Катя навострила уши. Что, что такое? Она любила старые истории, особенно если они касались любви.

Но мгновение прошло, и доктор снова был по-деловому короток и точен. Он объяснил Енде, что его идея бессмыслен на: лодка уже старая, она много лет не была на воде дерево стало трухлявым.

— А может быть, и нет? — возразил Енда Если нет то я ее починю.

— Зачем тебе это?

Все наперебой принялись объяснять бабушке и дедушке, что Енда тем самым загладит свою вину, что он хочет чтобы дедушка его простил.

— Ребенок! — сказала бабушка.

А дедушка добавил:

— Дорогой ты мой! Ведь с этим покаянием я пошутил!

Но Енда настаивал на своем. Нет! Какие могут быть шутки, когда щенок пока еще ему не принадлежит.

— Я не согласна, — запротестовала Катя. — Пес мой!

— Милая барышня! — Дедушка не просто пронзал, но прямо сверлил ее глазами. — Уважаемая барышня, пора бы хорошенько подумать. Твой или его? Если родители не передумают и щенок окажется в Праге, то какая разница, твой он или его? В чем проблема?

Катя все же полагала, что разница есть, и притом довольно большая.

Ее никто не поддержал, потому что все сочувствовали Енде. Вспомнили разговор доктора по телефону (при слове «доктор» бабушка в отчаянии подняла глаза) с отцом, когда растерявшийся дедушка сказал о собаке. Тогда это была полушутка. «Полу» потому, что, с одной стороны, дедушка объяснил, зачем он звонит, с другой стороны, это было наказание Енде.

— Уже получается три раза «полу», — зло ответила Катя, — не много ли? Если доктору нравится так шутить, то пожалуйста, но только не со мной, потому что я…

— …уже взрослая? — съязвил кто-то, и Катя, быстро повернувшись, ушла, чем еще больше испортила себе настроение.

— Каштан! Каштанка! — позвала она.

Но щенок ее не послушался. Он вертелся около Енды, прыгал и весело лаял. Короче говоря, он остался там, где было больше людей, где его никто не привязывал, не держал на красивом зеленом поводке, не вел на прогулку в городской сквер и не закрывал в комнате в мансарде.

Между тем около лодки кипела работа и шли горячие споры. Енда взволнованно размахивал руками, защищая свою идею. Вера с горящими глазами поддерживала Енду. И даже бабушка присоединилась к ним: она была за то, чтобы ее старенькую лодочку воскресили и поставили на ноги, точнее на воду.

Дедушка сосредоточенно поглаживал усы, кивал головой и бросал взгляды на свою жену:

— Гм… гм! Если и ты, Катенька… Значит, стоит попробовать!

Последним, кто еще сомневался в необходимости восстановления старой лодки, был Станда, потому что его мог убедить только основательный осмотр ее, перечисление всех необходимых работ и строгий анализ их. Наконец и это было сделано.

— Все получится, — уверенно заявил он. — Вот если бы еще какого-нибудь искусного мастера…

Доктор сказал, что это можно организовать. Енда ликовал:

— Мы возьмем ее с собой, доктор! В наш Великий Путь!

— Великий Путь? Это наш поход по реке? — спросил дедушка и заверил Енду: — Если она сможет нам пригодиться, зайчонок, то возьмем и ее!

Енда расплылся в широкой улыбке и наклонился к Вере:

— Все в порядке! Больше не называет меня Яном.

И моментально отстучал: точка — точка — тире, точка — тире — точка, точка — тире, что означало «Ура!»

Станда обходил лодку с тетрадкой и карандашом в руке. Он составлял опись самых необходимых работ: «Снять спинку и подлокотники. Такое украшательство ни к чему. Положить на дно новые рейки…»

— Заново покрасим ее! — решительно произнес Енда.

А Вера добавила:

— И снова напишем имя «Катенька»!

— Нет уж! — засмеялась бабушка. — Даже после ремонта это уже не будет старая Катенька. Скорее, какая-нибудь Катя.

— Катю мы не хотим! — заявили все в один голос.

У пани Весёлой, снабжающей Гайенку и всю округу мылом, красками, лаками, моющими средствами, одежными и зубными щетками, специальными кремами от веснушек, духами с поэтическими названиями и другими химическими, москательными и косметическими товарами, — короче, у этой пани были свои заботы. Воплощение этих забот, а также предмет ее материнской нежности и опеки стоял в дверях магазина и громко зевал.

