Так складывалась борьба Венеции в Адриатике за свои позиции на восточном фланге в течение XII в. Здесь Венеция вынуждена была преодолевать не только силы венгерских гарнизонов, но также и силы сопротивления местного населения. Не только численно преобладавшее славянское население далматинских и истрийских городов, но и его романская часть предпочитала венецианскому господству венгерское, или добивалось полной независимости. Не будучи, в состоянии в силу своей политической раздробленности, преодолеть иноземное господство, славянский приморский мир, по крайней мере в Далмации, готов был мириться с венгерской супрематией, поскольку она была в известной степени номинальной. В самом деле: из грамоты короля Стефана III, о которой выше мы уже упоминали и которая была выдана Шибенику в 1167 г., видно, что король обязуется трактовать жителей не как своих подданных, обязанных регулярно платить государственные налоги (tributarii non sitis), но как автономный город под венгерским суверенитетом. Город сам избирает своего комита, — король его лишь утверждает. Иностранцы, в том числе и венгры, селятся в нем с разрешения граждан. Даже во время коронации король не имеет права принудительно занимать дома граждан. Их денежные повинности исчерпываются двумя третями портовых пошлин и т. д. В хозяйственную, как и политическую жизнь города, король не вмешивается. Мы увидим позднее, что политика Венеции в зависимых от нее далматинских городах была иною.

Итогами целого века напряженной борьбы с венгерской короной Венеция не могла быть довольной. В руках республики на лагунах остались к концу столетия портовые города Истрии, — ненадежные подданные, которым надо было время от времени напоминать о силе когтей крылатого льва св. Марка; под ее властью оставалось несколько островов Далматинского архипелага, — Раб, Крк, Црес, Паг, — у венгров ведь не было флота, но и за эти владения Венеция не могла быть спокойной; на далматинском побережье в ее руках не было теперь, как и в начале XII в., никаких владений, и было ясно, что за каждый опорный пункт здесь надо было вести хроническую борьбу, конца которой не было видно. Все это говорит о том, что знаменитый город на лагунах не только к началу XI, но и в конце XII в. не был «царицей Адриатики», как бы это не хотелось самим венецианцам. Венеция все еще чувствовала левый фланг своих коммуникаций с Востоком, значение которых вырастало с каждым десятилетием, не обеспеченным. Она будет вести борьбу за это и в следующем столетии, когда она превратится в великую державу Средиземноморья.

Взаимоотношения всех этих трех политических сил, находившихся в непосредственной близости от Венеции, на ее правом фланге и в тылу, поскольку лицом она была обращена на Восток, так тесно были переплетены в рассматриваемое время, что они представляют собою единый политический комплекс. Как известно, империя и папство, начиная с середины XI в., находились в состоянии почти непрерывной борьбы. Борьба эта время от времени приобретала напряженную, драматическую форму. Одновременно империя с ее притязаниями на всю Италию не могла не быть во враждебных отношениях сначала с герцогством, а потом, с середины XII в., королевством южной Италии и Сицилии.[1335] Тем самым определялись дружественные отношения этого государства со «святым престолом» особенно в те периоды, когда его занимали не ставленники, а враги германского императора.

Отношение Венеции к этому комплексу политических противоречий определялось генеральными линиями ее политики «натиска на Восток», — это всемерное противодействие всякой попытке образования в непосредственной близости от нее сильного государства и заботливая охрана коммуникаций с Востоком, частным выражением которой было недопущение в одних руках обоих берегов Адриатического моря. Когда возникала серьезная угроза той или другой опасности, Венеция без колебания бралась за оружие; когда эта опасность исчезала или становилась проблематичной, Венеция старалась сохранять мир и дружбу и с германским императором, и с Сицилийским королем. Только с папой Венеция всегда в это время сохраняла дружественные отношения и особенно дружественные в том случае, когда папа боролся против империи. Стало быть, генеральная линия папской политики в это время совпадала с основными политическими задачами Венеции.

История взаимоотношений Венеции с тремя важнейшими политическими силами Италии в XII в. является иллюстрацией этих положений.

