Отлет не состоялся.
Англо-американские войска подошли к Мюнхену, вблизи которого Берхтесгаден. Бежать из проигранного Берлина — отыгранной пешкой попасть в руки англо-американцев — Гитлер не решился.
Его намерение остаться в Берлине было расценено генералами как неспособность к дальнейшему руководству войсками.
«Фюрербункер»
Берлин покинуло верховное командование: гроссадмирал Дениц, генерал-фельдмаршал Кейтель — начальник штаба верховного главнокомандования вооруженными силами, генерал-полковник Йодль — начальник управления по оперативному руководству и генерал авиации Коллер. Отбыли вместе со своими штабами в поисках более подходящего пристанища. Связи с ними в дальнейшем практически почти не было.
Стрелковые и танковые дивизии Красной Армии стремительно окружали Берлин. В тяжелых боях, сминая один за другим пояса немецкой обороны, войска рвались к центру города.
Уже снаряды русской артиллерии доставали имперскую канцелярию, и только толстый бетон бункера спас Гитлера от последствий прямого попадания. Рухнула радиомачта рейхсканцелярии. Поврежден подземный кабель.
Секретарша Гитлера Гертруда Юнге спустя месяц после поражения Берлина рассказала о тех днях:
«Гитлер был уверен, что Красной Армии известно его местонахождение, и он ожидал, что части Красной Армии начнут штурмовать его убежище».
Донесения о ходе боев от командующих армиями больше не поступали сюда. Радиосвязь с Оберзальцбергом нестойкая — то пропадала совсем, то ненадолго налаживалась. О судьбе немецких городов и о положении в Берлине узнавали главным образом из радиосообщений корреспондентов противника с мест боев.
Слухи, слухи, одни отчаяннее других, приползали с улиц сюда, в подземелье.
Весной 1941 года, замышляя свой заговор против человечества, Геббельс с дьявольским ликованием наводнял мир слухами, чтобы сеять панику, страх и отчаяние, — «во имя всеобщей суматохи». «Слухи — наш хлеб насущный», — записал он тогда в дневнике.
Но эпицентр землетрясения переместился — теперь он проходил по району имперской канцелярии.
Геббельс призывал теперь солдат и население в «Берлинском фронтовом листке» — не верьте слухам!
«Слухи используются врагом в качестве оружия, чтобы парализовать наше сопротивление и поколебать доверие. Каждый, кто передает дальше непроверенный слух, работает тем самым на врага, даже если речь идет всего-навсего о безобидных бабьих сплетнях: уже и этим воля к сопротивлению ослабляется. Поэтому в такое время можно иметь дело только с фактами!»
Сам же штаб Гитлера в это время вынужден извлекать факты из слухов, на которых основываются донесения нацистских руководителей округов (крайзляйтеров) Борману.
«Округ Реникендорф — Веддинг сообщает: местная группа Борзигвальде уловила несколько часов назад слух, будто бы американское правительство ушло в отставку. Риббентроп, будто бы в целях переговоров, улетел в Америку. Войска с Запада будто бы оттягиваются для усиления Восточного фронта.
Дальнейшие слухи:
От бульвара Галлих до аллеи Графа Редеры русские находятся в подвалах.
3 машины: 1 с русскими офицерами, 1 с рядовыми, 3-я с неустановленным грузом — задержались в Гейлиген-зее возле казармы зенитчиков и поехали дальше в направлении Вельтен. Русские разговаривали с населением и сказали будто бы следующее: все должны тотчас укрыться в подвалах, так как вскоре будто бы начнет стрелять тяжелая артиллерия. Затем они угостили население сигаретами…
Проверить эти слухи невозможно, так как Гейлиген-зее в руках у русских.
22.4.45. 20 часов».
А факты были еще отчаяннее слухов. Они содержались в информациях:
«…Кепеник в данное время полностью занят противником. Противник рвется через Шпрее в направлении Адлесгоф.
22.4.45. 14.15».
Или в донесениях, на свой лад сообщавших о том же самом — о потерянных районах.
«Округ Вильмерсдорф — Целендорф.
Участок E сообщает:
Оттуда по служебной надобности позвонили в приют в Струвесгоф. К аппарату подошел русский и потребовал шнапс. Служащий приюта только успел прокричать: «Русские здесь!»
