Политические советники генерала Эйзенхауэра — католик-американец Роберт Мэрфи и католик-англичанин Дафф-Купер, направлявшие политику англоамериканских союзников в Европе, поддерживали и вдохновляли реакционный курс де Голля. Состоял же этот курс в том, чтобы повернуть Францию направо, оттереть на задний план, ослабить, а затем и вовсе убрать с политической арены демократические организации, ставшие в процессе борьбы с немецкими оккупантами подлинными вожаками народа, доказавшими свой патриотизм большой кровью. Мэрфи и Дафф-Купер противились обновлению руководства страны, советуя де Голлю опираться на «проверенных», то есть правых социалистов; правые партии, поднявшие голову несколько позже, тогда еще не подавали ощутимых признаков жизни. Вкупе с де Голлем политические советники Верховного командования стремились разоружить патриотические военные организации Франции, чтобы обессилить таким образом левые партии и профсоюзы, возглавлявшие освободительную борьбу народа. В своих попытках обезглавить рабочие организации союзники дошли до того, что рекомендовали де Голлю запретить въезд в Париж из Алжира рабочим депутатам Ассамблеи.

Этот курс находился в противоречии с провозглашенной политикой союзников и данными ими обещаниями, поэтому реклама, которую могли создать мероприятиям союзного командования корреспонденты, представлялась ему нежелательной.

В самом конце августа 1944 года разведка авангардного 30-го корпуса 2-й британской армии, переправившись через Сену у городка Верной, не обнаружила немцев на восточном берегу реки: противник, как донесли разведчики в штаб корпуса, поспешно отошел в глубь Пикардии. Это было настолько удивительно, что в штабе не поверили донесению разведки. Ожидая подвоха со стороны немцев, командир 30-го корпуса генерал Харрокс приказал танковой дивизии переправиться через Сену и «нащупать противника». Дивизия, не встретив никакого сопротивления при переправе, вышла на просторные поля Пикардии и ускоренным маршем бросилась к Амьену. Затем реку поспешно перешел весь корпус, а вслед за ним устремилась на восток и вся 2-я армия. Нежелание германского командования принимать бой на удобном для обороны водном рубеже Сены было поистине загадочным. Союзное командование ожидало, что немцы окажут здесь сильное противодействие наступающим частям: мосты на реке были взорваны, узлы дорог, скрещивающиеся у городов, защищались сравнительно легко, форсирование мощной, полноводной реки являлось серьезной технической проблемой. Не спеша, обдуманно и аккуратно союзники стали готовиться к преодолению этой мощной преграды. К реке подтягивались понтоны, танки-амфибии, транспорты-амфибии («буйволы» и «утки»). Туда двинулись даже морские десантные части — «коммандос».

Тем временем Монтгомери, в соответствии со своим «планом Шлиффена наизнанку», подгонял правый фланг союзников, который теперь упрямо поворачивал на север. Прокладывая ему дорогу, союзная авиация беспощадно бомбила французские города, расположенные севернее Сены и Марны, — Суассон, Лаон, Сен-Кантен, Вервен, Мондидье, Перон и многострадальный Камбрэ. Между тем, усердие тяжелых бомбардировщиков было напрасным: немцы, вопреки опасениям Монтгомери, вообще не пытались оказывать сопротивление его правому флангу. Они отступали через северную Францию в Бельгию, а оттуда — к границам Германии, очищая одновременно центральную и южную Францию. Отступление, как обычно, прикрывалось второсортными войсками. Однако отход был организован так хорошо, что на протяжении первой половины своего пути расчетливые немцы ухитрились не растерять ни свои обозы, ни солдат арьергарда. Лишь после того, как союзники, осмыслив, наконец, маневр противника, бросились за ним в погоню, немцы побежали, руководствуясь принципом: «Спасайся кто может». На всем пространстве северной и центральной Франции только изредка, случайно и непроизвольно вспыхивали отдельные перестрелки: их завязывали обычно лишь небольшие группы солдат или отдельные бойцы.