В XII в. трон западных кесарей, как известно, последовательно занимали Генрих V, Лотарь III, Конрад III, Фридрих Барбаросса и Генрих VI. Наиболее значительной фигурой из пап этого столетия был Александр III (1159–1181), еще в бытность свою кардиналом резко разошедшийся с императором Фридрихом I на сейме в Безансоне во взглядах на взаимоотношения между папской и императорской властью. В Сицилии современниками этих императоров и папы были короли Рожер, Вильгельмы I и II.

В начале столетия обе политические силы северной Италии, обессилив себя в упорной борьбе XI в., находились в состоянии равновесия. Венеция была тогда в дружественных отношениях с императором Генрихом IV, как мы это отчасти уже видели. В 1100 г. император, появившись в Вероне, мирит Венецию с падуанцами, тревизанцами и равеннатами. Пользуясь пребыванием Генриха IV в Италии, Венеция заключила с ним очередное соглашение, которое должно было определить положение венецианских купцов в пределах «королевства», т. е. северной Италии. «Пакт» Генриха V в основном воспроизводит аналогичные акты прежних императоров, в том числе и акт 1094 г. предшественника Генриха V, Генриха IV; однако в нем есть и нечто новое. Наиболее важная для венецианской торговли ст. 10 пакта Генриха V, с точки зрения венецианских интересов, идет назад по сравнению с «пактом» 1094 г. Акт Генриха IV со своей формулировкой свободного плавания итальянских купцов по Адриатическому морю только «до вас и не далее» превращал Венецию в стапельное место для всех товаров, шедших на север по Адриатическому морю, акт Генриха V исправлял это положение, изменив формулировку соответствующего места акта Генриха IV в том смысле, что итальянским купцам гарантируется Венецией право свободной торговли и провоза товаров не только по морю до Венеции, но также и по рекам до своих городов. Эта часть статьи 10 гласила: «Люди дожа имеют право свободно разъезжать по земле и рекам нашего королевства, равно как и наши — по морю и рекам до них, но не далее».[1336] Венеция, готовясь к борьбе с Венгрией за Далмацию, вынуждена была временно мириться с этим ограничением приобретенных ею в предшествующем столетии привилегий.

В 1116 г., во время своего вторичного посещения Италии, Генрих V посетил Венецию, «поклонился ее святыням» и заключил с нею нечто вроде военного союза против венгров.[1337]

Быстро меняются в это время на папском престоле Пасхалис II, Геласий II и Калликст II. Вормсский конкордат, заключенный Калликстом II и Генрихом V, смягчил на некоторое время остроту борьбы между сторонами и вселял в Венеции уверенность за прочность ее ближайшего тыла. Удары, нанесенные союзом Венеции и Византии норманам южной Италии и Сицилии, сделали на время безопасными и фланговые позиции республики св. Марка. Тем смелее она могла осуществлять свою политику «натиска на Восток», — мы видели, что это было время ее замечательных успехов на этом поприще.

В тридцатых годах состояние неустойчивого равновесия между папством и империей продолжалось. После смерти Генриха V, Лотарь III, оказавшийся на троне благодаря поддержке церкви, старался жить с нею в мире. Только во второй половине своего царствования, в 1133 г., добился он признания со стороны папы Иннокентия II условий Вормсского конкордата, а до этого времени эти условия трактовались в Риме, как уступка, сделанная лично Генриху V, но не его преемникам.[1338] Терпение Лотаря, продиктованное ему также и условиями долго не прекращавшейся борьбы с Гогенштауфенами, было вознаграждено, помимо императорской короны, особенно торжественной формой признания его императорского достоинства.[1339] Но и Иннокентий II со своей стороны вынужден был считаться с тем, что антипапа Анаклет II энергично поддерживался королем Сицилии Рожером, и даже появление римского первосвященника в своей столице сделалось возможно далеко не сразу. Это обстоятельство и сделало Иннокентия II сговорчивым по вопросу о Вормсском конкордате в гораздо большей степени, чем был его предшественник Гонорий II.