— Мама, — сказал он слабым, жалобным голосом, — тут ужасно! Я не выдержу!

— Ну что ты, Энунчи! — Пани Весела говорила с ним так, будто он был маленьким, слабеньким ребеночком. — Почему же ты не выдержишь? Конечно, здесь не Прага, но у тебя есть компания…

Энунчи махнул рукой и устало передвинул обгоревшую спичку из одного угла губ в другой.

— Потому что здесь скучища! — ответил он.

Казалось, что в дверях магазина стоит статуя. Вдруг эта статуя сделала шаг назад и пропустила черноволосую, голубоглазую, немного веснушчатую девушку.

— Привет, утопленница! — сказала статуя и рассмеялась.

Потом Энуна спросил у Кати, как ей понравилась речная вода. Вместо ответа она нахмурилась.

— Сами виноваты! — сказал он, продолжая довольно улыбаться. — Мы хотели вас только немножко окунуть, а вы чуть не захлебнулись. Это уже самоубийство, мадам!

Катя не могла не улыбнуться.

— Вот так-то лучше! — сказал он. — А то когда на вашем лице табличка «Осторожно, злая собака», то лучше вас и не трогать.

— Почему же вы так не сделали?

Она удивлялась сама себе, что стоит и разговаривает с ним.

Энуна выдохнул:

— Сам не знаю почему. Вероятно, потому, что вы напоминаете мне Прагу. «Прага — город мечты и воспоминаний!» — запел он фальшиво и снова с унынием произнес: — Я здесь не выдержу. Ни одного порядочного человеческого лица! Посмотрите вон на эту мокрую курицу!

Катя оглянулась. К остановке автобуса подходил молодой человек в охотничьем костюме. Шляпа была сдвинута на затылок, и на глаза падала беспокойная прядь кудрявых каштановых волос. На поводке он вел золотого, как мед, сеттера. Охотник в упор, не моргая, смотрел на Катю.

Она вспыхнула, слегка кивнула головой и произнесла что-то похожее на «добрый день».

— Ага, — заметил Энуна, — охотник. Но не в лес ли он торопится? Мы случайно не знакомы?

Молодой человек в зеленом что-то пробормотал: может быть, в знак приветствия, а может быть, отвечая мужчине, который шел рядом с ним и тоже был одет в охотничий костюм.

Катя не попрощалась с Энуной Весёлым. Даже не сказала «пока». Сердитая, она бежала домой и думала: «Почему он не поздоровался? Хотя бы моргнул!» Собрав все душевные силы, она направилась во двор, где Енда усердно красил кистью лодку.

— Привет! — сказала Катя, начав, как ей казалось, удивительно хитро и дипломатично. — А где же новая лодка?

— Ты что, ослепла? — вежливо спросил Енда.

Действительно, Катя стояла прямо около нее.

— Значит, вы на ней поедете? Да, Еничек? — спросила она, не обращая внимания на его неприветливость.

— Хм! — произнес он, продолжая заниматься своим делом.

Но Катя решила, что так просто она не отступится. Она стояла и думала, что же ей сказать, когда появилась Вера. А та искренне обрадовалась Кате, начала ей рассказывать, показывать, объяснять и наконец доверительно взяла ее под руку.

— Подумай! Поедем с нами! — шептала она ей на ухо. — Нам будет хорошо. Будем играть, купаться, ловить рыбу. В Пержее рыба огромная, а ты любишь ловить…

— Люблю, — сдержанно сказала Катя.

— Нет! — строго сказал Станда, глядя на девочек. — Катю просить мы не будем. Не уговаривай ее. Она сама не хотела…

— А если бы захотела? Сейчас? — спросила Вера умоляющим голосом.

И Станда холодно ответил:

— Она уже одумалась?

— Не беспокойся обо мне! — обиделась Катя. — Я пришла к Енде. Мне надо у него кое-что спросить.

— Прекрасно! Тем лучше! — ответил Станда, перевернул с помощью Енды и Веры лодку вверх дном и принялся за работу.

Катя тихо подошла к Енде и что-то сказала ему вполголоса. Качек делал вид, что играет с собакой, но Катя знала, что он — весь внимание.