22.4.45. 16.00».
Советские танки. Пожары. Шквал артиллерии противника. Павшие улицы. Убитые и раненые. Нехватка вооружения. Просьба о помощи артиллерийским огнем…
На улицах Берлина гибли немцы. Эти донесения нацистских крайзляйтеров — они находились в той же папке Бормана, где и его радиограммы адъютантам, и сохранены в архиве, — описывают безнадежность тех, кто сражается на улицах столицы, и бедствия, переживаемые населением.
Руководитель округа Герцог, донося, что противник продвинулся по Шейнхаузер-аллее до Штаргардерштрассе и что оказать ему сопротивление на этом участке нет возможности, спрашивает:
«Вопрос: что будет с продовольствием для населения? Люди не выходят больше из подвалов, лишены воды и не могут ничего сварить».
Такие же донесения должны были стекаться к Геббельсу — комиссару обороны Берлина и руководителю НСДАП столицы.
Но к ним оставались совершенно глухи. Они просто не принимались в расчет. Нет ни одного свидетельства, ни одного штриха или запечатленного слова, из которых можно было заключить, что в дни величайшей катастрофы немецкого народа виновники всех его бед хоть на минуту задумались о том, что сейчас переживает народ, испытали хоть каплю ответственности перед ним.
«Я и история», «Моя историческая миссия», «Я возложил на себя ответственность за мой народ», — слышали немцы постоянно от Гитлера. «Фюрер — это Германия», — надсаживалась нацистская пропаганда, всячески мистифицируя народ, создавая культ Гитлера… Внушалось: «За вас думает фюрер, ваше дело лишь выполнять приказ». Гитлер велел передать по берлинскому радио, что он в столице, в расчете, что солдаты будут упорнее обороняться. Это было выполнено днем 23 апреля.
В этот же день появился в немецких газетах его короткий призыв — последнее гласное высказывание фюрера, подписанное 22 апреля:
«Запомните:
Каждый, кто пропагандирует или даже просто одобряет распоряжения, ослабляющие нашу стойкость, является предателем! Он немедленно подлежит расстрелу или повешенью!
Это действительно также и в том случае, если речь идет о распоряжениях, якобы исходящих от гауляйтера, министра д-ра Геббельса или даже от имени фюрера.
Адольф Гитлер».
По мере того как положение ухудшается, в лексиконе Гитлера остаются лишь эти обугленные от ненависти слова, призывающие к расправе: изменник! расстрелять! повесить!
Скоротечная, беспощадная расправа поджидала каждого немца, заподозренного в том, что он недостаточно проникся фанатизмом и слепой верой в победу немецкой армии.
«Речь вовсе не о том, чтобы каждый защитник германской столицы во всех тонкостях овладел техникой военного дела, а прежде всего, чтобы каждый боец был проникнут фанатической волей и стремлением к борьбе», —
говорилось в приказе об обороне Берлина.
Выступление Геббельса в этот день содержало призыв к солдатам, к раненым и ко всему мужскому населению Берлина — немедленно вступать в ряды защитников столицы. Он обзывал «сукиным сыном» всякого, кто не откликнется на этот призыв и не направится тотчас на пункт сбора в комендатуру Берлина на Йоханни-штрассе вблизи вокзала Фридрихштрассе.
Здесь, возле этого вокзала, как и в других людных местах, на устрашение всем нацисты чинили расправу.
В Берлинском городском архиве есть письменное свидетельство очевидца:
«Как рабски и подло «маленькие гитлеры» вели себя во исполнение жуткого приказа фюрера, может подтвердить каждый пассажир метро или надземки или прохожий, шедший 23.4 мимо вокзала Фридрихштрассе. Там два юных немецких военнослужащих были повешены на решетке магазина с помощью новехонькой пеньковой веревки. Варварство этого мнимого суда подчеркивалось тем, что обоих повешенных свеже выбрили, брюки их отутюжили, сапоги начистили. Но чтобы их было нелегко опознать, форменные кители были с них сорваны. В качестве основания для исполнения наказания бесчестные руки намалевали на доске: «Я повешен, потому что я не содержал свое штурмовое оружие в таком порядке, как приказал фюрер».
