После короткой остановки у монастыря св. Стефана в предместьи Константинополя крестоносный флот 23 июня 1203 г. бросил якорь у Халкиндона.[1492]
Крестоносцы и венецианцы рассчитывали, что у низложенного императора Исаака и его сына найдется в столице немало сторонников, которые облегчат им задачу по водворению Алексея и его отца на троне. Отвергнув переговоры, начатые было императором Алексеем III, Дандоло и Бонифаций демонстрировали привезенного ими принца перед населением столицы, проплыв с ним под стенами Константинополя и агитируя в его пользу.[1493] Демонстрация эта не дала никакого эффекта, — надо было добиваться поставленной цели силой.
Это была нелегкая задача. Перед армией крестоносцев, нуждавшейся в продовольствии и насчитывавшей едва ли значительно более 30 тыс. бойцов, лежал самый большой город средневековья, город хорошо укрепленный, с населением до 400 тыс. человек и гарнизоном, далеко превосходившим по численности армию крестоносцев.[1494] Сомнение закрадывалось даже в отчаянные головы многих авантюристов. Только полная неподготовленность столицы к обороне, слабая сила сопротивления греческих войск, пассивное поведение населения столицы и непреодолимая трусость императора Алексея обеспечили крестоносцам успех затеянного ими дела.[1495]
В начале июля крестоносная армия высадилась на правом берегу Босфора, овладела Золотым Рогом и Галатой, и после небольшой передышки, занятой мелкими стычками, начала штурмовать город — венецианцы с моря, крестоносцы — с суши. 17 июля венецианцам удалось овладеть несколькими башнями, они ворвались в город и зажгли часть его, примыкавшую к атакованному участку городской стены.[1496] Престарелый Дандоло под знаменем св. Марка принимал непосредственное участие в битве.[1497]
Счастливо для крестоносцев сложилась и обстановка на суше. Негодование части населения столицы заставило Алексея «кое-как надеть оружие» и сделать вылазку против окопавшихся у стен города рыцарей. Ни та, ни другая сторона не решалась начать битву. Наконец, Алексей отвел свои войска обратно в город. Это было все, что он сам сделал для обороны столицы и своего трона. Рассказ Робера де Кляри слишком напоминает chansons de gestes, чтобы быть правдивым.[1498] Правдивее гораздо Никита: «Мысль о бегстве, неотвязчиво преследовавшая Алексея, и непобедимая робость его ближайших советников помешали ему сделать то, что надо было сделать». В следующую же ночь, захватив царскую сокровищницу, Алексей бежал из города «в малодушии, в трусости, он променял блага всех городов, областей и всего народа на свое личное спасение и то — сомнительное», — с горестью и возмущением рассказывает Никита.[1499] «Это был случай, когда Господь во всем своем блеске проявил свое всемогущество», — повествует о тех же событиях Вильардуэн.[1500] Город оказался в руках крестоносцев.
После этого не было препятствий к восстановлению Исаака на троне и соправительству Алексея. Оба императора, отец и сын, поспешили под нажимом крестоносцев и венецианцев подтвердить договор, заключенный ранее Алексеем.[1501] После этого крестоносное ополчение, по просьбе Исаака и Алексея, покинуло город и расположилось в его окрестностях, в изобилии снабженное всем необходимым.
Теперь, казалось, можно было приступить к разрешению основной задачи похода, нанести удар мусульманам в Египте или в Сирии. Но тут возникли новые препятствия: надо было удовлетворить просьбу императоров об отсрочке отъезда до весны 1204 г., так как они пока не чувствовали себя в силах сохранить в своей власти город и империю, да у них не было и денег, чтобы расплатиться со своими союзниками, без чего те не хотели и не могли двинуться куда бы то ни было. В крестоносном стане поднялись опять споры: одни настаивали на немедленной отправке ополчения во «св. землю», другие вполне резонно указывали на необходимость закончить дела в Греции, укрепить получением обусловленной по договору с Алексеем суммы финансовую базу дальнейших операций и переждать неблагоприятное для плавания по Средиземному морю зимнее время под Константинополем. «С помощью божией, — сообщает благочестивый Вильардуэн, — доброе мнение восторжествовало».[1502] Крестоносцы решили остаться, а венецианцы «выразили согласие» продолжить договор о пользовании их флотом еще на один год, конечно за соответствующее вознаграждение, уплату которого брали на себя Исаак и Алексей. Таким образом, клятвенное обещание вождей крестоносного ополчения направить крестоносное войско против мусульман после Михайлова дня 1203 г., данное ими крестоносцам на Корфу, было забыто.
Теперь предстояло решить две новых задачи: во-первых, надо было завоевать хотя бы ближайшие места к столице для Исаака и Алексея и во-вторых, добиться уплаты огромных сумм, выговоренных по договорам с обоими императорами. Первую часть этой программы взял на себя с основной массой крестоносцев Бонифаций, а вторую — Дандоло со своими венецианцами. Первая из этих задач была решена без особых усилий, хотя нужно сказать и без особого успеха. Бонифаций вместе с Алексеем совершили небольшой поход в ближайшие к Константинополю районы и добились с их стороны признания совершившегося в столице переворота. Поход был непродолжителен: в середине ноября Бонифаций и Алексей были уже в столице.[1503]
Гораздо более сложной оказалась задача, которую надо было разрешать Дандоло. Сумма задолженности была огромной, а государственная казна пуста, и не было надежды на ближайшее ее пополнение, так как целый ряд провинций и в их числе богатейшие малоазиатские фемы не признавали совершившегося в Константинополе переворота и не платили налогов. То, что императорам удалось первоначально собрать и вручить крестоносцам, хоть и покрыло все произведенные ими до этого издержки[1504], тем не менее не составляло и половины общей сумму их претензий. Никита с возмущением рассказывает об усилиях Исаака собрать нужные средства: обобрав казну, использовав личное достояние императрицы Евфросинии и ее родственников, «он святотатственно коснулся неприкосновенного, …он пошел в храмы, — иконы повергались наземь и разрушались топорами, … содрав драгоценные оклады с них, бросали их в переливку, … похищали из церквей священные сосуды, переплавляли их и отдавали неприятельским войскам в виде обыкновенного серебра и золота …»[1505] И тем не менее становилось все яснее, что те обещания, которые надавал Алексей и которые был вынужден подтвердить Исаак, были невыполнимы.
Когда Алексей вместе с Бонифацием вернулись из похода, то молодой император, до того времени охотно бывавший в лагере крестоносцев, теперь стал избегать свидания с ними, как должник, который прячется от назойливого кредитора. С тем большей энергией крестоносцы и венецианцы настаивали теперь на выполнении контракта. Дело дошло до угроз со стороны последних применить силу. Об этом согласно говорят и представитель верхов крестоносного ополчения Вильардуэн, и представитель его низов Робер де Кляри.[1506]
Все это ожесточило обе стороны. Ряд дополнительных обстоятельств осложнили положение еще более. Население столицы с крайним недоверием смотрело на «латинян» и было склонно приписывать им все несчастия, которые обрушивались на его голову. Осенью 1203 г. в городе произошел большой пожар, уничтоживший большое количество общественных и частных зданий, и оставивший без крова, в частности, значительное количество западно — европейских выходцев, проживавших в столице Восточной империи. Жители города не замедлили обвинить в этом несчастии крестоносцев.[1507] С другой стороны, присутствие возле стен Константинополя целой армии должно было повлечь за собой рост цен на жизненно необходимые продукты. Это особенно затрагивало низы крестоносного ополчения, — не даром именно Робер де Кляри сообщает об этом, указывая цены на отдельные продукты.[1508]
