Генерал Брэдли дает неправильное описание не только целей немецкого наступления, но и самого наступления и хода боев. Человек, виновный в неудаче союзников, пытается задним числом свалить вину на других. Он находит виновников везде: в своем штабе, который не доложил ему о готовящемся немецком наступлении, в Верховном штабе союзных экспедиционных сил в Европе, где, по его словам, было засилие англичан, и т. п. Он обвиняет Монтгомери, плохую погоду, коварство немцев, которые осмелились воспользоваться американскими запасами вооружений против самих американцев. Он причисляет к виновникам его разгрома в Арденнах и Советскую Армию, хотя сами союзники не вели серьезных и даже просто заметных военных операций почти четыре месяца. Брэдли возмущается тем, что Советская Армия готовилась к зимнему наступлению слишком долго — три месяца. Но Советская Армия приготовилась к этому наступлению и нанесла удар, который привел ее почти к самому сердцу фашистской Германии: подготовка оправдала себя. Подготовка же англо-американских союзников завершилась «битвой за выступ», после которой они не могли начать наступательных операций еще два месяца.

Подводя итоги боев в Арденнах, Брэдли указывает: «В стратегическом отношении отсрочка вела к потере удобного момента для наступления: Красная Армия, наконец, перешла в успешное наступление после трехмесячного перерыва, который продолжался во время нашей битвы в Арденнах. Если бы мы только могли согласовать наше наступление с ударом советских войск, то лишили бы противника возможности маневрировать своими резервами между восточным и западным фронтами».[20]

Раздраженный на всех Брэдли даже после войны не удосужился проверить факты, которые должны были быть известны ему еще тогда: печать и радио союзников немедленно и широко сообщили о большом советском наступлении в Польше, которое началось задолго до фактического окончания боев в Арденнах. Немецкое командование, как это были вынуждены признать сами союзники, начало оттягивать 6-ю танковую армию СС, а за ней и 5-ю танковую армию задолго до конца боев в Арденнах. Немцы были напуганы размахом и темпами советских приготовлений к зимнему наступлению.

Теперь Брэдли старается создать впечатление, что американские войска почти в первые дни остановили немецкое наступление и что положение было ими исправлено. Но это утверждение опровергается фактами и документами. Премьер-министр Англии Черчилль отправил 6 января, то есть через три недели после начала боев в Арденнах, тревожную телеграмму на имя Председателя Совета Министров СССР, в которой говорилось: «На Западе идут очень тяжелые бои, и в любое время от Верховного Командования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы. Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших важнейших решениях».[21]

Политическое и военное руководство англо-американских союзников было настолько обеспокоено обстановкой на фронте, что послало заместителя Эйзенхауэра — маршала авиации Теддера в Москву, поручив ему доложить обстановку и информировать о планах союзников на западе.

Советское верховное командование, не ожидая прибытия Теддера и фактически еще не зная планов союзников, немедленно ускорило приготовления к наступлению Советской Армии, хотя погода не благоприятствовала этому. На другой же день после получения телеграммы Черчилля Председатель Совета Министров СССР И. В. Сталин сообщил ему: «…Учитывая положение наших союзников на западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже второй половины января. Можете не сомневаться, что мы сделаем все, что только возможно сделать для того, чтобы оказать содействие нашим славным союзным войскам».

В соответствии с этим обещанием советское наступление в Польше было предпринято 12 января вместо 20 января. Брэдли, узнавший о плане советского наступления заранее, верил, как он признается теперь, что оно ослабит сопротивление немцев на Западном фронте. «Но эти надежды, — пишет он теперь, — не сбылись: если немцы и ослабили свою оборону на западе, то наши фронтовые войска этого не заметили».[22]

Но тут генерал просто зарапортовался! Несколькими страницами раньше он писал: «Гитлер поспешно собрал все, что осталось от 6-й танковой армии СС генерала Дитриха и срочно перебросил эти остатки по железной дороге в Венгрию, где создалась непосредственная угроза прорыва немецкого фронта. Однако, если в наших разведывательных сводках армия Зеппа Дитриха значилась как танковая армия в составе пяти дивизий, то теперь от этой грозной силы осталась одна лишь тень».[23]

Лишенный юмора вообще, Брэдли не может понять, какие смешные вещи и глупости он рассказывает: когда, где и какое военное командование бросало на ликвидацию грозной опасности прорыва фронта не лучшие части, а тени?

Не в силах опровергнуть факт переброски из Арденн целой танковой армии — одной из лучших у Гитлера — Брэдли задним числом «разбил» ее с помощью своего пера и с такой же легкостью превратил в «тень». Впрочем, в другом месте он, видимо, невольно проговаривается, что Гитлер перебросил в январские дни 1945 года на Восточный фронт 14 дивизий. И это уж никак не «тени»!

Кстати сказать, главнокомандующий союзными силами в Европе генерал Эйзенхауэр в книге «Крестовый поход в Европе», говоря об ослаблении немецкого сопротивления на Западном фронте в результате советского нажима, отмечает: «Более того — и это было очень важно — русские начали долгожданное и мощное зимнее наступление 12 января. Мы уже имели сообщения, что оно развивается весьма успешно и было очевидно, что чем быстрее мы могли атаковать, тем больше была бы определенность, что немцы не смогут снова усилить свой западный фронт в попытке избежать поражения».[24]

Попытки извратить действительное положение на фронтах второй мировой войны и фальсифицировать историю были и будут. Но они неизменно проваливались и будут проваливаться всякий раз при сопоставлении их с подлинными историческими фактами

На этот раз поездка в Париж была невероятно длинной и утомительной. Снегопад встретил нас еще на окраине Брюсселя; перед Ватерлоо он превратился в метель. Белая мутная пелена поглотила красностенный и краснокрыший городок с громким историческим названием, заволокла пригородную рощицу и сделала неразличимыми даже дорожные знаки. Лишь около Шарлеруа метель несколько утихла, но снеговые тучи неслись прямо над нашими головами, цепляясь за лесистые холмы западных Арденн. Снег скоро сменился дождем, дождь — снова снегом. Ветровое стекло машины покрывалось ледяной коркой, через каждые пять-семь минут нам приходилось останавливаться и соскабливать лед. Наконец, мы решили поднять стекло, и тогда дождь стал хлестать в машину, — теперь леденела наша одежда.

В сумерках, едва достигнув окраин Реймса, мы бросились в первое попавшееся кафе, чтобы обогреться. Французы с удивлением и даже страхом смотрели на четырех союзных офицеров, появившихся из Арденн в ледяных кольчугах. После недавнего арденнского нашествия немцев всеобщая беспечность сменилась всеобщей шпиономанией. Даже гражданское население боялось немецких диверсантов, вооруженных страшными ядами и беззвучными пистолетами. Посетители кафе отодвигались от нас поближе к выходу, хозяйка робко, но с большой готовностью и поспешностью прислуживала нам. Кто-то успел улизнуть за дверь и доложить о нас французскому посту. Дружинники внутренних сил, не решаясь заглянуть в кафе, подкараулили нашего шофера, прижали его к стене и проверили документы. Убедившись, что перед ними английский шофер, они оставили нас в покое.