Хотя и спросонья, но я все же успел заметить какой у него ужасный вид, и синий, как спелая слива, синяк под правым глазом. Когда Рокуэлл отступил назад, чтобы дать мне возможность слезть с нар, я заметил, что он припадает на правую ногу.

— Что случилось, Нельсон? — воскликнул я.

Он посмотрел на меня с такой обидой, будто я сказал ему что-то нехорошее.

— Небольшое недоразумение, — буркнул он.

— Небольшое? Ты шутишь! Тебя здорово избили, парень, если судить по последствиям.

Он пожал плечами и поморщился от боли.

— Я немного задолжал Сан-Джасинто, и они натравили на меня долговых инспекторов. Послушай, Тенн, не найдется ли у тебя полсотни до получки? Они пригрозили, что в следующий раз это будет мне стоить разбитой коленной чашечки.

— У меня нет таких денег, Нельсон, — И это была правда, — Почему бы тебе не продать что-нибудь из твоей коллекции?

— Продать? Из коллекции? Ты соображаешь, что говоришь, Тарб? — вскричал он в негодовании, — Глупее ничего не мог придумать? Это лучшая коллекция в своем роде. Еще немного и я смогу получить за нее, знаешь, какие деньги? Это все редкие экземпляры, таких не так уж много. Через двадцать лет у меня будет квартира в Зеленой зоне, и все благодаря моим фигуркам… Если, конечно, я заплачу долги… И не потеряю коленную чашечку, — грустно добавил он.

Я поспешил по коридору в умывальную, не в силах больше слушать беднягу. Редкие экземпляры! Я-то знал, какие они редкие. Мы тоже рекламировали разные «раритеты», изготовлявшиеся десятками и сотнями тысяч, был бы только спрос. Потом купивший их оставался при них до конца своих дней — сбыть их кому-либо было невозможно.

Я быстро умылся и покинул комнату. В семь утра я уже был в Колумбийском университете и листал учебные программы, подбирая курс лекций, рассчитанный на соискание ученой степени. Выбор был широк и разнообразен. Я остановился на истории и математике, а также решил прихватить факультативно литературу. Если мне не позволят в Отделе идей создавать тексты для рекламы, я, на худой конец, начну писать романы. Доходы от этого не ахти какие, но спрос существует, потому что не все смотрят лишь одни спортивные передачи по ТВ или сериалы по видео. Бывает, что кое-кому хочется увидеть на экране раскрытую страницу книги. Я сам иногда подумывал, что неплохо бы познакомиться с классикой. Все это, конечно, не очень прочно, но какой-то рынок все же существует, и нет ничего зазорного в том, чтобы воспользоваться этим.

Еще одна любопытная особенность депрессии. Кажется, что ты уже на самом дне, все кругом гадко и опостылело, не хочется и пальцем пошевельнуть, но стоит сделать усилие, один только шаг, и второй уже кажется легче, а уж третий!.. Как раз в одно из таких мгновений я впервые призадумался — не слишком ли я пристрастился к «вкусному, освежающему» и т. д. Моки-Коку. Не то, чтобы я тут же решил меньше потреблять его, или вообще «завязать». Нет. Я решил, что пора проанализировать проблему. Начал я с того, что стал записывать время и количество выпитого за день. Прошла неделя и, черт побери, результат ошеломил меня. Сорок банок в день! И нельзя сказать, чтобы я испытывал при этом особое удовольствие.

Было над чем призадуматься. И все же я не собирался сразу менять свои привычки. Стаканчик Моки-Кока — стоящая вещь. Он вкусен, он приготовлен из отличных продуктов — шоколада, какао, экстракта кофе, в нем в меру добавлен кокаин, чтобы сделать его тонизирующим.

Речь шла не о том, чтобы окончательно бросить пить Моки-Кок, а всего лишь о том, чтобы не пить его так много. Если посмотреть со стороны, то анализ этой проблемы — сбор данных, оценка их — ничем особенно не отличался от анализа любой другой проблемы, скажем, например, оценки воздействия рекламы на тот или иной контингент потребителей. Но сорок банок Моки-Кока в день — это уж слишком. По моим расчетам можно обойтись не более чем восьмью. Этого достаточно, чтобы поддерживать тонус в течение дня без вреда для слюнных желез. Я составил расписание: одна банка каждые два часа, начиная с шести утра, и так в течение дня до девяти часов вечера включительно. Последняя банка — перед сном.

