— А как мы будем там жить?

Тэдди излагает увлекательный план.

Он начинает с того, что размещает в доме всех знакомых кошек и собак. В одной из комнат, в той самой, где стены будут украшены картинками, которые пока хранятся в сумке, будет очаг, как в харчевне.

Бесси хорошо помнит этот очаг.

Однажды подвыпивший матрос повёл их в харчевню и угощал варёными бобами и пивом. Они сидели возле очага. Куда теплей лондонского солнца! Кроме того, на пылающих углях жарилась баранина. Воспоминание кружило голову…

— Но наш очаг будет ещё больше и жарче.

— Ещё больше? — шепчет Бесси.

— Ну конечно, — небрежно роняет Тэдди: — ведь мы будем жарить целых баранов.

— А когда?

— Потерпи немножко…

Тэдди старательно объясняет. Ведь нашёл же он в начале весны целый шиллинг. Теперь необходимо найти клад. Вот будет немного потеплее, и — будьте покойны! — Тэдди примется за это дело.

Дети пересекают маленькую площадь. Идут по извилинам тёмных переулков, мимо мрачных коричневых домов. Дома беспорядочно теснятся и выталкивают один другого из рядов почти на середину мостовой.

Встречаются пустыри с глубокими воронками от фашистских бомб. Рядом с остатками зданий, напоминающих сломанные зубы, стоят большие ящики, сбитые из гнилого тёса, ржавого железа и тряпок.

В ящиках живут люди.

В некоторых воронках — шалаши из прутьев и фанеры.

Там тоже живут.

Тэдди хорошо знает эту часть Лондона. Он уверенно ныряет в переулки, похожие на тёмные норы, смело входит в ворота домов, с тем чтобы, проскочив через сломанный забор, сократить путь…

В Лондоне до сего дня существуют два города. Один Лондон — город древних замков, соборов, банков, гигантских магазинов, тенистых парков и красивых особняков, где живут богачи.

Но если пойти от центра города прямо на восток, попадёшь в другой Лондон.

Уже через полчаса пути узкие улицы начинают разбегаться вкривь и вкось. Вместо правильных площадей и садов дымятся горы вонючего мусора. Уроды-дома нависают над бугристой мостовой и зло косятся чёрными впадинами узких окон. Небо летом и зимой наглухо закрыто тяжёлой грязножёлтой тучей копоти и угольной пыли.

Горожане этого Лондона звериных трущоб говорят на особом, кокнейском наречии, которое резко отличается от языка жителей особняков и дворцов другого Лондона.

Тэдди улыбается. Бесси тихонько дёргает его за пояс:

— Ты зачем смеёшься? — Она заглядывает ему в глаза — ей хочется знать, о чём он думает.

Тэдди уменьшает шаги и кладёт руку на её плечо — сейчас начнёт рассказывать. Бесси сдерживает дыхание. Тэдди напоминает сестре о том тёплом утре, когда они после долгого путешествия попали на сказочную улицу…

— Это — где попугайчик? — перебивает Бесси.

— Вот, вот… Удивительно, как ты запомнила — ты была совсем крошка.

— А теперь?

— Ого!

Бесси останавливается.

— Померяемся?

— Давай!

Тэдди чувствует, как острые лопатки Бесси скользят по его пояснице. Она громко пыхтит и вытягивается на цыпочках, с трудом удерживая равновесие. Тэдди незаметно опускается, пока её горячий затылок не касается его шеи. Он так правдиво разыгрывает изумление, с таким растерянным видом почёсывает кончик носа, что Бесси не выдерживает:

— Дай ухо.

Тэдди склоняется.

— Я чуточку поднялась на пальчики.

— Да? Но ведь я на каблуках.

Он безнадёжно машет рукой. Они идут дальше.

— Ну, говори! Длинно-длинно… Докуда?

— Отсюда до того дома.

Бесси меряет глазами расстояние и приказывает:

— Длинней! А иди потише.

— Мы ходили смотреть пароходы и самолёты, помнишь?

— В доки?

Тэдди презрительно кривит губы:

— В доках всё настоящее… А те пароходы, в окне, малюсенькие и за стеклом. Капитан ростом с муху.

— С муху?!

— Даже меньше. А бинокль у него такой крошечный — совсем не видно… А на мосту поезд, в окнах человечки и наверху самолёт…

Бесси быстро говорит:

— Тэдди, идёт…

Бесси горбится и волочит ногу.