В течение недели, пока английские танки шли от берегов Сены до канала Альберта в Бельгии, мы двигались в авангарде 2-й британской армии. Часто вместе с первыми танками въезжали мы в освобождаемые города. И это объяснялось отнюдь не нашей храбростью, а полным отсутствием риска. Мы видели все с неопровержимой отчетливостью.

По пути от Вернона до Бовэ нельзя было обнаружить никаких следов войны. Перед нами развертывались в пленительной панораме отлогие холмы и долины Пикардии с убранными полями, освещенными ярким, но не греющим солнцем. От них веяло миром. Вокруг — тишина и безлюдье. В Бовэ, занятом день назад, не оказалось никого, кроме военной полиции, которая расхаживала среди старых пустырей, поросших буйной травой, — следы немецкого наступления 1940 года.

По старым, изрытым мостовым Амьена, расположенного в просторной долине Соммы, еще громыхали танки, пылили грузовики. Город более походил на кладбище или каменоломню, нежели на крупный населенный пункт, — так много в нем было развалин. За последние тридцать лет его разрушали трижды: в 1914 году, в 1940 и в 1944 годах. Следы прошлых войн вставали на всем пути от Аменьена до бельгийской границы: то развалины, как в Аррасе и Камбрэ, то колоссальная башня на голом поле, построенная в память шестидесяти тысяч канадцев, погибших осенью 1917 года, то гигантские кладбища, хранящие останки четырехсот тысяч британских солдат, павших в прошлую мировую войну. Попадались изредка и совсем свежие следы: взорванные мосты через Сомму и Уазу, куча развалин в тесной балке, окруженной высокими холмами, — еще совсем недавно здесь был город Дуллан.

Мы догнали авангард танковой дивизии перед Аррасом. Город, за который дважды в истории шли долгие и упорные бои — в 1914 и 1940 годах, — на сей раз был занят без выстрела танковой ротой. На окраине Арраса мы встретили командующего 2-й британской армией генерала Демпси. Его закрытая машина, сбившись с пути, кружила по переулкам. Мы следовали за ним. Попав, наконец, в тупик, мы остановились. Демпси обрадовался встрече с корреспондентами именно сейчас, в момент видимого успеха его армии. Разложив на кожухе своей машины карту, генерал стал объяснять обстановку. Он был так взволнован, что не мог сосредоточиться на чем-нибудь одном. Стараясь рассказать как можно больше, чтобы заставить нас почувствовать размер успеха, он перепрыгивал с предмета на предмет, преувеличивал роль своих отдельных дивизий.

— Это величайшая победа нынешней войны, — восторженно восклицал он, — может быть, величайшая победа в истории всех войн!

Генерал не стеснялся в выражениях, не скупился на краски. Он знал, что завтра же его слова будут набраны самым крупным шрифтом во всех английских газетах. И действительно, «прорыв» в северной Франции был раздут британской пропагандой до чудовищных размеров. Американцы, слушавшие Демпси, скептически улыбались. Они полагали, что немцы сами ушли с берегов Сены и Соммы из-за опасения, что танки 1-й американской армии, повернув от Парижа на север, могут отрезать им все пути отступления. Танки 1-й армии входили в южную Бельгию: система французских пограничных укреплений, которую немцы пытались, по слухам, повернуть лицом на запад, не задержала американцев. Перед ними открывалась равнина Бельгии, уходящая к самому морю.

Заметим в скобках, что этот взгляд стал впоследствии официальной американской версией в объяснении причин немецкого отступления осенью 1944 года. Вопреки утверждениям английской пропаганды, объявившей, что немецкое бегство в северной Франции было результатом «искусного плана» Монтгомери, начальник штаба американской армии генерал Маршалл в своем «Докладе военному министру» рассматривал паническое отступление немцев как следствие смелых действий 1-й американской армии и особенно «блестящего удара» 7-ю американского корпуса на Монс (южная Бельгия).