрощались с трактирщицей и вышли на ярмарочную площадь, которая находилась от места нашей ночевки совсем не далеко. Здесь радости моей Трины и вовсе не было предела. Без счета тратя деньги, ибо впереди нас ждала обеспеченная жизнь, я купил ей несколько пар теплых чулок и пару сорочек, два теплых платья и одно летнее, новую шубку и сапожки, а в довершение — шапочку из лисьего меха.

Себе же я взял теплый меховой плащ, новые башмаки взамен старых и худых, красный кожаный пояс и теплую шапку.

Облаченные в обновки, мы радовались как дети и я еще купил моей милой Трине кулек столь полюбившегося ей изюма, как вдруг откуда-то со стороны приблизился совершенно нам незнакомый юноша. Был он одет в темный плащ с капюшоном, достаточно скрывавшим лицо, и держал в руках новенький, нисколько еще не побитый дорогой посох.

— Дозволено ли мне будет спросить, добрый человек, — поинтересовался юноша и я отметил, что голос его нежен и приятен, будто у девицы, а лицо, насколько позволял разглядеть капюшон, кажется милым, — не являемся ли мы членами одной с вами гильдии? Ведомы ли вам наши знаки, посвящены ли вы в наши таинства и чтите ли наши порядки?

Заметив, что за юношей всюду следует мальчик, возрастом чуть постарше моей милой Трины, я сразу же заподозрил в незнакомце мага, потому ответствовал с должным почтением и разумением:

— Нет, сударь, хоть я всем сердцем и стремлюсь к тому великому искусству, коему вы, вероятно, имеете счастье служить, я все же не являюсь членом никакой гильдии и не посвящен ни в какие таинства, хотя и испытываю к ним величайшее уважение.

— Что же, что же, — заметил на это юноша. — Должен ли я полагать так, что вы не собираетесь отбирать хлеб у законных работников и браться за дела, заниматься коими лишь члены нашей гильдии вправе?

— Конечно, нет! — с жаром уверил его я. — И в мыслях у меня нет зарабатывать на жизнь магией, коль скоро в искусстве этом я не силен, да еще и не посвящен в обряды и таинства.

— Быть может я и мог бы вам кое-чем помочь, — улыбнулся юноша. — Вы, верно, здесь проездом и не собираетесь задерживаться долго?

— Напротив, — ответствовал я. — Направляюсь я в замок Зубень и думаю пробыть в этих краях достаточно.

— Как?! — на лице моего собеседника отразилось величайшее возмущение. — Вы направляетесь в замок Зубень и при всем при том уверяете меня, что в мыслях у вас нет зарабатывать магией?

— Говорю вам сущую правду, — подтвердил я. — Ибо барон Зубень, с которым я несколько месяцев назад имел честь встретиться в славном городе Смоляная Пенька, что на юго-западе нашего Королевства, был столь расположен ко мне, что собственноручно снабдил рекомендательным письмом, коим предлагает своей супруге принять меня в замок в качестве библиотекаря при их книгах.

— Не странно ли, какие шутки играет с нами рок? — в задумчивости произнес юноша и, некоторое время помолчав, сказал. — Знайте же: баронесса Зубень, не имея уже второй год известий от мужа, беспрестанно зазывает к себе всяческих магов, дабы узнать его судьбу и я именно сейчас собираюсь к ней, чтобы заработать немного своим искусством. Так что, вы могли бы мне помочь к вящей славе магии, приходящейся вам столь по сердцу. Я же со своей стороны, быть может, способствую вашему приобщению к гильдии.

Услышав такое я был искренне тронут и заверил собеседника своего, что сотворю все, что в моих силах лишь бы оказать ему посильную помощь.

— Сделаем же так, — предложил юноша. — Вы придете в замок чуть позже меня и расскажете свою историю. Я же, до того, предскажу баронессе, что ныне явится к ней человек с письмом от мужа. И окажется это все совершенно так.

— Вот прекрасный план, — согласился я, — который послужит для вящей славы магического искусства.

— Смотрите же, не опоздайте, — напомнил мой собеседник. — И, вот еще, баронесса — весьма добродетельная особа, и, дабы вернее завоевать ее доверие, я появлюсь у нее в женском обличии.

На том мы и порешили, после чего юноша с мальчиком направились в замок, мы же с моей милой Триной еще побродили по ярмарке.

Нет слов, чтобы описать сколь благоприятное впечатление произвел на меня замок Зубень в тот момент, когда я впервые его увидел. Серой неприступной цитаделью венчал он вершину поросшей вековыми соснами и елями горы, казавшись для всей округи средоточием власти, порядка и безопасности.

По мощеной булыжником дороге, идущей вкруг горы, мы с милой моему сердцу Триной подошли к опущенному подъемному мосту, где у настежь распахнутых ворот стояли на часах копейщики и алебардщики.

Узнав о том, что я прибыл с письмом к их хозяйке, стражники заспорили, кому из них надлежит препроводить меня к баронессе, причем ни один из достойных мужей не желал отбирать эту честь у другого. В конце концов, решив дело жребием, мне выделили в провожатые совсем еще молодого воина и он ввел меня в замковый двор обстановка которого, признаюсь, несколько смутила меня.

— Скажи, добрый человек, что совершил вон тот злодей в лакейской ливрее, что болтается на установленной посреди двора виселице? — обратился я к провожатому. — И что это за женские вопли доносятся со стороны конюшни? И кто этот человек, что с таким свирепым выражением лица правит ножи у точильного камня?

— На виселице это лакей, которого их милость госпожа баронесса, в милости своей, приказала повесить за то, что оный сегодня утром опрокинул чашу с водой на ее новую скатерть, — ответствовал воин. — В конюшне же секут служанку во избавление от блудливых мыслей, ибо их милость застукала ее, когда та крутилась перед зеркалом. Человек же с ножами это наш палач, которому их милость приказала готовиться к сдиранию заживо кожи с явившейся нынче в замок ведьмы, коль скоро предсказания той не сбудутся.