Тэдди видит женщину с плетёной сумкой и достаёт из кармана два тряпичных мячика. Затем он устанавливает на лбу трость и, жонглируя мячиками, преграждает женщине дорогу. Она, глядя на Бесси, долго роется в кошельке.

Из ворот дома выходит старушка. За подол её платья держится девочка чуть-чуть повыше Бесси. Девочка подбегает к Тэдди и, открыв рот, следит за полётом мячиков.

Сзади зрителей останавливается длинный, сухопарый полисмен.

Бесси тычет Тэдди пальчиком в бок.

Тэдди переводит глаза на сестру и весело подмигивает: она может быть спокойна — в приют сажают только за попрошайничество, а торговать на улице или давать представления, да ещё такие отличные, можно сколько угодно…

Но всё-таки Тэдди торопится окончить программу: от такого количества зрителей проку мало. Резким движением головы он подкидывает трость и ловит её на носок башмака.

— Ап! — и мячики высоко взлетают вверх.

Тэдди открывает сумку навстречу опускающимся мячикам.

— Ап! Ап! — Мячики один за другим послушно прячутся в сумке.

Тэдди левой рукой хватает трость, правой срывает шапку, закидывает голову и замирает. Представление окончено.

Когда зрители расходятся, Бесси озабоченно спрашивает:

— Сколько?

Тэдди подбрасывает никелевую монетку:

— Чикин-ликин!

И «длинно» рассказывает о горбатом мосте через Темзу, о страшных башнях Тоуэра, куда каждого, кто обидит короля, запирают на сто лет. Узников стерегут вороны с железными клювами, самому младшему из них триста тридцать три года…

— А потом мы подошли к решётке и увидели… Что увидели?

Бесси печально вздыхает:

— Ох, я не угадаю… Говори уж!

Всякие ограды, заборы, даже глухие каменные стены Тэдди считал чем-то вроде черты при игре в «классы» — наступать на неё нельзя, а перепрыгнуть на одной ножке разрешается. Сквозь решётку они легко проникли в сад. Тэдди показал сестре золотых рыбок в мраморном бассейне и даже попробовал поймать одну из них. Они вошли в беседку и сквозь окошечки из цветного стекла видели небо — то холодно-зелёное, то жутко-красное, то весело-жёлтое.

Этот мир за решёткой был так великолепен, что Тэдди стал присматривать в нём уголок, пригодный для жилья.

Но настоящие чудеса начались с появлением девушки в ослепительно белом чепце. Притаившись в кустах, путешественники видели, как она покрыла круглый стол скатертью, как пришли два старика в каких-то петушиных костюмах и принялись ставить на стол такое множество кушаний, что Тэдди сбился со счёта. Потом вышел ещё один старик и вынес большую клетку. В ней сидел попугай с многоцветным хвостом необычайной длины…

— …И вот прибегает мальчишка в красной курточке и бьёт в медную сковородку… Бам-м-м-м! Как в церкви… И приехала старуха в корзинке на колёсах…

Тэдди посадил сестру на ступеньки того дома, возле которого должен был закончиться рассказ, и стал показывать, как везли старуху, как пришла леди с трясущейся головой, как прибежала девочка — не такая красивая, как Бесси, но всё же «ничего себе». На руках она держала собаку, такую жирную, что та хрипела и сопела, словно бегущий «бобби»…

— …И вдруг… — слушай, Бесси, слушай! — попугай начал говорить по-человечьи: «Сэр! Сэр-р-рр…»

— Попугайчик в штанишках из перышек! — хохочет Бесси.

Эту подробность Тэдди позабыл, но запомнил другую, не менее важную.

Все, кроме мальчика в красном и стариков в петушиных нарядах, стали есть. Потом девочка кормила собаку конфетами и вкладывала в клюв попугая кусочки мяса. Тэдди решил, что еды хватит на всех, и вышел из кустов.

Он понял, кто главное лицо в этой компании, и обратился прямо к старухе в корзинке: «Бабушка, дайте и нам кусочек».

Эх, и завизжала же она!

Конечно, Тэдди ничего не стоило убежать. Он бы даже уехал от погони, прицепившись к автомобилю. Но Бесси…

Он мчался к решётке, держа на руках сестрёнку. Ему казалось, что весь Лондон орёт, пищит и свистит…