Подсчитав, я убедился, что за шестнадцать часов бодрствования мне положено восемь банок Моки-Кока плюс одна на ночь, итого — девять банок в сутки. Следовательно, надо отказаться от одной банки. Не пить утром или не пить на ночь? Ни того, ни другого делать не хотелось. Какого черта? Девять банок в сутки — не так уж много. Я был очень доволен собой и своим расписанием. Это была отличная идея, и странно, что до меня она никому не приходила в голову.

Первый день я продержался молодцом. Правда, после первой банки в шесть утра, когда надо было продержаться до восьми, мне это показалось трудноватым. Но я решил эти два часа занять делом: не торопясь, занимался приготовлением завтрака, затем долго стоял под душем, пока кто-то не стал колотить в дверь. Следующие два часа я постарался скоротать так: в Агентство отправился пешком, а прибыв туда, тут же позаботился, чтобы меня послали с поручениями в город. Разъезжая по нужным адресам, я лишь однажды позволил себе мельком взглянуть на часы, да и то для того, чтобы решить, где мне лучше всего распить третью банку Моки-Кока. В мастерской гравера — нельзя, в зале банка — тем более, билетная касса, где надо получить билет для Одри Уиксон, исключается. Удобней всего это сделать в ресторане, где я должен захватить очки мистера Ксена, забытые им там вчера. Да, пожалуй, это самое подходящее место. Так я и сделал. В первый день все обошлось благополучно, если не считать того, что по рассеянности я нарушил расписание и вместо двух пополудни выпил очередную баночку Моки-Кока в час дня. Но это пустяки.

И все же во вторую половину дня в моем расписании по разным причинам произошли непредвиденные сдвиги — то не вовремя вручили мне пакет и пришлось ждать лишние четверть часа, то еще что-то. Но в целом день прошел благополучно.

Однако о вечере этого не скажешь. В пять вечера я отметил конец рабочего дня очередной банкой Моки-Кока. Приехав домой, я еле дотянул до желанных семи часов, вяло дожевал ужин и даже не пытался встать из-за стола. В четверть девятого я уселся перед видеоэкраном, держа банку Моки-Кока в руках. Показывали старый боевик из истории рекламы и ее славной страницы — торговли почтой по каталогам. Я едва видел, что происходит на экране, ибо мои глаза были прикованы к стрелке часов — восемь восемнадцать, восемь двадцать, восемь двадцать две минуты… В восемь пятьдесят восемь мои глаза были готовы вылезть из орбит от напряжения. И все же я додержался до девяти и лишь тогда сорвал крышку с банки.

Я пил, наслаждаясь законной порцией Моки-Кока и гордясь собственной силой воли и выдержкой.

Но внезапная мысль, что до шести утра следующего дня еще целых девять часов, привела меня в смятение. Когда, наконец, Чарльз Бергхолм, чертыхаясь и почесываясь, освободил мне нары, вместо баночки на ночь, я уже приканчивал целую упаковку.

Начались лекции в Университете. Моя борьба с Моки-Коком продолжалась с переменным успехом, но, войдя в определенный ритм, я уже мог раздумывать и о других сторонах моего существования. Размышления неожиданно привели меня к выводу, что одна из сторон моей жизни приобрела для меня гораздо большее значение, чем я полагал ранее. Так уж устроено, что человеку присущи такие чувства, как привязанность и любовь. Мое пристрастие к Моки-Коку не такое уж зло, думал я, оно вовсе не мешает моей работе и, разумеется, ни в коей мере не умаляет моих человеческих достоинств. Я просто не допускал такой мысли. Чем ниже я опускался в собственных глазах, тем сильнее во мне восставало чувство достоинства, а с ним и сожаление, что всему, что есть во мне, суждено отныне остаться втуне.

Жизнь дипломата в чужом государстве полна необъяснимых нелепых табу и характеризуется застоем живой мысли. Мы находились на Венере в окружении непримиримых противников. Их было восемьсот тысяч, а нас всего сто восемь. В таких условиях трудно удовлетворить свою естественную потребность в дружбе, не говоря уже о любви. В замкнутом мирке посольства общение с представительницами прекрасного пола всегда весьма проблематично для одинокого мужчины. Из, скажем, пятидесяти их добрые десять-пятнадцать окажутся замужем и не склонны нарушать супружескую верность, десяток — перешагнули уже этот возраст, а еще столько же — слишком юны. Если повезет, найдется еще десяток потенциальных кандидаток на дружбу и любовь, из которых кто-то непременно отвергнет тебя, или кого-то ты сам отвергнешь.